Когда мы остановились перед жилым домом под названием «Кортленд», она сказала:
— Это ужасно, Ник. Кто-то должен…
Я ответил, что не знаю, возможно, Дороти и права. Не исключаю, что в эту самую минуту она мастерит кукольный костюмчик для Асты.
Внизу мы попросили сообщить Йоргенсенам о нашем прибытии, и, после некоторой заминки, нам было позволено подняться. Когда мы вышли из лифта, в коридоре нас встретила Мими — встретила с распростертыми объятиями и потоком слов.
— Проклятые газеты! Я чуть с ума не сошла от всего этого вздора, будто вы на пороге смерти. Я два раза звонила, но меня не захотели соединить с вашим номером и о вашем состоянии тоже ничего не сказали. — Она держала меня за руки. — Я так рада, Ник, что это все неправда, и пусть даже из-за этого вам придется удовольствоваться нашим скромным-прескромным обедом. Естественно, я вас не ждала, и… Но как вы бледны! Вам и вправду досталось.
— Не очень, — сказал я. — Пулей бок оцарапало, но все это пустяки.
— И, несмотря на все, вы пришли к обеду! Это очень мило, но боюсь, что и глупо тоже. — Она обратилась к Норе: — Вы уверены, что было разумно позволить ему…
— Я не уверена, — сказала Нора, — но он сам пожелал прийти.
— Мужчины такие идиоты! — сказала Мими и слегка приобняла меня. — Они либо делают из мухи слона, либо не обращают внимания на то, что может… Однако заходите. Позвольте, помогу вам.
— Да ничего, не надо, — заверил я, но она настойчиво довела меня до кресла и усадила туда, обложив полдюжиной подушек.
Вошел Йоргенсен, пожал мне руку и сообщил, что рад видеть меня более живым, чем о том сообщают в прессе. Он склонился над Нориной рукой:
— Нижайше прошу прощения еще на одну минутку, я только закончу приготовление коктейлей. — Он вышел.
Мими сказала:
— Не знаю, где Дорри. Наверное, ушла куда-нибудь и дуется. У вас ведь нет детей?
— Нет, — сказала Нора.
— Многого же вы лишены, хотя иногда дети — сущее наказание. — Мими вздохнула. — Боюсь, что мне не хватает строгости, и если все же иногда приходится пожурить Дорри, она воображает себе, что я какой-то совершеннейший изверг. — На лице ее появилось выражение радости: — А вот и другое мое чадо. Гилберт, мистера Чарльза ты помнишь. А это миссис Чарльз.
Гилберт Винант был на два года младше сестры, нескладный и бледный юный блондин восемнадцати лет с маленьким подбородком под безвольным ртом. Огромные, замечательно ясные голубые глаза и длинные ресницы придавали ему несколько женственный вид. Я сильно надеялся, что он уже не тот противный, надоедливый плакса, каким он был в детстве.
Йоргенсен внес коктейли, а Мими настояла на том, чтобы ей рассказали о происшествии в нашем номере. Я рассказал, придав при этом событиям еще меньше смысла, чем в них было на самом деле.
— С какой стати ему было к вам приходить?
— Бог знает. Я тоже хотел бы знать. И полиция. Гилберт сказал:
— Где-то я читал, что, когда закоренелых преступников обвиняют в том, чего они не совершали, это их выбивает из колеи гораздо больше, чем других людей. Вы полагаете, и здесь так могло быть, мистер Чарльз?
— Очень возможно.
— Кроме тех случаев, — добавил Гилберт, — когда это что-то значительное, что-то такое, чего им самим хотелось бы совершить.
Я снова заметил, что это очень возможно.
Мими сказала:
— Ник, если Гил начнет приставать к вам со всякой околесицей, не церемоньтесь с ним. У него голова книгами забита. Милый, принеси нам еще по коктейлю.
Он пошел за шейкером. Нора и Йоргенсен в углу перебирали пластинки.
Я сказал:
— Сегодня я получил телеграмму от Винанта.
Мими настороженно оглядела комнату, затем подалась вперед и спросила почти шепотом:
— И что в ней?
— Хочет, чтобы я узнал, кто убил ее. Телеграмма отправлена из Филадельфии сегодня днем.
Она тяжело дышала.
— И вы займетесь этим?
Я пожал плечами.
— Я передал телеграмму в полицию.
Подошел Гилберт с шейкером. Йоргенсен и Нора поставили на граммофон «Маленькую фугу» Баха. Мими быстро выпила свой коктейль и велела Гилберту налить еще.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
После этого он уселся и сказал:
— Позвольте спросить вас: можно определить наркомана, просто посмотрев на него? — Он слегка дрожал.
— Очень редко. А что?
— Просто интересно. Даже если это заядлый наркоман?
— Чем дальше они продвинулись, тем легче заметить какие-то отклонения. Но не всегда можно быть уверенным, что дело тут в наркотиках.
— И еще, — сказал он, — Гросс говорит, что, когда ударят ножом, сначала чувствуешь что-то вроде толчка и только потом начинает болеть. Это так?
— Так — если ударят достаточно сильно и достаточно острым ножом. С пулей то же самое — сначала чувствуешь только удар, а если пуля маленького калибра и в стальной оболочке, то и удар небольшой. А остальное начинается, когда в рану попадает воздух.
Мими допила третий коктейль и сказала:
— По-моему, вы оба ведете себя ужасно неприлично, особенно после того, что произошло сегодня с Ником. Пожалуйста, Гил, постарайся найти Дорри. Кого-то из ее подруг ты же должен знать. Позвони им. Конечно, она скоро явится, но мне за нее неспокойно.
— Она у нас, — сказал я.
— У вас? — Очень может быть, что изумление ее не было наигранным.
— Она пришла днем и попросилась немножко побыть у нас.
Мими страдальчески улыбнулась и покачала головой.
— Молодежь! — Улыбка исчезла. — Немножко?
Я кивнул.
Гилберт, которому явно хотелось задать мне новый вопрос, не проявлял никакого интереса к разговору своей матери со мной.
Мими еще раз улыбнулась и сказала:
— Жаль, что она вас и вашу жену так обременяет, но мне как-то полегче стало, когда узнала, что она у вас, а не неизвестно где. Когда вы вернетесь, она уже успокоится. Так будьте добры, отправьте ее домой. — Она налила мне коктейль. — Вы к ней уж очень добры.
Я промолчал.
Гилберт начал:
— Мистер Чарльз, а преступник — я хочу сказать, профессиональный преступник — обычно?…
— Гил, не перебивай, — сказала Мими. — Так вы ее отправите домой? — Держалась она очень мило, но всё же была, как сказала Дороти, «французской королевой».
— Она может остаться, если захочет. Норе она по душе.
Она погрозила мне согнутым пальцем:
— Смотрите, не испортите мне ее. Полагаю, она вам всякой чепухи про меня наговорила?
— Что-то про какое-то избиение.
— Ну вот, — сказала Мими с таким самодовольным видом, будто уже сумела доказать нам свою правоту. — Нет, Ник, придется вам все же послать ее домой.
Я допил коктейль.
— Ну же? — сказала она.
— Она может остаться, если захочет, Мими. Нам с ней неплохо.
— Это просто смешно. Ее место дома. Желаю, чтоб она дома была. — Она заговорила резко. — Она всего-навсего ребенок, нечего потакать ее глупостям.
— Я и не потакаю. Хочет оставаться — пусть остается. Голубым глазам Мими очень шло злобное выражение.
— Она мой ребенок, и она несовершеннолетняя. Вы были к ней очень добры, но сейчас вы не добры ни ко мне, ни к ней, и я этого не потерплю. Если вы ее домой не отправите, я приму меры, и она будет дома. Мне бы не хотелось неприятностей, но… — Она наклонилась и медленно, отчетливо произнесла: — Она отправится домой.
Я сказал:
— Мими, вы хотите со мной подраться?
Она посмотрела на меня так, будто хотела признаться в любви, и спросила:
— Это угроза?
— Хорошо, — сказал я, — организуйте мне арест за похищение, соучастие в преступлении несовершеннолетнего и преступные намерения.
Вдруг она произнесла хрипло и яростно:
— И скажите своей жене, чтобы перестала лапать моего мужа!
Нора вместе с Йоргенсеном искала новую пластинку, и рука ее была у него на рукаве. Оба в изумлении посмотрели на Мими.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Нора, миссис Йоргенсен хочет, чтобы ты не прикасалась к мистеру Йоргенсену.
— Извините, пожалуйста, — Нора улыбнулась Мими, затем посмотрела на меня, придала лицу крайне искусственное выражение озабоченности и сказала с той интонацией, с какой школьник читает стихи: — Ой, Ник, ты такой бледный. Ты перенапрягся, конечно, и теперь у тебя будет рецидив. Я прошу прощения, миссис Йоргенсен, но кажется, я должна буду отвезти его домой и сразу же уложить в постель. Вы нас извините, не так ли?
