Но, даже несмотря на всю свою злость, она не могла не любоваться его гордой осанкой…
Войско выдвинулось в Бурценланд через несколько дней. Принц Бела рвался в бой и вызвался возглавить армию, Эржебет отправилась с ним, хотя Андраши предлагал ей остаться в столице.
— Тебе будет тяжело сражаться со своим другом, — осторожно заметил он.
— Нисколько, — непреклонно возразила Эржебет. — Он еще в нашу первую встречу бросил мне вызов, и мы так и не закончили поединок…
Она не кривила душой, может они с Гилбертом и были друзьями, но она всегда хотела скрестить с ним клинки в настоящей схватке. А еще, хоть Эржебет и неприятно было это признавать, но она понимала, что собирается драться с Гилбертом не только из-за их старого соперничества. Ей очень хотелось доказать Беле, что между ними ничего нет. Может и не только принцу, но и самой себе…
Оба войска встретились на границе Бурценланда, но сражения не получилось. От армии Ордена отделилось несколько всадников, ехавших под белым знаменем парламентеров.
Эржебет увидела среди них Гилберта и нервно стиснула поводья, так, что побелели костяшки пальцев.
«Переговоры? Сейчас?»
Она направила коня ему навстречу.
***
Пока Гилберт ехал вперед, в голове звучали слова Великого Магистра, снова и снова, как в замкнутом круге.
«Воевать с Венгерским Королевством это самоубийство! Мы не выстоим против большой, сильной армии. И никто не протянет нам руку помощи. Папа может поддержать нас лишь словами да молитвами. Государи соседних земель скорее выступят на стороне Андраши, ведь в их глазах мы захватчики и узурпаторы… Гилберт, я понимаю, как тебе тяжело, но мы должны покинуть Бурценланд без борьбы. Иначе, боюсь, что Орден уничтожат…»
Когда пару дней назад фон Зальца сообщил ему свое решение, Гилберт вспылил, долго спорил и грязно ругался. Но все это было лишь жалкой попыткой отсрочить неизбежное, на деле он и сам прекрасно понимал, что фон Зальца прав. Такой умный, рассудительный Великий Магистр, планирующий на несколько шагов вперед. Конечно же, его советы всегда были мудрыми и правильными. Вот только что теперь Гилберту делать с его чувствами, тот подсказать не мог.
Собирая вещи, руководя приготовлениями к отъезду, и затем весь путь до границ Бурценланда, Гилберт думал о том, почему же то, что начиналось так прекрасно, закончилось так скверно. Он проклинал венгерских вельмож и даже Эржебет, которая пошла у них на поводу. Гилберт злился на нее, ему казалось, что она променяла их дружбу на мнение своей знати. Но в то же время смутно осознавал, что и сам вырыл себе яму. Вот только признавать свои ошибки он не любил и закипал еще сильнее, обвиняя во всех бедах, кого угодно, кроме себя.
И вот сейчас Эржебет ехала ему навстречу в сопровождении своего принца и нескольких знатных господ. Но Гилберт видел только ее: холодную, строгую, собранную. И в глазах нет той теплоты, которая стала ему привычной за эти долгие четырнадцать лет.
Они остановились друг против друга посреди пустой полосы земли между двумя армиями.
— Мне казалось, время разговоров уже прошло, — ничего не выражающим голосом произнесла Эржебет и выжидающе взглянула на Гилберта.
Он сжал губы, не в силах признать, что уходит без борьбы. И ведь это были последние минуты, которые он мог провести рядом с Эржебет, поэтому хотелось растянуть их как можно дольше. Если он помолчит еще немного — то еще немного побудет с ней… Но обманывать себя бесконечно невозможно, время нельзя было остановить: нервно переступил с ноги на ногу его конь, зашушукались сопровождавшие Эржебет люди, разрушая иллюзию их уединения.
— Я не буду с тобой драться, — глухо проговорил Гилберт. — Мы уйдем. Просто пропустите нас…
На лице Эржебет отразилось смятение, она робко потянулась к нему рукой, но затем спохватилась, поспешила вернуть ледяную маску отчуждения.
— Это разумное решение, герр Байльшмидт. Я рада, что нам удалось избежать ненужного кровопролития.
«Герр Байльшмидт… Уже не Гил и даже не Гилберт…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы проводим вас до границы.
И на этом они разъехались…
Кавалькада Тевтонского Ордена тянулась по главному тракту в вязкой тишине, которую нарушало лишь поскрипывание телег в обозах, да стук копыт. Благородные рыцари скорбно молчали, их лица застыли, словно у мраморных статуй древних святых. Гилберт даже не сомневался, что все они сейчас, как и он, готовы разрыдаться от отчаяния. Старания четырнадцати лет пошли прахом — и теперь их ждет позорное изгнание.
Гилберт ожидал, что мадьяры будут потешаться над ними, свистеть, улюлюкать, но выстроившееся вдоль дороги венгерское войско также хранило молчание: то ли их приструнила Эржебет, заставив проявить уважение к бывшим союзникам, то ли они сами прониклись печальным величием рыцарей и не хотели глумиться…
Конь тяжело взобрался на холм, достигнув вершины, Гилберт придержал его и обернулся назад. Он вдруг остро ощутил, что вот сейчас, спустившись вниз, окончательно потеряет Эржебет из вида.
Он всмотрелся в ряды венгров, легко нашел ее среди воинов: такую поразительно изящную в серебрящейся на солнце кольчуге. Эржебет как будто что-то почувствовала, резко вскинула голову, их взгляды встретились, и Гилберт ощутил, как сердце защемило от тоски…
«Не хочу, не хочу уходить, не хочу расставаться!»
Гилберт вскинул руку и отсалютовал Эржебет, в этом жесте было все: и прощание, и обещание новой встречи, и вызов. Она усмехнулась в ответ, той своей задорной, дерзкой усмешкой, которая так ему нравилась.
«Конечно, мы еще встретимся, — говорила она. — И я тебя побью!»
Вот только оба они не подозревали, что следующая встреча ждет их очень и очень не скоро…
Глава 4. Между нами расстояния и вражеские мечи
После изгнания Тевтонский Орден обосновался в Священной Римской Империи и жил в основном на средства разных знатных покровителей. Но Гилберта такое положение дел категорически не устраивало — существовать на подачки сильных мира сего было ниже его достоинства. Да и заниматься лишь турнирами — разве он для этого был рожден? Гилберт жаждал действовать, сражаться в настоящих войнах, а не на арене на потеху королям. Его захватила идея создания собственного государства, чтобы у него была своя земля, с которой уже никто не сможет его прогнать. И, конечно же, этим он хотел доказать Эржебет, что тоже может нести груз страны. Что он тоже на многое способен.
И шанс проявить себя не замедлил представиться. Польский князь (не без помощи интриг фон Зальца) попросил помощи рыцарей в борьбе с язычниками Пруссии. Гилберт сначала насторожился: слишком уж это напоминало приглашение Андраши и закончиться могло точно также, но Великий Магистр заверил его, что теперь он тщательно проверил все договоры, и захваченные земли действительно останутся за Орденом. Тогда Гилберт, не колеблясь, повел своих братьев в поход.
«Жди меня, моя собственная страна, — мысленно усмехался Гилберт на пути в Пруссию. — Скоро ты увидишь мою силу, Лизхен!»
Все следующие годы превратились для него в практически не прекращающееся сражение. Пруссы упорно сопротивлялись, но превзойти в упорстве Гилберта не могли. Он упрямо шел вперед, захватывал все новые земли, переманивал на свою сторону покоренные кланы и во главе увеличившейся армии двигался дальше. Война позволяла ему забыться, унять грызущую сердце тоску по Эржебет, потопить в угаре сражения свое одиночество. Когда жизнь висит на волоске, и опасность ходит с тобой рука об руку, уже не до сантиментов и печали. Но все же под реками крови врагов, под звоном клинков, свистом стрел и огнем пожарищ в душе Гилберта остался маленький светлый уголок, где по зеленеющим лугам Бурценланда стремительно неслась на коне Эржебет. И на губах ее расцветала счастливая улыбка. Гилберту никогда никто так не улыбался. И он знал, что вовсе не хочет ей ничего доказывать, что ему достаточно просто вновь и вновь видеть задорный блеск в ее глазах и эту улыбку.
