— Не представляю, когда и как я смогу все это сделать, — самокритично призналась она. — Действительно, я, наверное, сошла с ума.
— Я бы вообще смотреть не стала на это дело, если бы не дети, — мрачно сказала Шпулька. — Кабы не то, что этот паршивый сад мы сажаем для детского дома, и Каракатица даже назвала какого именно. Сад — это для них богатство!
— Не понимаю, какое отношение это имеет к делу. Сейчас в Польше нет уже голодных и покинутых детей.
— Да ты сдурела! — воскликнула изумленная Шпулька, резко остановившись. — Конечно, есть!
Тереска тоже остановилась, потому что страшно удивилась.
— Как это? — спросила она недоверчиво. — Где это они есть?
— Всюду! Хотя бы в нашем доме! Там живет одна такая… У нее трое детей. Может быть, муж у нее когда-то тоже был, не знаю, сейчас нет. И она водит к себе разных типов, а этим детям вообще некуда деваться, они временами ночуют во дворе, случается, что и крадут. Она их по пьянке колошматит. Моя мама иногда дает им что-нибудь поесть, пару раз милиция приходила, и я сама слышала, как люди говорили, что она ненормальная и что детей этих надо у нее забрать или ее саму куда-нибудь забрать. Во всяком случае обязательно надо что-нибудь сделать. Там есть такой маленький мальчонка, самый младший, так он все время такой перепуганный… Я на это смотреть не могу. Только потому и согласилась на этот чертов сад!
Возбужденная и огорченная, Шпулька прошла несколько шагов и снова остановилась. Тереска поспешила за ней.
— Да все потому, что некоторым людям просто нельзя иметь детей… — начала она с отвращением.
— Ага! — сердито перебила ее Шпулька. — Попробуй не иметь! Оглянуться не успеешь, а уже у тебя ребенок! И что? Утопишь? А если уж ты собираешься над ним по пьянке издеваться, так не лучше ли отдать в детский дом? Можешь и не отдавать, Бога ради, только тогда жизни не будет! Ни тебе, ни твоему ребенку!
Тереска остолбенела. Упрек, что она по пьянке измывалась над каким бы то ни было ребенком, не говоря уже о своем собственном, отказываясь отдать его в хорошие руки или под опеку, потряс ее так, что у нее язык отнялся.
— Господи, да у меня же еще нет детей! — попыталась она протестовать, окончательно сбитая с толку. Она смутно чувствовала, что Шпулька высказала ей лишь крохотный кусочек сложных и великих мыслей, разобраться в которых можно будет только после того, как они распутают этот чудовищный клубок проблем.
— Но можешь родить! — сказала Шпулька с мрачным торжеством в голосе. — В любой момент.
Тереска с упреком посмотрела на подругу и стряхнула с себя оторопь.
— К завтрашнему дню у меня это не получится, хоть бы я в лепешку расшиблась, это я тебе гарантирую, — сказала она трезво и пошла дальше. — Кроме того, мы что, должны создавать материальные блага для этого детского дома, имея в виду собственных будущих детей и ужасающее падение наших нравов? А вообще-то я понимаю, что ты имеешь в виду… На здоровье, я согласна. Тогда тем более не придирайся, что я согласилась…
Они пошли дальше, вдоль ограды садов, существование которых просто не доходило до их сознания. На том месте, где они только что взволнованно обменивались мнениями, по другую сторону сетчатой ограды стояла невольная свидетельница их разговора. Эго была некая пани Мендлевская, старая дева, «совесть общества», которая знала Тереску в лицо и по рассказам, как, впрочем, и всю молодежь в этом районе. Она была безгранично потрясена, поэтому подошла к живой изгороди и посмотрела вслед уходящим подругам, а во взгляде ее читались тревога и озабоченность.
— Да мы с тобой ослепли! — вдруг сказала Тереска, остановившись около дальнего угла ограды. — Ты только посмотри, где мы!
Шпулька неуверенно огляделась по сторонам.
— Наверное, нет смысла возвращаться к трамваю? — сказала она. — До дома пешком ближе…
— Господи, ты совсем поглупела, да? Посмотри, что тут есть!
— Сетка.
— А за этой сеткой что?
— Зелень. А-а-а, огороды и сады! Действительно! Как это, ты хочешь прямо сразу?
— Ну, конечно, сразу! Раз уж мы здесь, можем попробовать. По крайней мере, можем узнать, откуда они берут саженцы. Пошли!
Шпулька вцепилась в ячейки сетки всеми десятью пальцами.
— Подожди! — нервно сказала она. — Я так сразу не могу. Ты меня застала врасплох. Мне нужно душевно настроиться.
Тереска решительно потащила ее за собой.
— Ты настроилась уже с утра, с самого первого урока. Надо же когда-то начинать.
Шпулька вцепилась в сетку через пару метров.
— Здесь ничего не видно, — запротестовала она. — Ничего такого тут не растет. Это должен быть питомник… Твой отец… Ты же говорила, что он когда-то привозил…
— Ты рехнулась, какой питомник в огороде! Да отцепись ты от сетки! Мой отец привез, действительно, лет двадцать назад, раз и навеки, от одного знакомого в Блендове, посадил себе сад, и сад растет. Я тебе, уж так и быть, скажу правду. Я знаю, как это сажают и как это все должно выглядеть, я имею в виду молодые деревца, вообще я почти все про это знаю, только понятия не имею, откуда брать этот самый посадочный материал. Эти люди здесь тоже себе доставали и сажали, позже, чем мой отец, они должны знать. Может быть, у них у самих в глубинке есть знакомые…
Шпулька всеми силами старалась навеки прицепиться к сетке.
— Ну тогда не сейчас! Слушай, после обеда… Сейчас же здесь никого нет. Я не могу начинать вот так, сразу, не подумав! И вообще тут калитки нет!
— Ну так она есть где-нибудь. Пошли, черт возьми, ведь хозяева нас не укусят! Мы обойдем вокруг и найдем!
Шпулька позволила протащить себя вдоль всей ограды, в глубине души лелея абсурдную надежду, что калитки вообще не окажется. Нигде. На территорию огородов не удастся войти, снаружи они никого не увидят, и эта страшная, излучающая нечеловеческую энергию Тереска оставит ее в покое по крайней мере на сегодня. Начнут собирать завтра или даже послезавтра, а Шпулька за это время как-нибудь сможет смириться с мыслью, что надо будет приставать к совершенно незнакомым людям с такой дурацкой целью… Шпулька по природе была довольно несмелой, а тут робела больше обычного.
Тереску толкала на немедленные действия мысль о Богусе, которого она должна была ждать. Чем скорее они скинут с плеч эту общественную работу, тем лучше. Она мчалась вдоль сетчатой ограды, таща за собой упиравшуюся Шпульку.
Калитки почему-то нигде не было. За следующим поворотом показались наглухо закрытые ворота, которые, очевидно, очень редко отпирали. Другого входа на всей улице не было видно, вокруг царили тишина, пустота и покой.
— Это никуда не годится, — решительно сказала Тереска, остановившись возле ворот. — Мы так будем бегать до Страшного суда. А у меня нет времени. Перелезаем!
— Совсем ты сдурела?! — запротестовала Шпулька. — А если кто-нибудь нас поймает? Решит, что мы хотим что-нибудь украсть!
— Никто нас не поймает, потому что мы не собираемся убегать. А вообще, кто крадет средь бела дня?! Если кто-нибудь появится, мы объясним, в чем дело. Выглядим мы прилично, а участковый меня знает. И тебя тоже. А вообще-то дай Бог, чтобы кто-нибудь показался, потому что нам ведь с кем-то надо поговорить! Очень удобные ворота. Лезь!
Шпулька прекратила безнадежные протесты. Ни один существенный аргумент не приходил ей в голову. Тереска вскарабкалась на столбик возле ворот, швырнула внутрь портфель, после чего то же самое сделала с портфелем Шпульки.
— Теперь уж конец, мы просто обязаны туда войти, — твердо заявила она, и Шпулька в отчаянии с ней согласилась.
— Того только не хватает, чтобы именно в этот момент нас кто-нибудь прогнал, — сказала она тревожно. — Мы тут, а портфели там…
Через пару минут обе очутились там же, где портфели. Перелезть через ворота, на которых были многочисленные щеколды, замки и засовы, для них оказалось парой пустяков. Сентябрьское солнце освещало роскошный красочный пейзаж, застывший в полном безветрии. Они постояли, осмотрелись вокруг, после чего пошли вперед, невольно ступая на цыпочках и очень осторожно.
— Ни живой души, — разочарованно шепнула Шпулька.
— Тихо, — ответила Тереска, — там кто-то есть…
Через два огорода между кустов что-то зашевелилось, и оттуда раздались неясно слышимые голоса. Царящие кругом тишина и неподвижность заставили девочек воспринять эти голоса как некую бестактность. В то же время этот далекий звук произвел на них такое впечатление, словно там творилось нечто таинственное и загадочное, что требовало осторожности. Воображение Терески нарисовало картину шайки заговорщиков, и у нее перехватило дыхание. Шпулька не видела в воображении ничего и никого, но по спине у нее, неведомо почему, побежал холодок. Обе девочки замедлили шаг, подкрадываясь на цыпочках по травянистой обочине тропинки.
