мала Земля. Ну возвращайтесь же уже скорей. Потому что иногда мне кажется, что тебя вовсе нет.
Иду в квартиру к тебе, сажусь на окно и смотрю в небо. А там – пустота».
«Хвоя». Декабрь 2063-го
Когда «Хвою» тряхнуло во второй раз – крупней, жёстче, – и загорелось что-то хвосте, – не спал никто. Сразу после толчка Игорь подумал: они словно погрузились в воду; словно в замедленной съёмке, словно под толщей свинцовых, опаловых океанских волн, размеренно, гулко прозвучали слова командира:
– Запаять хвостовую часть и от… сечь.
А потом лицо Ивана потемнело – враз, резко, – и вот тогда наконец включил скорость, и все они заметались, затрепыхались, как мелкие червячки в банке, как детальки тетриса, как крошки, пытаясь спасти корабль, свой ненадёжный временный дом – или надёжный вечный гроб.
Игорь запомнил вспышки: белое лицо Наты, эти огромные, будто нечеловеческие зрачки; красные кудри Василисы, смятые гермошлемом; огоньки ремонтника, которого сплющило радиацией тотчас, стоило ему выползти за борт. Мелкие искры на одежде Иошико – корабль наэлектризовало, и всюду страшно пахло озоном…
– У нас останется ковш? – услышал он чей-то вопрос и даже не понял, чей, да это было и не важно: слова шли из нутра, из сердца всего экипажа, из сути миссии, из самой сути и причины существования «Хвои».
Если у них не останется ковша – как они смогут зачерпнуть Солнце? Да ещё лишившись половины корабля.
…В голове крутились всё те же вспышки – рыжие кудри, белые искры, чёрные глаза. Ещё, вперемешку с инструкциями, вертелся мат – неловкий, неуклюжий. И ещё стучало: Оля, Оля, Олька… Да как так-то… «Остриё» же должно было просчитать маршруты этих проклятых дементоров. Вы же сказали, что их больше не будет у нас на пути. Вы же сказали… Олька… А что теперь, если мы тут квакнемся все, и мы с тобой больше никогда… никогда… Оля!
Звенели сирены, и руки подёргивало, кружилась голова от экстренного выплеска кислорода, и щипало, щипало по голым нервам…
По его руке полоснули острые ногти. Ната крикнула в ухо, и он пришёл в себя и влился наконец в отчаянную, яростную, не на жизнь, а на смерть борьбу экипажа с умирающим кораблём.
Синий сектор «Заслона». Декабрь 2063-го
– Стабилизация пятьдесят процентов, – сообщил напряжённый голос через динамик. – Шансов на удачный исход ровно столько же.
– Спасибо, – разлепила губы Оля.
Молчание; шорох в динамике; она всё ждала короткого сигнала и гудка отключения, знака, что наконец осталась одна. Но сигнала всё не было – только шорох и тяжёлое дыхание дежурного.
– В чём дело?
– Диспетчер «Острия» ждёт указаний.
– Каких указаний?
– О прекращении миссии.
– О прекращении миссии?
Оля задохнулась. Невпопад, тяжело стукнуло сердце.
– Шансы пятьдесят процентов…
Мысли летели скорее, чем, может быть, мчалась в пространстве «Хвоя». Шансы пятьдесят процентов. Это значит, что вероятность удачного исхода такая же, как и гибели «Хвои», и, следовательно, консервации всего проекта «Сол». Кризис на Земле усугубляется; если «Хвоя» не доставит Солнце, тепла не будет ещё несколько десятилетий. Это ещё одно, два, три поколения, рождённых при тусклом свете, растущих в холодных домах. Это ещё один шаг к концу планеты, к окончательной эмиграции на неприветливую хозяйку-Луну.
Но ведь «Хвоя» всё ещё способна лететь дальше. Ковш остался при корабле. Экипаж жив на две трети. Этого достаточно, чтобы выполнить миссию и вернуться. Абдрамон выдержит, даже повреждённый черняшками. Должен выдержать! Они смогут привезти на Землю кусочек Солнца – с вероятностью в пятьдесят процентов.
И эту вероятность можно увеличить. Если передать через «Остриё» приказ на дополнительную мощность. Если отдать «Хвое» всю мощность, на которую ещё способна Земля. Долетит мало, невероятно мало, крохи, крохи… Этого хватит, чтобы подлатать «Хвою». Но это поставит Землю на грань выживания. На самый край.
И…
– Диспетчер «Острия» ждёт указаний, Ольга Ивановна.
– Нужно… нужно думать. Нужно созвать акционеров «Сола», и экспертов, и инженеров, и…
– «Хвоя» выйдет из зоны, в которой мы способны передать помощь, через пятнадцать минут.
Оля сжала виски, собрала в горсть кожу и почувствовала, как жжёт где-то за переносицей. Нарастала страшная головная боль – как звон гигантского колокола прямо в черепе.
– Свяжите меня с гендиректором «Сола».
– Пытались! Не выходит на связь!
– С гендиректором «Заслона»!
– Минуту…
Это чёртово решение, это одно слово – «да» или «нет», – которое повлияет на будущее Земли. Хоть «да», хоть «нет». В какую сторону? Какую чашу качнёт? «Хвоя», «Остриё», «Сол» – всё это было земной надеждой. Всё это может обернуться последней земной бедой…
В конце концов, можно вернуть корабль. Прямо сейчас. Никто не осудит её за это. У них остались следы черняшек – если эти твари способны разрушить броню корабля, то из них наверняка можно выжать энергию, эрги и эрги, миллионы, миллиарды эргов…
«Это всё самоутешение, Оля. Можно придумать что угодно, чтобы оправдать себя и утешить. И поверить в это. Иногда это оказывается ложью, иногда ложью во спасение, а иногда – сущей правдой…»
– Гендиректор в бункере, на химических испытаниях. Недоступен.
Она запрокинула голову и расхохоталась.
– Ольга Ивановна?
Ну не может же всё упираться в неё одну.
– Профессор? Профессор Цикорская? Диспетчер ждёт указаний!
«А ведь я могу вернуть Игоря, – вдруг подумала она. – Прямо сейчас. Вот прямо сейчас. Приказать «Хвое» свернуть миссию, запустить в «Острие» протокол возвращения, и…
Дрожь прошла по телу от этой мысли. Закололо кончики пальцев.
…И увидеть Игоря сегодня. Через минуту.
По «стволу», по вырубленному в пространстве туннелю «Хвоя» вернётся в секунду. Полуминутный карантин, проверка… Всё это ерунда, всю бюрократию она пресечёт одним взглядом… Если оба гендира не выходят на связь, если вся ответственность за решение на ней, – то она заставит их выпустить экипаж из корабля сразу, как закончится карантин…
– С ума сойти. Я его увижу через пять минут.
– Что? Что вы сказали?
И три поколения на Земле вырастут в темноте. А может, и больше. А может, не вырастут.
– Профессор Цикорская!
«Хвоя» всё ещё может лететь. И ковш на месте. И абдрамон сохранил свои свойства, несмотря на атаки тварей. И Солнце… И до Солнца осталось всего-то пару атомных лет.
Игорь. Игорёк, жалобно подумала Оля и наклонилась к динамику.
Как хорошо, что она одна в кабинете. Как хорошо.
– «Хвоя» летит дальше.
