Эржебет подхватила Гилберта под руку и едва ли не силой потащила вперед, так что казалось, это не он ее провожает, а наоборот. Они оставили свиту позади и вдвоем поднялись по проложенной в каменной кладке лестнице на стену. Отсюда действительно открывался прекрасный вид на долину. Распаханные поля, аккуратные белые домики в деревеньке под холмом, а вдалеке темно-зеленая громада леса и поддернутые лиловой дымкой Карпаты.
Гилберт облокотился о серый гранитный зубец, вдохнул полной грудью пропитанный вечерней свежестью воздух.
— Красота! — прошептала вставшая рядом с ним Эржебет. — Вечно бы смотрела…
— Да… Мне нравится эта земля, Лизхен. — Его голос дрогнул от нахлынувших чувств. — Я хочу ее защищать.
— И у тебя прекрасно получается. — Она улыбнулась, потрепав его по плечу. — Я не жалею, что отдала Бурценланд тебе, но…
Она не договорила, Гилберт и так понял, что она не решалась сказать.
— Но твоя знать меня на дух не переносит.
— Завидуют… Хотя в этом есть и твоя вина. — Эржебет бросила на него строгий взгляд. — Твои рыцари часто ведут себя слишком высокомерно и нагло… Что не удивительно, при таком-то командире. Постарайся быть с вельможами немного обходительнее. Разве это сложно? Устраивай приемы и охоты, дари подарки… И не подчеркивай так явно, насколько ты их превосходишь. Покажи, что ты такой же, как они…
— То есть льстить и лизать задницы? — Гилберт мгновенно ощетинился. — Да ни за что! Плевать, что там обо мне думают эти слюнтяи, которые даже живого половца ни разу не видели!
Он люто ненавидел все эти игры светского общества: сплошное притворство и милые улыбки, за которыми прячутся отравленные кинжалы.
«Черта с два я буду плясать на задних лапках перед всякими слабаками!»
— Гил, ты слишком неуживчивый. — Эржебет сокрушенно покачала головой. — Если все время не обращать внимания на мнение других, это может сыграть с тобой злую шутку. Нужно уметь быть гибким, но сохранять стержень.
В душе Гилберта закипел праведный гнев.
— Я и мои братья проливали кровь за эти земли! Мы заслужили уважение! Я не собираюсь ни под кого прогибаться! Так что хватит меня поучать!
— Я не поучаю, а лишь даю советы, упрямец! — выкрикнула в ответ Эржебет, тоже выходя из себя. — И, между прочим, не забывай, что Бурценланд все-таки принадлежит мне! И ты мой вассал!
— Что-то ты им хреново управляла для хозяйки…
Гилберт прикусил язык, тут же пожалев о сказанном, но было уже поздно. В глазах Эржебет сверкнула ярость.
— Ты не страна! Тебе не понять, каково это — следить за большой территорией, за множеством жителей! Легко рассуждать, когда у тебя в подчинении всего пара сотен рыцарей да горстка слуг и крестьян! А у меня тысячи людей!
Эржебет круто развернулась и принялась быстро спускаться по лестнице. Гилберт смотрел ей вслед, с запозданием осознавая, что она всего лишь хотела помочь ему, он же в ответ наговорил кучу гадостей.
Вечером Эржебет и вельможи уехали, она попрощалась с ним подчеркнуто холодно, и Гилберта, к его собственному удивлению, это задело даже сильнее, чем ее гнев. Видеть лед в ее глазах было невыносимо.
Весь следующий день Гилберт раздумывал над ее словами и в итоге принялся писать письмо.
***
Они жили рядом уже больше десяти лет, и за это время Эржебет успела привязаться к Гилберту. Он оказался не только раздражающим соперником, но и отличным другом. Рядом с ним ей было по-настоящему хорошо, и она всегда пользовалась любой удобной возможностью, чтобы навестить его в Бурценланде. Постепенно она привыкла ко многим его недостаткам, а некоторые даже стала считать достоинствами — например, привычку всегда говорить правду в лицо. Но вот кое с чем она смериться не могла — с феноменальным, почти ослиным упрямством Гилберта. Если он упирался рогом, то на него не действовали никакие разумные доводы. Как сейчас, когда она пыталась ему советовать, а он только огрызался. Эржебет была уверена, что разбирается в тонкостях общения с вельможами гораздо лучше прямого и лишенного светского лоска Гилберта, и ему следует у нее поучиться. Раз уж он теперь обзавелся своими землями, надо уметь уживаться с соседями. Она восхищалась тем, как он замечательно устроил жизнь в Бурценланде, видела, что под его рукой провинция процветает. Она радовалась, что нашла такого замечательного союзника, который заставил половцев отступить далеко в степь, и они больше не тревожили ее королевство. Эржебет уже видела их замечательное будущее, построенное совместными усилиями. Осталась лишь самая малость — Гилберт должен был поладить со знатью, чтобы прекратились все сплетни о том, что он хочет забрать Бурценланд себе и создать отдельное государство. Но Гилберт упорно не желал идти на компромисс и своим высокомерным поведением будто специально провоцировал знатных господ, так и кричал: «Вот смотрите, какой я великолепный, вы по сравнению со мной кучка трусов!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Идиотина, — в который уже раз обругивала его Эржебет, сидя в своем любимом кресле возле камина и обдумывая сложившееся положение. — Упертый болван!»
— Госпожа, вам письмо от господина Байльшмидта… — робко окликнула ее слуга.
— Да неужели? — Эржебет фыркнула, и тот съежился под ее злым взглядом. Она отобрала у него свиток, сломала печать и принялась читать.
Это было даже не письмо, а короткая записка: Гилберт не здоровался и сразу переходил к делу.
«Ладно, уговорила, так и быть, я организую прием для твоих вельмож. Все будет пышно и шикарно так, что они подавятся дорогими яствами. Надеюсь, принц Бела потом долго будет мучиться несварением… Конечно же, ты тоже приглашена. И только попробуй не явиться!»
Пока Эржебет читала, на губах ее постепенно расцветала улыбка.
«Все-таки этот упрямец послушался меня!»
Она была довольна, что Гилберт смог перебороть свою непомерную гордыню. Эржебет была уверена: самое сложное как раз в этом и заключалось, теперь-то дело пойдет гораздо проще и вскоре удастся устранить все трения со знатью.
В назначенный день Эржебет, принц Бела и множество знатных господ прибыли в замок Мариенбург. Гилберт не соврал, он действительно организовал роскошный прием как при лучших дворах Европы. Столы ломились от изысканно приготовленной дичи, которую, Эржебет была готова поспорить на что угодно, Гилберт добыл лично. Вино лилось рекой, играли менестрели. Сам Гилберт сменил привычные белые одежды на черный камзол с серебряной вышивкой. Эржебет впервые видела его в светском облачении, он смотрелся немного странно и непривычно, но наряд ему, определенно, шел. Даже очень…
— Ты специально обрядился в черное, чтобы цвет подчеркивал зловещую бледность твоего лика? — Она усмехнулась.
— Ага, пускай знатные господа потрепещут передо мной немного. Должна же мне быть хоть какая-то награда за сегодняшние мучения! — проворчал Гилберт, а затем окинул задумчивым взглядом мужской костюм Эржебет.
— Между прочим, ради такого случая ты могла бы надеть платье…
— И ты бы весь вечер зубоскалил и отпускал колкости по этому поводу. — Она хмыкнула. — Да и платья я терпеть не могу. Иногда приходиться одевать на важные приемы, но это просто пытка… Однажды я запуталась в юбках и едва не упала…
Но долго болтать они не могли, Гилберт был вынужден заниматься гостями. Эржебет наблюдала за ним и мысленно аплодировала: он старался быть любезным со всеми, дружелюбно, насколько это было для него возможно, улыбался (хотя временами его улыбка больше походила на кровожадный оскал). Он вручил подарки нескольким особо титулованным вельможам, принцу Беле преподнес тяжелую золотую цепь с изумрудами, тот принял ее, но все же едва заметно скривился. Но вот остальные, как показалось Эржебет, остались вполне довольны презентами.
— Ты молодец, — шепнула она Гилберту, когда они смогли ненадолго уединиться в дальнем конце зала.
— У меня скоро рожа треснет улыбаться, а от фальшивых любезностей зубы сводит точно от приторного меда. — Гилберт натянуто хохотнул. — После этого приема мне точно надо будет кого-нибудь зверски убить… Эх, жаль нападения половцев в ближайшее время не предвидится.
