однобоко. Но чувствую, – не переубедить! А я-то рассчитывал на твою поддержку. Очень ты мне был бы нужен… Я создаю русскую освободительную армию. Но не для войны со своим народом. Мы будем строить новую демократическую Россию, где люди станут жить свободно, счастливо, без каких-либо притеснений и репрессий. И ты мог бы стать моим самым ближайшим помощником в этом справедливом, благородном деле…
Ну что ему мог ответить Михаил Афанасьевич? Быть помощником в создании военной силы, помогающей нацистам воевать против его Родины! Да, какой же честный человек согласится на столь гнусное предложение?
Но он не стал говорить так резко. Понимал, что чувствует Власов, на глазах которого руководимая им армия была уничтожена немцами. Могли же в конце концов оказать ей так необходимую поддержку, ну, хоть какую-то…
Невольно вспомнил свою разгромленную дивизию. Ведь построй они оборону так, как он задумывал, выдержали бы, возможно, еще ни один танковый удар. Особенно, если б им добавили боеприпасов и несколько артиллерийских батарей…
Но что об этом толковать после случившегося? Война не терпит никаких промахов и жестоко за них карает. Надо смотреть в будущее, чтобы впредь не совершать ошибок. И это вполне возможно даже в их трагическом положении…
Расстались Романов с Власовым холодно, понимая, что отныне дороги у них в жизни не только разные, а и прямо противоположные. Прощаясь, Андрей Андреевич со вздохом сказал:
– Разочаровал ты меня, Фома неверующий. А я так надеялся…. На вот возьми один документик страшненький, почитай на досуге и поразмысли над ним, – и он протянул Михаилу Афанасьевичу несколько листков бумаги, сцепленных металлической скрепкой.
– Что это?
– Не бойся, – усмехнулся Власов, – не пропагандистская галиматья. Письмо Шолохова Сталину о голодоморе и ответ руководителя кровавых репрессий. Случайно мне попала копия сего документика. Не бойся, не фальшивка. В партийном архиве случайно выкопал недавно.
На том и разошлись старые друзья, чтобы больше уже никогда не встретиться. Каждый пойдет своим путем…
Позже Власов побеседовал и с другими пленными из тюремной команды, в которой был Михаил Афанасьевич. Да и не только с ними. Предлагал, конечно, сотрудничество, обещая всяческие блага. Но поскольку все вернулись в свои камеры и остались там, Романов понял, что никто из них не дал согласия служить в РОА. Его это не столько порадовало, сколько помогло утвердиться в правоте своей собственной позиции. Значит, он был глубоко прав. Ни под каким, даже самым благородным предлогом, не говоря уже о материальных, пускай и больших выгодах, не может настоящий Человек предать свой народ!
Глава 10
Советская авиация стала бомбить Берлин все чаще. Обычно она прилетала глубокой ночью, когда все спали. Но если прежде сигнал воздушной тревоги раздавался раз-два в месяц, то теперь стал звучать каждую неделю. И бомбы стали рваться в городе погуще. Их разрывы были отчетливо слышны в тюрьме. Заключенных, правда, во время налетов еще не выводили. Но как-то одна из бомб угодила в самый дальний зарешеченный корпус, убив несколько человек. На следующую ночь, когда завыла сирена, команду пленных подняли с нар и заставили спуститься в подвал. Немцы, видно, не хотели, чтобы захваченные ими советские генералы погибли.
Пришлось им несколько ночных часов томиться, сидя на полу в низких, пропахших плесенью конурах. Спать им больше не дали: с утра выгнали на работу. А каково это – таскать тяжелые мешки на горбу, когда глаза слипаются от бессонницы и усталость буквально валит с ног?
Но так продолжалось недолго. Однажды утром пленных построили во дворе, после чего, усадив в грузовик, отвезли на вокзал. Там их ждал зарешеченный вагон, в котором они и отправились из Берлина на запад.
К концу дня по надписям на станциях определили, что находятся уже во Франции. Состав резко повернул на север, и они оказались, в конце концов, в старинной крепости, где располагались солидные казематы двухсотлетней давности. В свое время здесь, очевидно, содержались еще сторонники французских революционеров Марата и Робеспьера. Отныне в этом каменном, забытом Богом «мешке» должно было продолжаться их тюремное заключение…
Во время всех этих переездов и перетрясок Романов совершенно забыл о документе, врученном ему на прощание Власовым. Он тогда положил его на дно большой сумки, в которой хранились все его вещи, и даже не удосужился прочитать. И только теперь, уже в Бордо, вдруг спохватился: не зря же Власов вручил ему сию бумаженцию. Видно, для него она многое значила. Надо же знать, что так волновало генерала!
Поспешно достав изрядно помятые листы из баула, он пробежал их глазами и ахнул. Документ был действительно потрясающим: письмо Михаила Шолохова И.В. Сталину, датированное 4 апреля 1934 года, как раз в эпоху развернувшегося тогда в сране страшного голодомора. Знаменитый писатель сообщал вождю, с которым был знаком лично, о страшных безобразиях, творимым тогда во время хлебозаготовок на Северном Кавказе многими партийным деятелями, превратившимися буквально в палачей.
Чем дальше читал письмо Романов, тем ему становилось все страшней. Как могло произойти такое изуверство?! Неужели его допустили такие знаменитые руководители партии, как Молотов и Каганович – ведь именно их политбюро послало на Украину и Северный Кавказ для руководства хлебозаготовками?
Но Шолохову нельзя было не верить. А он писал:
«Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 т хлеба:
1. Массовые избиения колхозников и единоличников.
2. Сажание «в холодную». – «Есть яма?» – «Нет». – «Ступай, садись в амбар!» Колхозника раздевают до белья и босого сажают в сарай. Время действия январь – февраль. Часто в амбары сажали целыми бригадами.
3. В Вашаевском колхозе людям обливали ноги и подолы керосином, зажигали, а потом тушили. «Скажешь, где яма? Опять подожгу!» В этом же колхозе подозреваемого клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
4. В Наполовском колхозе уполномоченный РК, кандидат в члены бюро МК, Плоткин при допросе заставлял садиться на раскаленную лежанку. Посаженный кричал, что не может сидеть, горячо, тогда под него лили из кружки воду, а потом «прохладиться» выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара – снова на плитку и снова допрашивают. Он же (Плоткин) заставлял одного единоличника стреляться. Дал в руки наган и приказал: «Стреляйся, а нет – сам застрелю». Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряжен) и, когда щелкнул боек, упал в обморок…»
Романов читал эти строки (их было очень много), и у него от возмущения волосы вставали дыбом. А Шолохов между тем продолжал перечислять в своем письме те издевательства и пытки, которым подвергались простые, ни в чем не повинные крестьяне…
Дальше шел ответ Сталина знаменитому писателю. Вождь признавал
