Сомова в комсомоле, я не знаю, решение же руководства Управления внутренних дел я сообщу в конце собрания.
— Я пытался подружиться с Сомовым, — неторопливо говорил взявший слово инспектор Шаламов. — Мы ведь в одном отделении, и комнаты наши рядом, но ничего не получилось. Спрашивал, как ему помочь, а он смеется. Я как-то предложил ему обсудить со мной все его выводы, так он ответил, что разговаривать со мной по делу не стоит, потому что я ничего в этом не смыслю. Не получилось у меня с ним дружбы. Что касается частного расследования и безобразий со стариком, то тут просто диву даешься. У нас о таких методах и приемах никто и не слыхивал. Сомов должен знать, что соблюдение социалистической законности для нас альфа и омега.
— Что ты предлагаешь? — выкрикнули из зала.
— Я предлагаю... — Шаламов задумался. — Предлагаю объявить Сомову строгий выговор с занесением в личную карточку.
На трибуну поднялся инспектор Потеряйко и сердито обрушился на своего товарища:
— Уж больно ты добренький, Шаламов. Давайте разберемся: Сомов заподозрил Драгина... Но ведь он мог подозревать и кого-то другого. Представь на минуту, Шаламов, что Николай с пистолетом в руках набросился на твоего отца и довел его до инфаркта? Что бы ты предложил тогда? Скажи нам, — обратился Потеряйко к Сомову. — Ты предполагал, что Лыткин убит? Нет? Это и понятно. Вот смотрите, товарищи. Он обвинял Драгина в убийстве Яковлевых. Так? Обвинял в том, чего тот и не думал совершать. Больше того, Драгин мечтал восстановить отношения с родственниками. А ты Драгина за грудки, а его собаку наповал? Нет, так не годится, нельзя нам творить то, что бог на душу положит, как захочет моя левая нога. Закон для всех один, и мы должны его строго соблюдать. А ты, Николай, его грубо нарушил, самым бесцеремонным образом. Нельзя же ради престижа лезть напролом в нашем деле. Я предлагаю исключить Сомова из комсомола и просить руководство управления отдать его под суд.
— У тебя, Сомов, красный диплом. Все знают, что юридический факультет ты закончил с отличием, — говорила молодая женщина в форме старшего лейтенанта милиции. — Я закончила тот же факультет на два года раньше тебя, и просто в голове не укладывается: как ты — человек, прекрасно знающий советское уголовное право, смог так поступить? В газетах, по радио мы ежедневно читаем и слышим, как наша партия, государство, вся страна выступают в защиту прав человека, как постоянно, незыблемо укрепляется социалистическая законность. А ты, Сомов, своим поступком облил грязью весь наш коллектив. — Старший лейтенант направилась в зал. Остановившись у рампы, посмотрела на Николая. — Опасный ты человек, Сомов, для нашей работы. Очень опасный. Такие могут к собственной цели пройти по трупам. Я присоединяюсь к предложению Потеряйко.
Прения продолжались долго. Николай плохо слушал, плохо воспринимал происходящее.
Он понимал, что вот здесь, сейчас решается его судьба, и ему хотелось вскочить и громко, на весь зал, крикнуть, что он глубоко сожалеет и раскаивается, согласен на любое наказание, лишь бы остаться в уголовном розыске, что он полюбил эту работу и будет честно трудиться. Но решиться на такое признание не хватило сил да и не позволял характер.
Когда майор Фролов попросил слова, зал настороженно притих. Алексей Иванович поднялся на сцену, молча постоял, словно размышляя, с чего начать, и со своей грубоватой прямотой заявил:
— Я виноват в том, что натворил Сомов, и наказали меня правильно. Не заметил, когда и как парень превратился в кустаря-одиночку и со своим честолюбием погряз в тридцати шести томах «Тайны». Тут предлагают исключить и выгнать Сомова, а я прошу оставить его под мою ответственность...
Сомов понял, что совсем не знает своего начальника. Он и не помышлял, что именно Алексей Иванович станет на его защиту. А он, Сомов, даже не рассказал ему о своем последнем разговоре с Драгиным. Спиридон перед смертью позвал его и, собравшись с силами, попросил: «Людям скажи, что нет на мне крови сродственников. Я давно им все простил. Марфу-то я любил. Тогда, в Старицах, Родион стрелял в председателя и свой карабин у меня спрятал. Оружье-то нашли, меня в каталажку, а тут Марфа на свидание приехала, плачет, в ногах валяется: сознайся, мол, возьми на себя вину, не оставляй Людмилу без воспитателя. Я и согласился прикрыть Родиона, как и он прикрыл наш грех с Марфой. Людмила-то — дочь моя кровная...». Это были последние слова Спиридона Драгина.
После собрания Сомов подошел к Фролову:
— Простите, Алексей Иванович, я все понял...
— Ох, боюсь, что еще не все. — Фролов внимательно оглядел своего подчиненного, грубовато усмехнулся и посоветовал: — Прочти клятву Гиппократа. Она хоть и для медиков, но и нам тоже подходит. Там хорошо сказано, как будто специально для нас, дословно не помню, но смысл такой: борясь со злом, не причиняй сам зла людям.
