Связавшись с остальными двумя вертолетами, Лассен приказал:
– “Черный ястреб” – на середину полосы одии-три-левая. “Апачи” – зависнуть на юго-востоке для прикрытия. Мы полетим вперед и на всякий случай блокируем правую полосу. Мне нужно, чтобы...
Внезапно на земле что-то сверкнуло, и светящаяся полоса прочертила черное небо, устремляясь прямо на них. “Черный ястреб” Лассена резко отвернул влево на добрых два десятка градусов от прежнего курса, которым продолжал следовать второй “Черный ястреб” федерального спецназа. Полоса тотчас исчезла, и Лассен уже хотел спросить, что это было, как вдруг справа полыхнул яркий сноп пламени. Соседний вертолет озарило снизу и подбросило на несколько футов вверх.
– Мейдей! Мейдей! – радировал пилот второго “Черного ястреба”. – “Охотник-два” подбит. Горит левый двигатель, падает давление. Мы снижаемся!
– “Охотник-один”, я “Оса”, – передал пилот штурмового вертолета “Апачи”. – Вижу машину в том месте, откуда выпущена ракета. Рядом трое людей. Кажется, они готовят к выстрелу еще одну портативную пусковую установку. Прошу разрешения на атаку.
Лассен не колебался. Такой сценарий он мысленно прокручивал не раз начиная с того дня, когда в военно-воздушные силы калифорнийской национальной гвардии поступили вертолеты типа “Апачи”. Ордер, подписанный судьей Уимсном, особо подчеркивал, что он не мог применять бортовое вооружение, пока их группа не попадет под обстрел. Но именно это произошло несколько секунд назад.
– Разрешение дано, – немедленно радировал Лассен. – Действуйте согласно обстановке, “Оса”.
Он хотел узнать у пилота, где находится “Апачи”, но через секунду понял сам, когда невдалеке темноту разорвали вспышки огня, вырвавшегося из кассетных пусковых установок вертолета. “Апачи” выпустил две ракеты, и обе попали в одно и то же место на земле, откуда тотчас взметнулся яркий столб пламени. Мгновение спустя Лассен увидел искрящуюся точку, носившуюся по земле зигзагами и оставлявшую за собой светящийся след подобно какой-то обезумевшей комете. Неразорвавшийся “стингер” или “рэдай”, догадался он.
– Цель поражена, прямое попадание двумя ракетами, – доложил пилот “Апачи”.
– Хорошая стрельба, “Оса”, – радировал Лассен. – Займите позицию в конце взлетно-посадочной полосы один-три-левая, держите в поле зрения преследуемый самолет и попытайтесь блокировать его на рулежной дорожке.
– Вас понял.
Однако через несколько секунд пилот снова вышел на связь:
– “Охотник”, я “Оса”. Преследуемый самолет вырулил на взлетную полосу один-три-правая. Повторяю, один-три-правая. И, кажется, начинает разбег. Могу я открывать огонь?
Лассен опустил окуляры прибора ночного видения и оглядел аэропорт, лежавший всего в двух милях по курсу. В самом деле, Казье не стал выруливать на длинную взлетную полосу, а свернул на короткую и уже начал разбег. Блокировать полосу было поздно. Но Лассен все еще мог остановить его – “Апачи” имел на борту двадцатимиллиметровую пушку, способную в два счета раскрошить самолет Казье, плюс две кассетные установки НуРС (неуправляемых реактивных снарядов), одного залпа которых было бы достаточно, чтобы навсегда избавить землю от Анри Казье и его подручных. Одно слово – и на месте двухмоторного транспортника осталась бы дымящаяся дыра в бетонированном летном поле.
– “Охотник”, я “Оса”. Должен ли я открывать огонь? Прием.
За одну только эту ночь Анри Казье отправил на тот свет уйму агентов АТО, да еще убил или ранил десяток судебных исполнителей во втором вертолете, не считая тех несчастных обывателей, которые оказались в аэропорту, когда Казье решил разрушить его, чтобы прикрыть свое бегство. А сколько людей стали его жертвами в последние годы? И скольких человеческих жизней стоило оружие, которым он торговал по всему миру?
Анри Казье заслуживалсмерти.
Но, к несчастью, старший судебный исполнитель Тимоти Лассен не имел ни законного, ни морального права убивать его. Пожелает ли судья Уимен или любой другой федеральный судья призвать его, Лассена, к ответу за то, что он выпустит парочку НуРСов по самолету Казье? Едва ли, подумал Лассен...
– “Охотник”, цель набирает скорость! Какие будут указания? Следует ли открывать огонь? Прием.
...но как же совесть, верность присяге, ответственность перед законом, который я не могу нарушить?
– Отставить, “Оса”, -произнес он в микрофон. – Повторяю, отставить. Не выпускайте преследуемый самолет из виду. Висите у него на хвосте, сколько сможете, и докладывайте о его маневрах. Все, конец связи.
* * *
Вырулив к началу взлетной полосы один-три-правая и развернув самолет, Казье уперся ногами в педали тормоза. Аист сосредоточился на индикаторах работы двигателя, а Казье отжал ручку газа. Когда роторы турбин набрали обороты, транспортник задрожал всем корпусом. Они слышали громкие хлопки, доносившиеся из-под крыльев, а Крулл краем глаза видел тонкие языки пламени, изредка вырывавшиеся из левого сопла и озарявшие черный гудрон под фюзеляжем.
– Самолет на взлетной полосе один-три-правая! Немедленно заглушите двигатели!
Аист что-то гаркнул и ткнул пальцем в один из приборов, но Казье только покачал головой. Крулл видел, что несколько стрелок на циферблатах уже перешли за красную черту. Казье не обращал на них никакого внимания. Казалось, это будет продолжаться целую вечность, но наконец индикатор мощности показал девяносто процентов, и Казье отпустил тормоза. Взглянув на приборный щиток, Аист выругался. Двигатели все еще не набрали нужное число оборотов.
– Эй, командир, – сказал Крулл, – кажется, у нас сложности.
– Шестьдесят узлов... Давай! – закричал Казье, и Крулл нажал кнопку секундомера. – Не зевай, веди отсчет времени.
– Пять секунд! – крикнул Крулл. Указатель скорости воздушного потока почти не подавал признаков жизни.
– Семь секунд!.. – Только сейчас стрелка перевалила за девяносто узлов. – Готов... готов... есть!
Казье не прореагировал, он продолжал сжимать руками штурвал и упираться ногами в рулевые педали, стараясь удержать самолет на средней линии взлетной полосы.
– Командир, двенадцать секунд прошли! А мы набрали только сто десять узлов. Ты собираешься отменить взлет?
– Ни в коем случае, – сдавленным голосом произнес Казье.
Едва передние ограничительные огни скрылись под крыльями, он всем телом навалился на штурвал. Нос транспортника стал неуверенно подниматься. Глаза Аиста расширились от ужаса, уже были видны белые шевроны на границе летного поля, когда самолет оторвался от земли. Но в следующий миг Круллу показалось, что Казье решился на самоубийство, поскольку он отжал от себя штурвальную колонку, и нос транспортника опустился.
– Какого дьявола?! Что ты делаешь?
– Заткнись! Тебя не спросил! – гаркнул Казье. – Мы просто подпрыгнули на кочке, скорость отрыва еще не набрана!
Он не отрывал взгляда от счетчиков скорости воздушного потока и вертикального ускорения. Первый все еще колебался вокруг отметки “110” – для взлета им по-прежнему не хватало десяти узлов. Круллу оставалось лишь смотреть на стремительно надвигавшиеся черные кроны деревьев, росших за оградой аэропорта. Оранжевый флюгер, подсвеченный прожектором, находился почти на уровне глаз. Они все еще летели слишком низко.
– Поднимай закрылки! – заорал Крулл. – Мы врежемся в ограду!
Казье промолчал, и через несколько секунд индикатор скорости воздушного потока коснулся отметки “120”, а указатель вертикального ускорения медленно пополз вверх. Как только это произошло, Казье плавно потянул штурвал на себя. Все, кто был в кабине, сквозь рев моторов услышали приглушенный шорох деревьев, пригнутых ветром от двух турбин, и тотчас почувствовали, как их тела стали наливаться тяжестью. Внизу промелькнули крыши домов, теснившихся в долине между двумя пологими холмами.
– Господи!.. Дружище, мне казалось, что мы уже покойники, – выдохнул Крулл. – Либо ты сумасшедший, либо у тебя стальные нервы. Какого дьявола ты засорял мне мозги всей этой чушью о тесте на ускорение, если все равно не отказался от взлета?
– Мистер Крулл, на свете есть вещи похуже, чем гибель в авиационной катастрофе, – проговорил Казье, осторожно поднимая закрылки и продолжая следить за индикатором скорости воздушного потока. – Например, попасть в лапы военных или полиции. Я никогда не сдамся им. Прежде чем они меня схватят, им придется победить меня, а уж я постараюсь не отправиться на тот свет в одиночку. Если же они все-таки возьмут меня в плен, то я сделаю все возможное, чтобы бежать, потому что для меня нет ничего хуже тюрьмы. Однажды я уже был в тюрьме и не собираюсь туда возвращаться.
– Ну, в таком случае ты чертовски везучий сукин сын, – с довольной улыбкой произнес Крулл. – Эти ублюдки нас уже не догонят.
