Когда шла третья неделя, мой пес наконец-то поднял в национальном парке дикого индюка. Я выстрелил, снес ему крыло. Принес индюка домой. Мать сказала: «Я эту тварь ощипывать не стану». А я: «Я тебе целого индюка принес, а ты кривишься, будто я тебя работать заставляю?» А она: «Не хочу сейчас с тобой препираться» — и опять уткнулась в телик. В общем, выбросил я индюка на помойку, ушел бродить в лес. Потом сообразил, что поступил глупо. Вернулся назад — немаленький крюк, — забрал индюка. Надо его отдать в какой-нибудь благотворительный фонд или в церковь, пусть дети из бедных семей попробуют настоящего мяса. Пусть хоть кому-то будет польза.
Тип, который продал мне «Орла пустыни», клялся, что это последний, больше их из Израиля не ввозят. Потом мне сказали, что он все наврал. Заодно я прикупил все примочки и сам научился менять длину ствола. Итак, в мой новый вещмешок я положил «Орла» с десятидюймовым стволом вместо шестидюймового. Каждый раз, когда я заходил в «Джилбертс ган энд спортсмен», продавец мне говорил, что мечтает еще разочек полюбоваться «Орлом». Это же, говорит, настоящая ручная мортира. Я зарегистрировался на «Форуме владельцев оружия» на USA Carry Web[9] — так, ненадолго, надо же мне было посоветоваться с бывалыми людьми и вообще хоть с кем-то перемолвиться словом. Я выбрал ник MrNoTrouble[10]. Какой-то остряк доморощенный спросил: «Тебя что, мама так зовет?» — «Ага», — напечатал я. В интернете я познакомился с нормальными мужиками — по крайней мере, такое было впечатление. Некоторые говорили, что отлично понимают, каково мне теперь. Один — его ник triplenutz[11] — жил не очень далеко, писал: надо как-нибудь пересечься, на охоту сходить, — но мы так и не встретились. А еще один рассказал, как вынес во двор свой старый унитаз и врезал по нему из «Орла» с восьмидесяти ярдов. Красота, написал он, всем владельцам «Орлов» рекомендую. Унитаз вдребезги, один осколок просвистел над плечом и разбил окно в гараже.
Моего пса я взял из приюта в Форт-Силле, когда уезжал. Увидел его фото на сайте БДОИБ[12]. Бедный шибздик просто сидел, расстелив по земле цепь, уставившись на свои лапы. В фонд приюта полагалось внести пятьдесят два доллара, но в эту сумму входили прививки от бешенства и чумки, плюс дегельминтация и анализ на сердечных червей.
После инцидента с индюком я дня два не казал носу домой. Потом пришел, присел на крыльце, — это в мороз, кстати, — почистил ружье. Шло время. Наконец на террасе загорелся свет, наконец дверь приоткрылась, и мать попросила свозить ее в магазин. Дверь она приоткрыла самую чуточку, чтобы тепло не выходило. «Надо кой-чего купить», — сказала она, когда я промолчал. Вроде как оправдывалась.
— А чего Оуэна не попросишь? Пусть он тебя свозит, — сказал я. С тех пор как она повредила спину, ей трудно водить автомобиль. Но ездить пассажиркой — ни чуточки не трудно.
— С тех пор как ты ушел, он не появлялся. Ну так повезешь? Или как?
Мы поехали в «Суперскидки» и в винный.
— Это не мне, — сообщила она, когда сказала насчет винного. — Это я Дэрилу, надо же ему что-то в чулок положить на Рождество.
Пока она ходила по магазину, я крутил ручку приемника. На всех частотах попадались только песни, которые мой отец называл «дерьмо с дерьмом».
— Не спрашивай меня, кто такой Дэрил, — сказал я, когда спустя целую вечность она вернулась.
— Да знаешь ты, кто такой Дэрил, — она бухнула пакеты на сиденье между нами.
— Я думал, ты не себе берешь, — сказал я, увидев «Егермайстер».
— Да я решила: раз уж я здесь, надо и для себя что-нибудь взять.
Другой пакет был набит мини-бутылками с разным бухлом, такие в самолетах дают.
— Я купила ассорти, — сказала она. — Его любимые. И конфеты «Пепперминт-Патти» тоже.
— Мне кажется, у тебя это самое… в новостях показывали, — сказала она на полдороге домой. — ПТСР[13]. Так, да? Думаю, тебе надо с кем-нибудь поговорить.
— ПМС[14], — сказал я ей.
— Думаю, тебе надо с кем-нибудь поговорить, — повторила она.
— Я каждый день с кем-нибудь говорю, — сказал я ей. — Поверь, это небольшое удовольствие.
— Оуэн все толкует, ты можешь в суд подать. От государства все что-нибудь да получают, и только мой сын — ни шиша.
— Потому что твой сын идиот, — сказал я. — Старая песня.
— Ничего подобного я тебе не сказала. Сказала только, что тебе надо с кем-нибудь поговорить. Все, больше я этой темы не касаюсь.
Когда мы приехали, оказалось, что мой пес, бедный шибздик, намотал цепь на дерево и чуть не задохся. Сам не пойму, почему мы его на дворе бросили.
— Ты что же — не поможешь мне занести сумки? — сказала мать, когда я выскочил из машины первым.
Через несколько часов, когда я уже лег, она возникла на пороге моей комнаты:
— Есть специальные телефонные номера… звонишь, консультируешься. Мне Оуэн рассказал.
— Вот пусть Оуэн и звонит.
— Оуэну это не требуется, — сказала она.
— У тебя и так неплохо с деньгами, — сказал я. — А на меня в твоем доме обрушилось столько говна, сколько я нигде больше не огребал.
Так я заткнул ей рот дня на три, наверно.
Когда она наконец созрела для разговора, я снова ушел в лес. Взял с собой пса, но он, конечно, сбежал. Нашелся, только когда я вернулся домой. Люди любят потолковать о раке и инсультах, а я вот считаю: если уж сдохнуть, то от холеры. Прочитал про нее на сайте «Энциклопедия эпидемий»: оказывается, в Индии холера меньше чем за сто лет уморила тридцать восемь миллионов человек. По одному названию ясно: эта зараза шутить не любит.
После учебки в Форт-Силле мне полагалось четыре с половиной года отслужить в регулярной армии и еще четыре в резерве. В резерве я учился на «gi-Bravo» — на медработника то есть, но экзамены завалил. Когда они объявили об этом, то постарались меня успокоить: не волнуйся, найдем тебе занятие. В итоге определили меня в Центр учета санитарных потерь и оказания ритуальных услуг. «И чем же ты там занимался?» — стала допытываться мать, когда я вернулся из армии. «Да так, — говорю, — по мелочам: кто-то мозгами раскидывал, а я собирал». Кажется, в тот момент она смотрела по телику «Фермерскую дочку». Даже Оуэн не удержался от смеха.
А если говорить о печальном… Знаете, я ведь много чего перевидал, но одну из самых тягостных картин за всю жизнь наблюдал уже после возвращения домой: мать съехала на обочину у знака «Стоп», в мороз — на улице минус двадцать три, не меньше, — открыла окно, хватает рукой снег с зеркала и пытается кидать на лобовое стекло, чтобы очистилось. Это уже после того, как мы проехали вслепую три квартала. Только после трех кварталов она удосужилась съехать на обочину. Я сижу, не вмешиваюсь, а она тянется рукой и кидает снег на наружную сторону стекла. Иногда попадает по дворникам.
И так минут пять. А остановились мы, между прочим, прямо у «Стюартс». В двух шагах от нас в витрине написано: «Стеклоочистительная жидкость, распродажа». Но она — это ж надо! — не идет в магазин. И не просит меня помочь. И даже из машины не вылезла, чтобы попытаться очистить стекло как следует, руками поработать.
У меня начали выпадать волосы. По утрам набирается полная расческа. Догадываюсь из-за чего. Оно конечно, людям на меня наплевать, но, если учесть, что творится с моими зубами, все кристально ясно.
Вхожу в дом, после того как тридцать минут счищал с крыльца снеговую кашу. А на автоответчике — голос моего сына. Мать его прокручивала снова и снова. Я пришел — она щелкнула кнопкой. И вернулась к мойке, опять чего-то там копошится по хозяйству.
— Ты мне собиралась сказать про его звонок? — спросил я.
Она ответила вопросом на вопрос:
— Ты как там — уже весь лед счистил?
— Льдом я не занимался. Снег счистил.
— И что я теперь должна делать со льдом, а?
Я ушел от нее в гостиную. А она мне в спину:
— Его мать тоже оставила сообщение. Говорит, что наймет адвоката, и тот надерет тебе задницу, если не начнешь посылать деньги. И еще один звонок был. — Сказала и уткнулась, как обычно, в телевизор.
Я пошел на кухню, включил автоответчик. Сообщение было только одно, от сына, он сказал, что хочет пожелать мне веселого Рождества. И еще: «Про твою часть была статья в газете, я ее тебе послал». Послышалось какое-то тихое жужжание — то ли его телефон барахлит, то ли наш. «Дай мне знать, получил ты ее или нет», — сказал он после минутной паузы, точно дожидался чьего-то ответа.
У меня разболелась голова: казалось, огоньки то зажигаются, то гаснут и заодно пытаются расколоть череп изнутри.
— Кто еще звонил? — спросил я, все еще стоя у автоответчика. С моих сапог текла черная вода — столько всякой дряни смешалось со снегом.
