какие можно пожелать.
Что она источала? И как ему, какаду в клетке, было постичь это?
Как он мог стать ближе, чтобы коснуться и ощутить, чем она является?
Какаду подобрался к самому краю жердочки, прижался к прутьям клетки так сильно, что она накренилась на бок, и с силой втянул в себя воздух. Он снова ощутил его- этот запах, сотканный из сладчайшего вкуса и неизведанной прелести, запах, рождающий сердечную дрожь. И тогда он услышал шаги. Не спеша, они чеканно и громко отстукивали по мостовой, будто расстреливая уличное безмолвие, и отражались эхом от стен домов.
Марчелло обернулся на звук. Посередине пустующей дороги шёл молодой мужчина в отглаженных брюках, рубашке с галстуком и пиджаком под мышкой. Это был Тонино. Да, это был он. Юноша казался выше и крепче телом, но попугай сразу узнал его по взвитым кудрям волос, опущенным в карманы рукам и робости, которая и сейчас читалась в его теле, несмотря на внешний вид. Одежда изменила облик Тонино, но не смогла скрыть за собой его истинную суть. Однако, раньше, в дневной суете города, юноша был лишь одним из тысяч людей, едва ли приметный для остальных. Теперь же всё было обращено к нему, и не существовало уже никакой возможности остаться незамеченным. На безлюдной улице, в свете фонарей и окон, его появление стало кричащим, и этот крик был слышен какаду и единственному присутствующему здесь человеку- Розе.
Звук шагов оживил неподвижно стоящую девушку. Услышав его, она поставила поднос на стол и отступила в сторону на край дороги, глядя вперёд, где по круглой плитке брусчатки шёл Тонино. Робко, но не отводя взгляда, юноша смотрел на Розу. Он становился всё ближе к ней, и от этого волнение в сердце Марчелло нарастало. Какаду ощущал его биение всем телом, слышал его отовсюду, волнуясь так, будто это он сам был там внизу, идущий на встречу с неизведанной прелестью.
Тонино подошёл к девушке и остановился в двух шагах от неё. На мгновение Марчелло замер, а затем качнулся, будто его тронуло дуновением ветра. Это Роза улыбнулась юноше. Встряхнув кудрями, Тонино улыбнулся ей в ответ, но не произнёс ни слова, смущённый встречей и тем, что не способен отвести глаз; и всё же не перестал смотреть, неуверенно и в то же время пытливо трогая взглядом то ресницы, то волосы, то губы девушки.
Как и он, на Розу глядел какаду и всё думал, что бы сказал сам, если бы был человеком и оказался вот так- перед ней. Мысли приходили ему в голову путанные и невнятные. Они сталкивались с вниманием, отданным образу девушки, и немедленно исчезали, ничего так не подсказав попугаю. А он был бессилен отвлечься и поэтому упускал их, одну за другой.
– Я Роза,– прозвучало негромким, подобным эху женским голосом.
Как будто ожидая этого, Марчелло кивнул головой.
– Тонино,– ответил юноша.
Роза указала рукой на столик, где оставила поднос, и направилась туда. А Тонино, безмолвно согласившись на приглашение, пошёл за ней следом.
Они сели друг напротив друга. Девушка расставила чашки, налила в них кофе и придвинула к Тонино тарелку с квадратиком яблочного пирога, посыпанного сахарной пудрой.
Когда-то давно попугай уже видел такой десерт. Это случилось в день памяти мёртвых. Симона принесла в комнату целый такой пирог на большом блюде. Он простоял на столике у кресла весь вечер и всю ночь, сводя Марчелло с ума своим видом и запахом. Утром следующего дня хозяйка вошла в комнату, осмотрела пирог и унесла его. Больше попугаю не доводилось видеть выпечку так близко.
Кусок восхитительного яблочного пирога лежал перед Тонино. Юноша смотрел на него, изучая, но не больше десяти секунд, а затем отщипнул немного от его хрустящей припудренной верхушки и, прижав к ней пальцами яблочные дольки, отправил себе в рот. В ощущаемом удовольствии его глаза медленно закрылись и открылись снова тогда, когда во рту ничего не осталось. Всё это время Роза с любопытством наблюдала за тем, как меняются эмоции в лице юноши. Тонино открыл глаза, и она поймала его взгляд своим- широко распахнутым, словно требующим признания в великолепии только что испробованной сладости. По телу Марчелло разлилось блаженство: он почувствовал вкус увиденного и, всецело восхищённый им, затрясся от желания выразить словами то, что наконец смог ощутить.
Роза и Тонино сидели внизу за столиком кафе, но какаду видел их так близко, как будто окружал их собою или был в каждом из них. Он ощущал запах сливок и кофе, вкус коричного сахара и яблок, прикосновения ткани платья к коже; чувствовал на себе взгляд Розы; смущение Тонино, щекочущее движение ветра в его кудрях, маслянистость помады на губах девушки, очарование и что-то ещё, что пульсировало внутри него и рвалось наружу. Это было немыслимое напряжение, не физическое, но душевное, которое переполнило какаду впечатлениями, и они сочились из него частым дыханием, дрожью и желанием разверзнуть сердце, чтобы вместить в него ещё больше чувств. Впервые за восемь лет жизни Марчелло, всегда избегающий собственного голоса, захотел петь, и петь он хотел громко, чтобы всё кругом внимало ему и чтобы поняло, какое чудо происходит в эти минуты.
Глубоко вобрав в себя воздух, попугай выдохнул, и из его груди в тишину города вырвалась пронзительная трель утренней птицы. Со свистом и щебетом она разлилась по округе и полетела дальше по улицам, отражаясь эхом от зданий и земли. Она пела, звенела и переливалась, а город млел в благодарном упоении, словно всё это время ждал её и, услышав, не смел пошевелиться, чтобы ничем не помешать.
Марчелло был околдован ею. Голос, которого у него никогда не было, сейчас звучал, как его собственный и был едва ли менее красив, чем то, что он воспевал. Какаду был ею увлечён, как увлекаются собственным мастерством и, наслаждаясь им, созидают. Он был ослеплён ею и потому не видел, как внизу за столиком в кафе Тонино взял за руку Розу. Но он был одарен чем-то ещё и оттого чувствовал всё, что таило в себе это прикосновение, и пел ещё громче и ещё больше вдохновлялся.
Скоро песня Марчелло заполнила всё пространство города. Звучание её было всюду: в каждом переулке, углу, в каждой пустоте. Тишине больше негде было спрятаться. Скрываясь, она поднялась к плывущим в вышине облачным фигурам, но поющий голос бросился следом и, прокатившись по небу раскатом трели, настиг её.
Море
В глаза Марчелло ударил яркий луч света. Попугай осознал, что больше не слышит себя. Ночная картина внезапно сменилась утренней. Вокруг был город, уже залитый солнечным светом, пробудившийся ото сна.
У фонтана, призывая мяуканьем голубей, сидел кот.
