Да, время от времени Илья Сергеевич проклинает новое время в своих мемуарах, в картине «Рынок русской демократии», но это — для публики. Для элиты же он работает честно, добросовестно, профессионально, создавая галерею её отцов-основателей, её идеологов и лидеров, увековечивая победу элиты над народом.
Забыл Илья Сергеевич, называющий себя христианином, что всё окружение Христа — от апостолов до Марии Магдалины и разбойника, висевшего на Кресте рядом со Спасителем, — было для римской и иерусалимской знати своеобразными «шудрами» той эпохи; забыл о том, что мы все равны перед Богом… Забыл великую картину Александра Иванова «Явление Христа народу»: вокруг Спасителя почти все — шудры, «мир голодных и рабов», у одного даже обрывок верёвки на шее…
Но зато каков у Ильи Сергеевича в его книге инстинкт социального расизма! Поглядел на человека и всё понял: «В нём сразу угадывалась дворянская кровь».
* * *
В новорусской жизни спрос на Глазунова поднялся до фантастических высот. В результате завершившейся Великой криминальной революции настало его подлинное время. Зачем ему теперь послы с их жёнами, европейские короли и президенты, если у нас в России появились свои миллионеры и миллиардеры, способные платить за портреты не меньше любого шведского короля!
Им не нужно никакой рембрандтовской игры тени и света, никаких психологических нюансов, присутствующих в аскетическом, со впавшими щеками, лике Леонида Бородина, или пышущем русским кустодиевским здоровьем портрете синеглазого Солоухина, или в образе Шафаревича — полном трепета и колебания перед выбором судьбы.
Нет. Образы из новой галереи — это прежде всего золочёные резные кресла, в которых восседают хозяева жизни. Это перстни и кольца, сверкающие на их пальцах, это тщательно изображённые костюмы, шляпки и галстуки от самых что ни на есть знаменитых кутюрье. Это дотошно выписанные кружева и складки нарядов. Это натуралистически отточенные, предельно узнаваемые, безошибочно схваченные лица, руки, глаза, лысины, ордена, фуражки, мундиры. Впечатление таково, что сначала персонажи были вылеплены из воска и выставлены в салоне мадам Тюссо. Потом с восковых фигур сделаны цветные фотографии. И только потом художник с этих фотографий писал парсуны.
«…Слава его росла, работы и заказы увеличивались. Уже стали ему надоедать одни и те же портреты и лица, которых положенье и обороты сделались ему заученными. Уже без большой охоты он писал их, стараясь набросить только кое-как одну голову, а остальное давал заканчивать ученикам […] Кисть его хладела и тупела, и он нечувствительно заключился в однообразные, определённые, давно изношенные формы. Однообразные, холодные, вечно прибранные и, так сказать, застегнутые лица чиновников, военных и штатских не много представляли поля для кисти…».
(Н. В. Гоголь. «Портрет»)
Листаешь тяжелые, глянцевые страницы, и перед тобой проходят лики сильных мира сего. Назарбаев (1990 г.) и Павел Бородин (1991 г.), папа римский (1995 г.) и бывший начальник «Росвооружения» генерал Котелкин (1994 г.). Следом за ними московский мэр. И — жена (1998 г.).
Рядом с Лужковым, конечно же, должны быть портреты его вернейших соратников — и действительно, вот они: Олег Толкачев, бывший хозяин московского имущества, и главный строитель Москвы Владимир Ресин, тут же и бессменный помощник мэра господин Ким (1996 г.)… Целыми номенклатурными ульями уснастил художник свой знаменитый альбом. В советское время до помощников генсеков ни он сам, ни кто-либо другой из художников не опускались…
Затем следует клан персонажа, оплатившего художнику работы по реставрации интерьеров Кремлёвского Дворца: Виктор Столповских (1997 г.) в окружении портретов жены, матери и, видимо, двоих детей, которые, как два цесаревича, красуются в овальных золочёных рамах.
А сколько политиков, совершавших криминальную революцию, обрели «вечную жизнь» от прикосновения к холсту кисти Ильи Глазунова! Шохин с супругой. Чета Собчаков. Он в наполеоновской позе со скрещенными на груди руками, она в туалетах, не снившихся Екатерине Великой. А Валентина Матвиенко, вся в золоте и кружевах!
Персонал, обслуживающий элиту (певцы, журналисты, поэты), тоже необходим в альбоме. Круг деятелей культуры неширок, поскольку с обнищавшими, когда-то славными именами русских патриотов давным-давно покончено. Общественная их роль — отыграна. А больших гонораров за свои портреты они платить не могут. То ли дело Иосиф Кобзон с супругой Нелли (1990) или знаменитый поэт современности Илья Резник с бабочкой на шее и с книгой бессмертных стихотворений в холёных руках (1999).
Ну и, конечно, в альбоме скромно, но всё-таки представлены люди из демократической империи СМИ, подновившие вокруг головы художника ореол славы, который на переломе эпох начал было тускнеть. Это и журналист Лев Колодный, попавший в альбом, видимо, за книгу о И. С. Глазунове; здесь же начальник российских журналистов Виталий Игнатенко, любимый собеседник Юрия Лужкова на телеэкране — Павел Горелов и другой Павел — главный редактор «Московского комсомольца» по фамилии Гусев. Первый удостоен кисти Глазунова за организацию телепередач с Ильёй Сергеевичем, второй за то, что напечатал в 1997-м или 1998 году в нескольких десятках номеров своей популярнейшей газеты целую книгу воспоминаний художника.
Особо нужно остановиться на портрете забытого журналиста-международника (была такая профессия) Томаса Колесниченко. В «России распятой» Глазунов тепло вспоминает о нём:
«На всю жизнь я сохранил дружбу с Томом Колесниченко, умным, обаятельным, исполненным глубокого юмора, талантливым человеком. Он тогда предоставил мне свою квартиру… К нему заходили его друзья по университету Женя Примаков и Стёпа Ситарян… Его отец был в то время заместителем министра… Он (Т. Колесниченко. — Ст. К.) знакомил меня со сменяющимися редакторами „Правды“ — Сатюковым, потом с Зимяниным и Афанасьевым… стремясь помочь мне, мой друг познакомил меня с дочкой Булганина и дочкой зам. министра иностранных дел Ритой Фирюбиной. Портреты их были написаны…».
Так что с молодых лет дворянский отпрыск И. Глазунов жаждал стать своим в высшем слое советской элиты.
Лишь один из писателей-патриотов — единственный за последние 15 лет — был запечатлён Ильёй Сергеевичем. Случилось это после того, как Проханов сам написал и напечатал в газете «Завтра» роскошную полосу с фотографиями под шапкой «Империя Глазунова». Его портрет маслом с бабочкой на лацкане пиджака, сделанный тут же в самые короткие сроки, весьма выразителен…
Дядя Ильи Сергеевича — академик медицины и страстный любитель русской живописи Михаил Глазунов говорил племяннику в пору его студенческой молодости: «И Репин твой фигура многоликая, чтоб не сказать продажная, то царя бичует, то его рисует, а после него этого прощелыгу Керенского…» Можно только гадать, что он сказал бы сейчас Илюше, нарисовавшему столько «продажных прощелыг» нашей криминальной эпохи!
Умный и честный советский человек, обладавший хорошим художественным вкусом, «дядя Миша» не раз советовал племяннику уходить «от дешёвой социальной критики, лежащей в основе многих работ передвижников». Слава Богу, что он не успел увидеть «Мистерию ХХ века», «Разгром церкви в пасхальную ночь», «Костры Октября» и прочие аляповатые полотна, замечательные разве только гигантскими размерами…
* * *
Но дело не только в том, что у нашей новой элиты, из грязи попавшей в князи, в результате того, что она всё «захапала и поделила», появились громадные деньги. Всё несколько сложнее.
Какими бы монстрами-прихватизаторами или хищниками ни были эти «новые русские», но всё равно ведь хочется в глазах детей и внуков, в памяти грядущих поколений остаться хоть в каком-нибудь ореоле благородства, благолепия, порядочности. А что для этого надо? Самое простое — пожертвовать на храм, что с успехом делали олигархи, «отстёгивая» на строительство храма Христа Спасителя, о чём в храме говорит памятная доска, запечатлевшая их имена, или заказать парадный портрет великому русскому художнику-патриоту. Глядишь, сиянье его патриотической харизмы их грешные лики подсветит… Они ведь тоже люди. Помню, как однажды зашёл я на кладбище Александро-Невской Лавры поклониться митрополиту Иоанну Санкт-Петербургскому и Ладожскому. Заодно прошёл мимо могилок Собчака и Галины Старовойтовой, закономерно убиенной, поскольку, согласно мировому закону, всякая революция рано или поздно пожирает своих детишек… А наша-то революция — криминальная… Неподалёку от Собчака и Старовойтовой увидел монументальное надгробие, сверкающее отполированными гранями мрамора и базальта, и понял, что передо мной эпохальное захоронение ещё одного дитятки, пожранного чудовищной матерью-революцией. Эпитафия на мраморе гласила:
