— ночь Алой луны.
Отдаленно я услышала, как худые и вонючие мужчины переговариваются с закрытыми глазами:
— Охотница ушла?
— Она нас не испепелила? Не прокляла? Душу не отняла?
— Вроде… нет.
— Ты что-то чувствуешь? Что-то болит, может?
— Живот… и зуб. Все как обычно.
Еще немного успокаивающе погладив Салли, я запрыгнула на нее, и мы сорвались с места, оставляя в ворохе пыли очередных глупцов, верящих слухам и домыслам.
Проезжая по пустынной местности, я вспомнила о Нефел. Как она там без меня? Она снова осталась одна. Если бы у меня была возможность, я всегда была бы рядом. В тот день, когда я впервые ее увидела, я осознала, что не боюсь. На какой-то краткий миг я была совершенно свободна от страха, который преследовал меня все четырнадцать лет. Тогда я многое о себе узнала, обрела верного друга и теплый очаг.
В день первой встречи мы долго разговаривали. За тонкими стенами хибары уже давно сгустились сумерки, а я все ждала, что кто-то придет. Не может ведь девочка, которой всего девять Алых лун, жить одна, тем более если люди в городе ее, мягко говоря, не жалуют.
Но никто так и не пришел.
Позже Нефел рассказала, что уже несколько дней живет одна. Ее мама ушла и не вернулась. Она всегда заставляла Нефел покрывать голову, когда та выходила из хибары. И им удавалось скрывать маленькую тайну девочки. Но когда Нефел было семь, из очага выпрыгнул огонек и быстро добрался до соломенной подстилки, на которой сидел ребенок. К счастью, пожар быстро потушили, но этот день стал роковым для Нефел и ее семьи. Маленькая девочка испугалась огня и выскочила на улицу, забыв о головном уборе. Она кричала и звала маму, на помощь пришли две женщины из города. Они бежали очень быстро, хотели спасти плачущего ребенка, но, увидев красный цвет волос, остановились и быстро вернулись обратно.
С того дня и Нефел, и ее мама стали изгоями — мерзким ведьминым пятном на окраине Ваала. Нефел не знает, как матери удавалось добывать еду, ведь из швейной мастерской, где женщина работала, ее с позором выгнали. Так продолжалось два года, а потом мама ушла и не вернулась, но появилась я.
В тот момент моей жизни я была сломлена. Я ненавидела свое тело и презирала всех и каждого, но рассказы Нефел, ее по-детски открытая душа понемногу залечивали раны, и мои терзания прекратились. Я не смогу изменить то, что уже произошло.
Правильно тогда сказала главная куртизанка пограничных земель: «Все забудется. Не сразу, но ты все забудешь». При свете дня я практически не вспоминаю о мужчине со шрамом, а вот ночью он часто приходит в мои сны, но каждый раз я даю ему достойный отпор. Я бьюсь и сражаюсь с ним на равных, но этого… всегда недостаточно. Каждый раз он одерживает победу. И в самый ужасный момент я понимаю — это сон, открываю глаза и долго лежу, смотря в темноту и думая о том, что тогда я могла бы его одолеть, но в тот момент я не знала, что нужно делать. Да и подсвечник я взяла, будучи в бреду. Я хотела сделать ему больнее, чем он сделал мне. Я помню вкус его крови на своих губах.
Раньше я не знала, как защитить себя.
Теперь знаю.
Пустынная местность постепенно сменялась еловыми деревьями, аромат хвои и свежести бодрил. Припустив поводья, я позволила Салли сбавить шаг, потрепала ее по гриве и вспомнила, как украла. Я тогда две ночи сидела у приличной хибары и наблюдала за лошадьми. Их было три, и все прекрасные, куда лучше и чище, чем большинство населения Мэроу. Но именно Салли запала мне в душу, возможно, потому что она не подпускала к себе хозяина и била его копытами так, словно от этого зависела ее жизнь. На третью ночь я пробралась за изгородь, и стоило мне подойти к Салли, я поняла — она была рождена, чтобы встретить меня. Лошадь не сопротивлялась, и нам удалось бесшумно сбежать. Тогда я почему-то считала, что спасаю ее, сейчас понимаю — это было воровство чистой воды.
Солнце почти село, Мэроу стремительно погружался во мрак. До темноты необходимо раздобыть место для ночлега, и желательно, чтобы это было не под открытым небом. Спустя некоторое время я заметила небольшое поселение вдалеке, и мы стремительно пересекли невидимую черту деревни.
В поселении оказалось достаточно мало хибар, у большинства из них уже были закрыты двери, но вдалеке я увидела сооружение, которое выше всех остальных. Там я и переночую. Подъехав и собрав седельные сумки, я вошла внутрь. На пороге спиной ко входу стояла тучная женщина, а в помещении сильно пахло чем-то жареным. Полнота в нашем мире равна роскошной жизни и безбедному существованию, значит у этой дамы постоянно кто-то останавливается и приносит ей много монет.
— Есть комната на одну ночь? — поинтересовалась я у хозяйки.
— Да, — произнесла женщина и, обернувшись, взвизгнула: — Нет!
Закатив глаза, я прошла мимо и, поднявшись по ступенькам, спросила:
— Какая свободна?
— Там еще не убрали после бывшего постояльца, — запыхавшись, закричала мне в спину женщина.
— Это неважно, мне нужна только крыша, дверь и маломальская постель.
Хозяйка все же поднялась по ступеням, но держалась от меня на приличном расстоянии.
— Я не могу пустить тебя, ты ведь…
Не дав ей закончить, я резко остановилась и обернулась. Придав голосу более темные нотки, тихо прошептала:
— Я могу проклясть тебя и весь твой род. Твоя душа будет вечно гореть в огне, и ты никогда не найдешь спасения. Хочешь?
Конечно, я не могу это сделать, а даже если могу, то не умею. Но об этом женщине знать совсем не обязательно.
Краснощекая светловолосая дама остановилась у двери и, прижав пальцы ко лбу, начала молиться, пару раз сплюнув на пол, который ей же потом и убирать.
— Эта комната. — Женщина трясущимися руками указала на одну из дверей. — Но там не убрано.
Отодвинув хозяйку ночлежки в сторону, я открыла дверь. Ничего необычного: крохотная комната, узкий настил для сна, глиняный горшок в углу, а рядом с ним догорающая свеча. Если не считать тело женщины, которое наполовину свисает с кровати, то это идеальное место для ночлега. Пробежав глазами по мертвецу, я заметила на шее борозды от веревки. Задушили.
— Я же сказала, тут не убрано, — пропыхтела владелица постоялого двора.
— Уберите ее, пока я буду есть.
— Но на улице уже темнеет.
— Меня это не волнует, — все тем же
