– Может и гордость. – пожал плечами Микулка. – Не знаю. Да только соромно, вот и весь сказ.
– Кхе… Кхе… Видят Боги, будет из тебя толк! Идем.
Они снова миновали баню и неожиданно вынырнули из снующей толпы перед изумленным торговцем. Толпа стала как будто гуще, гудела, продвигалась ближе к открытому театру, заслоняла от глаз охранников с монетного двора.
– Ты денег хотел? – придвинувшись к лотку, спросил Зарян. – Так мы не за ними пришли, оставь их себе.
Торговец оторопело взглянул на деда сверху вниз, постепенно меняясь в лице.
– Только за все платить надобно… – продолжил старик. – Ничего задаром не бывает. Если попробуешь крикнуть, я тебе шалапугой мозги враз вышибу, не сомневайся. Верни-ка, Микулка, ему сдачу. И не дури, по чести отдай. Он ведь с тобой по честному…
Микулка на миг задумался, затем взял с лотка узкогорлый кувшин и душевно шарахнул им в здоровенную амфору с вином, стоявшую прямо на мостовой рядом с торговцем. У того аж лицо пожелтело, чуть чувств не лишился, узрев как вино рекой потекло в сточную канаву.
– Вроде в расчете! И знай, за все в жизни расчет будет! – повторил паренек слова старого Заряна.
Ромей промолчал, не сводя слезившихся глаз с увесистого посоха, только желваками на скулах поигрывал. Зарян взял Микулку за руку и мигом исчез в толпе. На этот раз провожавший их взгляд насмешливым не был.
8.
Они прошли мимо рынка, направляясь к воротам, но Микулку не оставляло чувство, что он чего-то не доглядел, забыл о чем-то важном, без чего покидать город нельзя. Но сколько не ловил он мысли за хвост, нужная все равно ускользала.
Слева вдоль мощеной улицы тянулась сливная канава, источавшая смрадное зловоние. Кое-где ее перекрывали каменные плиты, но по большей части вода несла экскременты и помои на виду у прохожих. Микулка поморщился, представив изливающийся в море грязный поток. Большой город, много людей…
Еще левее, в небольшой рощице невысоких деревьев, развалила мусор обширная свалка, гудела ранними мухами, визжала и грызлась худыми драными псами. Собаки не столько цапались меж собой, сколько лаяли на маленького, еле державшегося за ветку котенка. И тут Микулка вспомнил, что обещал кикиморе котейко в дом принесть.
– Дед Зарян! – взмолился Микулка. – Глядите, котейко глупый совсем, того и гляди свалится. Совсем как я, когда к Вам попал… Не оставлять же его! Давайте возьмем в избу!
– Кхе… Ладно, чего уж там. Но если нагадит…
Дожидаться конца фразы Микулка не стал, рванул к деревьям, разгоняя собак поднятыми с земли камнями. Снял котенка, жалкого и испуганного, сунул за пазуху и вернулся к деду, который уже подходил к городским воротам
– Дед Зарян, – неуверенно спросил Микулка, выйдя из городских ворот, – А почему мы к ромеям на базар пошли? Неужто рядом русских весей нет?
– Русичи дальше на восход живут, все больше у Сурожского моря. Сплотились, княжество создали. Есть две-три веси отсюда на полудень, но базара там нет, каждый сам свое хозяйство содержит, зачем им базар? А кроме того ты ведь к ромеям хотел!
Микулка вздохнул, ничего не ответил.
– И не вздыхай так. Небось удумал, что я только заради тебя в такую даль перся. Много чести. Просто сижу я в лесу давно, новостей последних не слыхивал… Вот скажи, откель лучше всего новости узнавать?
– От княжьих посланников… – неуверенно ответил паренек.
– Вот дурень… – усмехнулся в усы старик. – Самые лучшие новости на базаре и в корчме. Токма надо уши торчком держать и кривду от правды уметь отсеивать.
Они пошли вверх на Покат-гору, впереди маячили сгорбленные под тяжестью спины носильщиков. Добравшись до кромки леса, где среди цветов серым пеплом зияла выжженная погребальным кострищем трава, старик сказал ромеям оставить поклажу, заплатил деньги и проводил их взглядом, пока они не отошли на два броска камнем.
– Дед Зарян! – удивленно воскликнул паренек. – Мы это все вдвоем не утянем.
– Кхе… Вот незадача! – покачал головой Зарян. – Как же я сам не додумался… Эх… Умнеешь ты потихоньку, да только веры в главное у тебя пока нет.
– А что же главное? – не понял Микулка.
– То что родная земля завсегда сама помогает. Особливо тому, кто ее знает и ценит. Как у самого сил не достанет, так друг старый на помощь придет, от жажды знакомый родник выручит, а от дождя прикроет одному тебе ведомое дерево. Вот и у меня старый друг есть. Не мешай, дай покликать.
Старик прислушался, понюхал воздух, зашел в тень леса и громко, тоскливо завыл по-волчьи, Микулка даже дернулся от неожиданности. Зарян замолчал, снова прислушался, всмотрелся в лес и наконец улыбнулся. Хитро улыбнулся, по-стариковски.
Из-за раскидистых веток ему на встречу вышел не высокий, седой как лунь, старец, ростом с Заряна, но весь статный, ухоженный. Белоснежная борода и усы свисали до самой груди, глаза ясные, густо-серые, смотрели надменно и строго. На груди скалился деревянным оскалом большой оберег в виде волчьей головы.
– Исполать! – не наклонив головы тихо произнес старец. – Здрав буде, витязь. Нунечку покликал меня, а уж две зимы мы с тобою не виделись.
– Полно те! – еще шире улыбнулся Зарян. – Какой с меня нынче витязь? Вон, по утрам ветром шатает, нужду справить по-людски не могу.
– А мои, когда окол твоей избы ходят, приносят о тебе вести, кажут цветнем отрока пригрел, жалуются, что без сыти их оставил.
– Им того отрока, на один зуб, а проку от него много больше будет.
– Ведаю… Ежели к тебе попал – буде прок. Так чего кликал меня?
– Кхе… Вишь, добра у ромеев набрал? Одному не донесть, да и с хлопцем вдвоем не утянем. Помоги по старой дружбе, чай друг друга не раз выручали.
– Дерзкий ты, смертный… – одобрительно прошептал старец. – Ни перед людьми, ни перед богами шею не гнешь. Где видано, чтобы Бог Волков людям мешки тягал? А тебе вспомогу. Ты сам аки волк.
Старец потер оберег и на поляну, насупившись от вечернего света, вышли девять здоровенных матерых волков. Словно тени, ни у одного ветка под лапой не хрустнула. Каждый из них взял зубами поклажу и резво скрылся в лесу. Остались двое, сели у ног старца.
– Тяжко мне… – неожиданно пожаловался старец. – Басурмане меднолицые, узкоглазые, бьют моих почем зря… На своей земле так не стали бы…
– Да нет у них своей земли… Степь их земля. Нагадят, вытопчут, пожгут, потом кочуют. Так в седлах и живут. – ответил Зарян.
Микулка с ужасом заметил, что в облике старца стало появляться что-то отчетливо волчье.
– Не злись, старый друг. – успокоил его Зарян. – Не век им хозяйничать. Сам знаешь, что на всякую силу найдется сила большая.
– Так это и есть отрок твой? – неожиданно сменил тему старец, поглядев на Микулку.
– Я ничейный! – поднял подбородок Микулка. – Я сам по себе! А Вы кто?
– Знать от тебя словес поднабрался? – обратился старец к Заряну.
– Да он сам такой… Микулка, со старшими надо повежливей быть, коль захотят, сами представятся, а нет, значит помалкивай.
– Народ меня волкодлаком кличет. – еле слышно представился старец. – Волки Богом считают, но на самом деле я и есть волк. Я – это они все вместе. Без них меня нет, без меня им не жить. Я запомнил тебя, молодой вой, может еще свидимся. Лишь бы по доброму…
Старец шагнул назад и растворился среди молодой листвы, уронившей густые вечерние тени. Волки, сидевшие подле его ног, припали на брюхо и подползли к путникам.
– Не трусь! – остановил Зарян попятившегося паренька. – Это наши кони. Домой поедем, а то вечереет, пешком засветло не доберемся. И котенка давай, он у меня целее будет, а то уронишь еще.
* * *
Короткий закат красной пастью сожрал дневное светило, на темной сини высокого неба распустились мохнатые звезды, а впереди серебрила вершины заснеженных гор восстающая луна.
У Микулки дух захватило от бешеной скачки по темному горному лесу. Волк словно летел, рассекая пространство разверзнутой пастью, едва касался широкими лапами замшелой земли. От него пахло теплом, свалявшейся шерстью и силой. Необузданной первобытной силой дикого зверя. Микулка вцепился в густую шерсть на волчьем загривке, обхватил ногами мохнатое тело, поначалу закрывал глаза, ежась от страха, но потом понял, что вреда не будет, осмелел, опьяненный диким восторгом скорости. Совсем рядом рвал темноту могучей грудью волк, несущий на себе старика. Зарян сидел на сверкавшем глазами звере словно на лавке, держался одной рукой, посохом отводил от лица хлеставшие ветви.
Микулка приметил, что справа и слева несутся еще несколько быстрых теней, сверкая глазами в крепчающем лунном свете, а когда луна поднялась над бриллиантово-ледяной вершиной, он услышал протяжный, торжествующий вой. Микулка и сам захотел завыть, подчинясь единому ритму света и скорости, не удержался, затянул волчью песню, вторя мохнатым зверям в темноте. Хлестнула в лицо шальная ветка, паренек затих и покрепче вцепился в лохматую шерсть.
