— Мне сейчас придется кусать, если вы позволите ему жениться на другой…
Родители Тамары закрылись в кабинете, а молодые, напряженно ходя по комнатам, прислушивались к глухо доносившимся взволнованным возгласам Нины Михайловны, прерывавшимся неразборчивым гудением генеральского баса. Потом дверь резко открылась и заплаканная хозяйка дома пробежала в свою комнату.
В прихожей раздалась звенящая трель (Пришел Иван Филатович), и Олег Кириллович вышел сам в коридор. Начало встречи было довольно натянутым, и если бы не Тома (Нина Михайловна сказалась больной и в разговоре не участвовала) неизвестно, что бы могло из этой беседы получиться. Но Тома сумела растопить лед обоюдной настороженности и даже превратить в шутку всю эту нелепую историю с распиской. В результате пришли к следующему: молодые срочно регистрируются (чтобы выбить почву из-под ног противника), жить они будут на квартире в Давыдково, куда родители привезут им часть мебели, свадьбу договорились отложить на осень. Если скандала все-таки не удастся избежать, надо постараться выйти из него с наименьшими потерями, для чего использовать все возможные связи. Расписку решили оспорить, при необходимости, через суд.
В конце разговора Олег Кириллович достал из бара бутылку «Столичной» и хрустальные бокалы, стоявшие за фужерами. Наполнил их и сказал:
— За выздоровление мамы! — кивнул в сторону комнаты Нины Михайловны.
Выпили не чокаясь, как на поминках.
7
Подцыбин по экстренному вызову явился в кабинет к начальнику курса Максякину. Открыв дверь, он сразу увидел киевлянку, неуклюже сидящую на диване со своим припухлым животом, и рядом — Валентину Сергеевну. Макей сидел за столом насупившись и барабанил пальцем по кожаной папке.
— Вызывали, товарищ подполковник — спросил Михаил, посмотрев на строгое лицо Дзержинского на портрете, заметил, что у Макея было точно такое же выражение.
— Курсант Подцыбин! К вам тут граждане из Киева.
Михаил подчеркнуто поклонился женщинам.
Те молча смотрели на него и ждали.
— Просимо, зятек дорогой, — процедила Валентина Сергеевна.
— Присаживайся, Подцыбин! — произнес Макей сухо.
— Спасибо, — сказал Михаил и положил перед Максякиным глянцевое свидетельство о браке.
Валентина Сергеевна замерла. Макей взял одной рукой свидетельство, другой достал платок и вытер лысину.
— «Гражданин Подцыбин Михаил Иванович, — прочитал он. — Гражданка Авостина Тамара Олеговна… заключили брак двенадцатого мая… сего года… о чем в книге регистрации актов… произведена запись номер…» Вот так, гражданочки, — посмотрел на Тамару. — Помочь вам ничем не могу. Двоеженство у нас запрещено законом.
Вернул свидетельство Михаилу.
Нависла и округлилась тяжелая пауза. Подцыбин услышал, как зажужжал комар. Он заметил, как прикусила губу и опустила голову вниз Тома и, не успев понять что с ней, увидел, как та вдруг беззвучно соскользнула с дивана на пол.
— Доченька! — вскрикнула Валентина Сергеевна, бросаясь к ней.
Михаил тоже подскочил к Томе и, поднимая вместе с Валентиной Сергеевной ее обратно, вдруг нутром ощутил, что поднимает не какое-то постороннее ему существо, а все-таки близкое, родное, родное объективно, независимо ни от каких обстоятельств, интересов, брачных свидетельств и прочих формальностей, близкое ему вот и все. И то, что поднимает он ее не одну, а сразу двоих. И второе существо, которое так явственно ощутилось в тугом животе тоже было в этот момент его жертвой: словно он нанес удар в этот податливый, беззащитный, теплый живот… От головокружения он сел на диван.
— Отойди, изверг! — закричала Валентина Сергеевна, — Доктора! Доктора! Скорую!
— Сейчас! У нас здесь есть медчасть, — накручивал диск телефона Макей.
— Ничего не надо, мама, — слабо проговорила Тамара и села. — Все прошло. Дайте воды.
Подцыбин кинулся к графину и подал стакан.
Судорожно отпивая воду, она посмотрела на него и говорила прерывающимся голосом в промежутках между глотками:
— Спасибо, Мишенька! Наконец-то ты меня просветил. Показал, с кем я дело-то имею. Да такое чудо не то что в мужья, а и близко подпускать к себе нельзя. Так что можешь быть спокоен. Не нужен ты мне. Счастья тебе желаю. Но только чтобы я не видела тебя никогда, — отдала стакан матери, открыла сумочку и достала расписку. — И денег мне твоих не надо, — порвала листок и отбросила в сторону.
— С ума что ли сошла?! — воскликнула мать.
— Ничего мне от него не надо, — отрезала Тамара.
Тут вбежала медсестра и принялась хлопотать рядом с ней:
— Сейчас, детка, сейчас! — достала из сумочки с аптечкой несколько флаконов.
Михаил устало отвернулся от женщин и его потерянный выцветший взгляд встретился с успокоившимися глазами Макея.
— Я свободен, товарищ подполковник? — спросил.
— Иди, иди. Только подбери мусор, — показал на обрывки расписки на полу.
Подцыбин собрал клочки и, положив в карман, вышел.
Вечером, когда Михаил приехал к себе в Давыдково, дверь открыла его новоиспеченная законная жена.
— Не в духе?
Вместо ответа он достал из кармана и протянул в горсти то, что осталось от расписки.
— Что это?
— Сложи и прочитай, — сказал он.
Поставил дипломат, переоделся в домашнее и пошел на кухню ужинать. На столе стояли слегка подвядшие пионы и начатая накануне бутылка мадеры.
— Тебе налить? — крикнул он ей в комнату и, плеснув золотистой жидкости в бокал, ждал ее ответа.
— Это что, та самая расписка? — воскликнула она, входя.
— Она самая.
— Значит, победа? Надо отметить. Наливай!
Михаил налил и ей. Выпили.
— Как же это тебе удалось? — спросила она, облизнув языком губы.
— Очень просто. Предъявил наше свидетельство о браке. Она сказала, что такой подлец ей в мужья не нужен. И денег моих тоже. И порвала расписку.
— Так что же, у них больше нет к тебе никаких вопросов? И все проблемы отпали?
— Надеюсь, — сухо ответил Михаил.
— Наливай еще по одной!
Выпили.
— А что же ты такой мрачный? У тебя радость.
— Просто так. Впечатление тяжелое осталось. Знаешь, когда при тебе беременная женщина падает в обморок, а потом говорит такие слова…
— А-а. Так она там истерику закатила?
— Ну, а ты как думаешь? Разве у вашего брата без этого бывает?
— И ты, конечно, сразу ее пожалел?
— Пожалел, — ответил Мишака.
— Ишь! Рассуропился! А еще мужик. Ну и езжай к ней в Киев!
— Ну и поеду! — сказал он зло.
Тома резко встала и хотела выйти. Михаил попытался обнять ее. Она вырвалась:
