– Виданное ли дело, среди бумажной пыли спать! Среди бацилл типографских. Там ведь половина народу, в типографии этой, свинцовой зависимостью хворают…
Об этой страшной зависимости она знала по зловещим слухам. Говорили, что человек с течением времени становится на девяносто восемь процентов свинцовым, хоть грузила из него отливай, и Бочаров очень рискует, находясь почти постоянно на типографской крыше. Когда он спускался иногда поесть каши, тетя Маруся присматривалась к нему– не наливается ли тело сына свинцовой синевой? Пока Бог миловал. Но однажды синева залегла под левым глазом Бочарова, да такая густая, что тетя Маруся попыталась отщипнуть кусочек этого ядовитого металла. Бочаров заорал благим матом. Не знала несчастная мать, что он подрался с дворником из Дома пионеров, который пытался воспрепятствовать затаскиванию очередных пачек на крышу, и дворник, тренированный в боях за порядок на улицах, сумел засветить более хилому Академику.
– Видел, видел твой самолет, – сказал он Игнату. – Через арку тебе надо, но там кирпич осыпался, легко можно угробиться!..
– Почему осыпался, я не так давно там проходил – все было цело?
– Когда-то все было цело и невредимо, – сказал Бочаров. – Но рано или поздно все ветшает и в итоге рассыпается. Этим стенам – вот той – двести, а этой – триста лет, их время проходит… Скоро все развалится, а уж эти дома – самыми первыми!..
– Да ладно! – не поверил Игнат. – Так уж и развалится?.. Все-все?.. Столько лет стояло, не падало, а теперь вдруг возьмет и развалится?..
– Ну, может, оно и не само развалится, а кто-то или что-то ему поможет… Нет ничего вечного, это ты понять можешь?..
– А я матери своей верю, которая говорит, что вечна моя лень…
– Шутник малолетний! – огорчился Бочаров тому, что молодой еще совсем человек обратил серьезный разговор в глупую шутку. Вот такое оно подрастающее поколение – ни серьезности у него, ни жизненных целей!.. И книг не читают…
Бочарову было за тридцать, он считал себя стариком.
Игнат пошел к арке, по которой можно было пробраться на соседнюю крышу, но каменная кладка свода арки, как и говорил Бочаров, разрушилась, образовалась как бы пропасть шириной метра в полтора. Можно было попытаться перепрыгнуть через нее, но Игнат опасался, что при прыжке свод совсем развалится и лететь тогда вниз с пятиметровой высоты.
Он вспомнил про лестницу: не зря он затащил ее на крышу. Бегом вернулся к стене офицерского дома, где оставил лестницу; в это время тетя Маруся завела свою кашеварную песню:
– Бочаров, быстро домой! Каша остывает!..
Тот, как всегда, не откликнулся, но стал собираться.
Игнат подхватил лестницу и двинулся к разваливающейся арке, как на штурм. Бочаров остановил его:
– Если что, не переживай, я матери твоей все объясню… Она у тебя и терпеливая, и понятливая… Это лучшие человеческие качества…
Вообще-то Бочаров терпеть не мог женщин, особенно молодых. Если, случалось, к ним с тетей Марусей заходила какая-нибудь женщина, соседка сверху– с первого этажа или даже со второго – за солью или луком, то когда она уходила, Бочаров немедленно нес табуретку, на которой она сидела, а стульев у них отродясь не водилось, к колодцу и долго там тер ее мочалкой с мылом.
– Ненормальный! – говорила тетя Маруся. – Не видать мне внуков…
Игнат удивленно посмотрел на Бочарова:
– А чего мне переживать?..
– Вот и я говорю – не переживай… Хочу тебе один секрет открыть перед расставаньем…
Ты что, уезжаешь?..
– Пока нет, но на всякий случай… Может, ты уедешь?..
– Вообще-то я самолет ищу… – попытался Игнат увильнуть от секрета Бочарова.
Но тот твердо удержал его:
– Не улетят без тебя…
– Ладно, только по-быстрому, а то у тебя каша остывает… Холодная она в глотку не лезет.
– Горячая – тоже, – сказал хмуро Бочаров. – В общем, хочу я тебе подарок сделать, вот держи…
И он протянул Игнату почтовый конверт со множеством наклеенных на него марок – и пальмы были на марках, и ленины, и электростанции, и прыгуны с шестом – на любой вкус картинки.
– Ой, не нужны мне всякие письма, мне некогда читать-писать! – испугался Игнат. – К соревнованиям надо готовиться по авиамодельному спорту…
– Ты возьми, не отказывайся… Никто тебя сейчас ни читать, ни писать не заставляет, сунь письмо в карман, а придет время – вспомнишь о нем… Только не потеряй.
Игнат уставился на конверт, ничего не понимая. Конверт как конверт, довольно затрапезного вида, как будто его подкладывали под сковороду с жареной картошкой.
– Это знаменитое письмо счастья, ему двадцать шесть тысяч лет, – сказал Бочаров.
– Похоже, такое засаленное, – согласился Игнат.
– Оно найдено, а точнее сказать явлено на месте, где открыты разломы времен, которые некоторые называют разломами судеб, – с торжественными нотками в голове продолжил Бочаров.
Игнат вспомнил черную старушку:
– Я уже сегодня слышал об этих самых разломах-переломах…
Есть такие места на земле, где в узлы собраны все ниточки… называй их как хочешь – разломами, переплетениями, соединениями…
Так что это за ниточки? – потерял терпение Игнат.
– Те самые, на которые мы все привязаны, как живцы на закидушках, и мечтаем, чтобы клюнула самая завидная судьба… Дерни за нужную ниточку, и все переменится…
– А при чем здесь это письмо?
– Мне дал его для тебя Самойл, который считается главным у людей, живущих в старых дымоходах… Видел когда-нибудь их?
– Видел, – вспомнил он бледные лица, горящие в темноте глаза, совершенно неслышную походку этих низкорослых, негромких людей, редко выходящих из своих укромных обиталищ. Они никогда не показываются посторонним, но Игната и Бочарова не опасались, неизвестно почему, может, думали, что те рано или поздно присоединятся к их свободолюбивому племени. За своих принимали Игната и Бочарова и люди чердаков и подвалов.
– Ну и что этот Самойл? Ну и что этот конверт? – Игнат подумал, что Академик никогда не закончит свой несвязный рассказ.
– Письмо это исполняет все желания… Только раз в восемьсот лет показывается оно людям, и обычно требуется переписать его от руки тысячу двести раз и отправить его по стольким же адресам – и все, что попросишь, – сбудется. Но если письмо обнаруживается в таком месте, то нужно просто приписать к нему свои желания и бросить в нужный почтовый ящик… Все, что захочешь, обязательно сбудется. Обязательно!.. Пожелаешь богатства – получи полные сундуки, захочешь любви – хоть захлебнись в ней!.. Это заповедное письмо счастья, понял?
Игнат вспомнил о ящиках из-под матричного картона, на которых они с матерью сидели дома, и сказал Академику:
– Да, неплохо было бы мне разбогатеть!.. Я купил бы матери четыре стула и диван… И комод… И обои в цветочек… Можно такое?..
– В том-то и дело, что можно! Наконец ты понял…
– Заливаешь, дядя?! – как можно больше иронии постарался вложить Игнат в свой вопрос, но в иронию эту помимо его воли вкралась и надежда.
– Зачем мне заливать?..
– Так разбогатей сам, купи стулья, купи этажерки для книг!.. Раскладушку купи!..
– Я бы с большим удовольствием, только письмо твое именное, посмотри, что на нем сверху написано: «Игнат, не бойся преград!..»
– Игнатов на свете много…
– Говорю тебе – именное. Зачем мне врать… Самойл сказал, что оно давно тебя дожидается… Другим Игнатам, наверное, припасены другие конверты… Где-нибудь есть и мое… только пока не нашлось, да и найдется ли?.. Говорят, что не каждому дано загадывать судьбу… А твоя – вот она, бери, живи, как напишешь…
– Сейчас, сейчас! – крикнул он вниз тете Марусе, продолжающей призывать его к тарелке с кашей.
– А про себя я вот что тебе скажу… Я тысячу книг прочитал, но посмотри, какие это книги? Выброшенные, покалеченные, с вырванными страницами. За последние десять лет я ни одной книги от начала до конца не прочитал – то начала нет, то из середины выдраны страницы, то из эпилога – и всегда обрываются мои книжки на самом интересном месте… Неинтересные места не вырывают… Яне знаю, чем кончилось дело в «Капитанской дочке» – хорошо ли все сложилось у Гринева? А Швабрин получил ли по заслугам? А Пугачев, Пугачев в итоге победил?.. И за Анну Каренину переживаю – не случилось бы с ней худого!.. А Воланд со свитой убрались из Москвы?.. Не в наш ли город?.. А не можешь мне сказать, выздоровела Патриция Хольман?.. Ах, не читал?..
Он задумался на минуту, продолжил:
– Хочу тебя попросить, когда будешь чего-нибудь загадывать, не поленись добавить всего одну строчку про меня – чтобы мне доставались целые книги – хоть потрепанные, хоть с загнутыми страницами, но целые, со всеми главами, со всеми предисловиями и послесловиями!.. Добавишь эту строчку, а? Что тебе стоит?..
– Так давай, я прямо сейчас и напишу эту строчку! – сказал Игнат. – Чего тянуть? И себе тысяч десять попрошу, нет – двадцать пять!.. Огрызок карандаша в кармане найдется…
