Теперь идет новое событие. Помер Маршак. Завтра его будут хоронить. Поставили в Конференц-зале ЦДЛ. Он бы очень удивился, если б был жив. Он бы хотел, конечно, лежать в Колонном зале! Но не вышло. Сергей в хлопотах по комиссии похоронной. Столько хочет народу говорить надгробных слов, что не хватит даже пяти дней на высказывания. Я на похороны не пойду. Уж если я на юбилеи его не ходила, а их было на моем веку пять или шесть, то уж на похороны, мне сам Бог простит, не пойду. Много он мне горя принес, ну да Бог простит! Хороший был поэт, хоть всю английскую литературу ободрал как липку.
Боже ж ты мой, до чего все же некоторые люди умеют внушать всем вокруг, что без них культура не движется. Что они — пупы земли, что все остальное — мусор. Вот еще один такой номер есть у нас — Чуковский.
Твардовский, который потерял в Маршаке родного отца, сейчас пьет горькую. Недавно выкинул такой номер: пьяный вышел на площадь Маяковского и стал нецензурно ругать памятник и кричать, что его пора скинуть, а вместо него поставить памятник Твардовскому самому. Он грозил Маяковскому кулаками и плевал в него. Его отвезли в вытрезвитель и кажется здорово натурзучили, не зная, что он — сам пан Твардовский. Не знаю, насколько это правда, насчет потасовки, но что он ругался с бронзовой статуей Маяковского, — это факт.
Никитка[6] сдал все экзамены довольно прилично 4–5, сейчас ходит наниматься в картины, если в июле не пойдет на картину, то в августе «прощай радость» — забреют в солдаты, и будет, как Вовка[7], ходить под ружьем. Сергей едет 11 июля в Дубулты, лечиться и отдыхать и писать какую-то пиесу. Я остаюсь одна на всем участке в 1 га. Скучно и даже как-то жутковато. Хоть бы уж вы скорее вернулись с «морских ванн», конечно, я не смею вас торопить, поскольку вы там хорошо ладите, и дай вам Бог так всегда. Вот пишу, а сама думаю, а может уже друг другу холки повыдирали? За последнюю неделю-то? Дураки вы мои ненаглядные! Самая умная из вас Дашутка[8]. Она, моя красавица, все видит, все понимает, хитрая бестия! А какая она без вас-то послушная и рассудительная и спокойная! Как-то она сейчас выросла? Наверно волосятки отросли в хвостик! Хочу скорей обнять и прижать к себе всю, маленькую, хрупкую, нежненькую, как молодую морковочку! Юлька пишет! Это здорово!
Мне принесли верстку «Дара бесценного». Я как увидела и давай реветь. От гордости что ли! Или от волнения. Стала читать. «Ну неужели я это писала?» — думаю. Уж очень странно читать печатное.
Тут еще я занялась. Переводила кабардинского «классика» Амирхана Шомахова. Он, конечно, парторг там у себя в Нальчике, и ему полагается быть изданным в Детгизе. Но что он пишет, одному Аллаху понятно, как это можно принять в печать. Я, конечно, заявила ему, что буду пересказывать его рассказы. Он был счастлив, что я взялась за него. Но я так «перевела» его, что, пожалуй, теперь ему все придется переводить с «русского» на кабардинский. Деньги за эту поденщину будет получать Нина Павловна[9]. Я для нее это делала, может теперь на курорт куда-нибудь махнет. Получит она не так уж много — рублей триста, но и это — хлебушек!
Ребятки, я сделала новый вариант Эдит Пиаф. Получилось очень здорово. Я нашла ее песни разного жанра, даже есть старая революционная песня времен Парижской коммуны, которую она прелестно поет: «Са ира!» В понедельник пригласили меня в Малеевку, просветить писательскую компанию насчет Эдит Пиаф. Поеду, попробую новый вариант на писательских ушах. Ну вот и все! Как будто обо всем доложила.
Жду от Вас еще хоть маленькой весточки! А то страшно мне здесь одиноко нынче летом. Да! Флигель получился превосходный, и его тотчас реквизировал у меня Никиток.
Целую вас всех крепко. Дашеньку беречь! Чур не баловать. И не давать ей слишком много понимать!
Ваша мамочка — Татулька.
* * *
19 августа 1968 года
Кетчум, Идахо, США
Мэри Хемингуэй
Дорогой, замечательный Юлиан Семенов — ты ангел, потому что написал мне письмо в «высоком стиле», и я благодарю тебя за него и за твои героические занятия — восхитительную охоту — рыбалку. Но здесь, в моем доме в горах Идахо (6 тысяч футов — 2 тысячи метров), я не могу найти никого, кто читал бы по-русски. Мне придется ждать до следующей недели, когда я вернусь в Нью-Йорк и смогу позвонить Генри Боровику.
Меня окрыляет надежда увидеть твою большую и восхитительную страну, даже если «я не говорю по-русски». Но, Юлиан, я не знаю, позволят ли мне организаторы «Тура природы» пойти с тобой на охоту. Программа тура очень насыщена и если я оторвусь от них, то смогу ли снова их найти? Может быть, после этого путешествия я смогу снова приехать и охотиться с тобой? Недавно я стреляла по глиняным целям — получилось неплохо.
Здешние места потрясающи: огромные горы и косяки форели в реках — Эрнест любил охотиться на диких голубей и уток в водопадах, и мой дом удобен. Ты должен приехать в следующем году и провести сентябрь и октябрь со мной и охотниками, бродя по окрестностям.
Спасибо тебе еще раз за письмо. Надеюсь встретить тебя если не в Ленинграде, то, по крайней мере, в Москве. Может, ты сможешь присоединиться к нашему туру — это было бы здорово.
Всего тебе самого хорошего.
Мэри Хемингуэй.
* * *
17 октября 1968 года
Дорогой, восхитительный Юлиан!
Я все время думаю о тебе, о том чудесном, счастливом дне, когда мы отправились в Ясную Поляну, о милом Николае Пузине, а еще о морозном утре, когда мы смотрели на уток на Волге. Эти дни были блистательны, и я от всей души благодарю тебя и очень надеюсь, что они повторятся и мы еще больше времени проведем в тире, и я не буду сонной.
Генрих Боровик дал мне адреса Симонова и Кармена, и я отправила тебе и им благодарственные телеграммы в ночь моего возвращения. Надеюсь, ты получил ее.
Теперь у меня работа, работа и работа — гора непрочтенных писем и верстка биографии Эрнеста из издательства Карлоса Бэйкера.
Если увидишь Симонова или его жену, скажи им, что я каждый день думаю о них и о замечательном ужине, потому что каждый день пью чай из красивой голубой чашки, которую они мне подарили, — к счастью, ее не утащили во время путешествия и она не разбилась.
Мои фотографии скоро будут проявлены, и я отправлю копии тебе и Пузину.
Дорогой Юлиан, у меня появилась хорошая идея. Как только я закончу книгу об Эрнесте, я бы хотела вернуться в СССР, взять у тебя большое интервью — детство, учеба, карьера и написать твою биографию. Многие американцы недостаточно хорошо знают русский народ, так мне, по-крайней мере, кажется. Поскольку ты, — ординарный русский, — такой неординарный, история твоей жизни будет интересна и информативна для американских читателей. Мы могли бы сделать это интервью на берегу Черного моря, в одном из мест, о которых ты мне рассказывал. Возможно, это понравится и твоей жене.
В ожидании я постараюсь получше учить ваш язык. Пожалуйста, прости мне теперешнюю некомпетентность.
В Испании говорят «abrazos», а по-английски «сжимаю тебя в моих объятиях».
Всего самого-самого хорошего.
Мэри Хемингуэй.
* * *
12 ноября 1970 года
Семран Касумов
Баку
Дорогой Юлиан, от всей души поздравляю тебя с крупной художественной победой — удивительно живым, напряженным, по-новому написанным романом «Семнадцать мгновений весны». Это вещь, захватывающая по материалу, по исполнительскому своему уровню открывает новые горизонты перед возможностями современной прозы, а это, по-моему, ставит ее в ряд явлений исключительных. Еще раз горячо поздравляю тебя, передаю поздравления от всей моей многочитающей семьи, ставшей коллективным пропагандистом этого произведения у нас в Баку. Желаю тебе много новых сил и много новых свершений. Крепко обнимаю.
Твой Семран Касумов.
* * *
14 декабря 1973 года
Мадрид
Хуан Гарригес[10]
Дорогой Юлиан,
Не нахожу слов, чтобы отблагодарить тебя за поддержку, оказанную нам во всех смыслах во время нашей поездки в Советском Союзе. Благодаря ей наше путешествие, и особенно моего отца, получилось с личной точки зрения незабываемой.
Дон Антонио мне говорил, что никакая из предыдущих его поездок не удовлетворяла его до такой степени, и я даже думаю, что он стал немного «коммунистом».
Антонио Гонсалес передаст тебе картину испанского художника. Надеюсь, что она тебе понравится, но я знаю, что никаким подарком не сумею возместить твою заботу и внимание.
Прилагаю письмо — приглашение приехать в Испанию, если что-нибудь еще нужно — скажи обязательно.
