обертки, расправляя каждую бумажку концами пинцета. Стала внимательно рассматривать.
— Что же вы хотите знать о них, товарищ полковник?
— Все, и главное — кто съел то, что было завернуто, — усмехнулся Дорохов.
— Это нашей науке неизвестно, — в тон ответила женщина. — Могу вам сказать лишь то, что конфеты одной партии.
— А нельзя ли, дорогая Анна Сергеевна, на них отыскать следы пальцев?
— То, что вы задумали, вряд ли получится. Нет, следы здесь, бесспорно, есть, я их проявлю, но использовать эти отпечатки для идентификации личности не удастся. Во-первых, слишком мизерная поверхность. Во-вторых, бумага была настолько скомкана, что особенности папиллярных узоров наверняка стерлись.
— Ну что ж, нельзя так нельзя, — вздохнул Дорохов. — А жаль. Думаю, тот, кто съел эти конфеты, нас с Киселевым очень заинтересует. А вы, Анна Сергеевна, любите конфеты?
— Как вам сказать, в меру, пожалуй.
— А за какое время, по-вашему, можно съесть четыре-пять «Снежков»?
— Ну это кто как ухитрится...
— Товарищ полковник, — не вытерпел Киселев, — да при чем тут эти самые «Снежки»?
— Этого я и сам пока не знаю... Кстати, поручи кому-нибудь разузнать, есть ли «Снежки» сейчас в продаже, а если нет, то когда продавались... И хорошо бы немного купить, ну хотя бы граммов сто.
— Будет исполнено, товарищ полковник! — Киселев в недоумении пожал плечами.
Едва капитан ушел, в дверь кабинета постучались, осторожно, неуверенно.
— Входите, входите! — дважды повторил Дорохов.
В комнату робко вошла девушка в простом темном платье, с большим потрепанным портфелем в руках. Дорохов сразу признал Зину Мальцеву и подумал: «Лицо совсем детское, а застывшая в глазах боль сделала ее взрослой».
И его словно кольнуло: «Вроде Ксюши моей, чуть постарше. Да нет, та побойчее будет». И подумал суеверно: «Не дай бог и ей попасть вот в такую же историю».
— Заходите, Зиночка. — Он вышел ей навстречу, подвинул стул и сам присел рядом. — Да не смущайтесь. — Ему захотелось провести рукой по ее волосам и прибавить: «Доченька», но он сдержался. — Располагайтесь поудобнее.
Дорохов взял портфель из рук девушки, удивился его тяжести и бережно поставил на пол.
— Ну, рассказывайте, — решительно сказал он.
— Я не знаю, что... — почти прошептала девушка.
— Как это — не знаю? — Дорохов повысил голос, увидев, что губы девушки задрожали. Он знал, что самый худший способ успокоения в таких случаях — это жалость и сочувствие. — Замуж собираешься, а не знаешь, какой у тебя жених. Ведь любишь?
— Люблю, — почти с вызовом обронила девушка.
— Ну и прекрасно, люби на здоровье, если он, конечно, того заслуживает.
— Да как вы можете так говорить, если... раз вы его не знаете. Это такой парень! Я из-за него и в институт не пошла.
— Времени на подготовку не осталось?
— Вы не так меня поняли... Олег говорил, что нельзя выбирать профессию по принципу, где конкурс меньше или институт поближе к дому... Что профессия должна быть, как любовь, — одна и давать такое же счастье. Он говорил, что сначала надо пощупать своими руками ее, эту будущую профессию, а потом решать. — Зина раскраснелась, ее серые глаза стали почти черными. — Вы думаете, Олег не мог сразу поступить в институт? Да он лучшим в школе был, а пошел на завод. Говорил: позор руководить рабочими, не умея молотка держать в руках. А он умел, кстати, куда лучше, чем другие...
— А почему это вы, Зина, все в прошедшем времени о нем говорите? Говорил... Умел...
Девушка приободрилась и впервые посмотрела на Дорохова с доверием. Но, начав разговор о женихе, просто не могла остановиться.
— Он все удивлялся, почему многие боятся, а то и стесняются «неинтеллектуальной» работы. Стыдил нас, уверял, что в нас сидит мещанская спесь.
Зина поймала лукавый взгляд Дорохова.
— Вы, наверное, не верите мне. Но он такой, и ничего я не придумала. Хотите верьте, хотите нет, — Голос ее упал. — Я вот изо всех сил стараюсь вспомнить отрицательное в его характере и поступках, и ничего не могу припомнить.
Телефонный звонок прервал разговор. Дорохов снял трубку.
— Товарищ полковник! Это я, Рогов. Разрешите зайти?
Александр Дмитриевич закрыл трубку ладонью, подмигнул девушке:
— Как, нам Рогов не помешает, нет? Ну и отлично, — и попросил: — Заходите, Женя, пожалуйста.
Рогов появился тотчас, видно, звонил из соседнего кабинета, положил на стол тонкую папку.
— Тут мне Зина рассказывает об Олеге. Где у вас показания тех ребят? В папке? — Дорохов вынул оба протокола, подал их Мальцевой.
Девушка прочитала показания Ершова и Воронина и даже задохнулась от гнева:
— Мерзавцы, негодяи! Извините, Александр Дмитриевич, никогда не ругаюсь, а тут такое...
— А вы этих ребят знаете?
— Не только знаю, но дежурила вместе с дружинниками возле кинотеатра, когда все это произошло. Они приставали к девушкам, ругались, у выхода из кинотеатра давку устроили. Встали — руки в стороны и начали девушек ловить. Крик, визг, задние напирают, передние падают. Мы никак не могли сквозь толпу пройти. Петя Зотов кое-как пролез, схватил хулиганов за шиворот, а они вырываются. Ершов ударил Петю по лицу, вырвался — и бежать. Олег поймал его, но поскользнулся, и оба упали. Тут подоспела я, мы своего подшефного под руки — и в штаб, а Воронина Зотов и двое посторонних привели. Олег потом уже, позже, пришел. Ходил на колонку мыться: у кинотеатра лужа после дождя была, и он, падая, угодил в нее.
— Почему «подшефного»?
— Ершова в конце зимы из детской колонии освободили досрочно, он там за кражи из ларьков сидел. Горком комсомола поручил нашей дружине над ним шефство взять. Вы вчера видели в штабе большого такого парня — Семена Плетнева? Вот его и определили шефом к Ершову и к нему в бригаду устроили. Плетнев от своего воспитанника первое время чуть не плакал. Ну а потом отношения у них наладились, и парень вроде к лучшему изменился, а на экзаменах в техникум он встретился с Борисом Ворониным. После сдачи на радостях выпили и пошли развлекаться в кинотеатр. Когда мы стали акт составлять, то и решили все смягчить. Про то, что они сопротивлялись, не написали, и что Зотова ударили, тоже.
— Это почему же?
— Плетнев просил, и мы с ним согласились.
