Алонов уверенно вошел в воду – она не доходила до колена – и, пройдя шагов тридцать, достал из воды свой мешок. Он выждал, чтобы дать воде стечь. Дальше было более глубокое место. Там, в воде, лежало дерево. Оно-то и привлекло внимание Алонова.
Он отлично помнил, что вчера никакого дерева в болоте не было. Да и по веткам со свежими, неувядшими листьями было сразу видно, что дерево только что срублено. Поискав глазами на берегу, Алонов нашел пень со свежими срезами. Так вот что значили удары топора, которые он слышал ночью!
Но почему дерево лежало в воде, а не пошло в костер? Очевидно, потому, что нашлось что-то более подходящее, чем сырая древесина. Но к чему тогда было тащить далеко в воду тяжелый ствол?
Размахнувшись, Алонов выбросил на берег свой намокший мешок и направился к дереву. Здесь было заметно глубже. Вода залилась в поршни, поднялась до середины бедер. Алонов взялся за скошенный, неправильный отруб. Было видно, что это дерево свалили не настоящим, а маленьким охотничьим топориком.
Дерево лежало в неглубокой воде и, естественно, опиралось о дно своими ветками. Хотя Алонов взялся за комель только одной рукой – в другой он держал ружье, – дерево легко вышло из состояния неустойчивого равновесия и, отталкиваясь от дна пружинящими ветками, чуть-чуть повернулось. Алонов, не думая, потянул еще и вдруг заметил, что около самого ствола что-то появилось. Вернее, что-то двинулось на уровне воды вместе с деревом. Но это было не дерево…
Вздрогнув, Алонов послал вперед кнопку предохранителя и забросил ружье на ремень за спину. Он взялся за комель обеими руками и сильно потянул. И увидел, как из темной воды на мгновение показалась кисть человеческой руки со скрюченными пальцами и исчезла опять.
Так вот что!.. Значит, они его не зарыли…
Когда Алонов увидел, что его враги вышли из рощи и пошли в степь, он подумал, что где-то в роще зарыто тело убитого им человека. Пока он не увидел, что эти люди уходят вдаль от поселений, он еще ждал, что они вынесут тело, понесут его на разъезд, чтобы обвинить в убийстве встреченного в степи охотника, то есть его, Алонова. Но оказалось, что они не только не собираются его обвинять, требовать розыска убийцы, иначе говоря, делать то, что было бы естественным, но они бросают, прячут труп своего товарища небрежно, кое-как, не желая даже постараться зарыть его!..
Загадка громоздилась на загадку. Алонов вспоминал слова, слышанные им этой ночью, когда он подкрался к костру. Что они говорили про него? «Останься он живой, будет молчать…» Это он, Алонов, будет молчать. Будто бы для них хорошо, если он будет молчать, скроет убийство, совершенное им…
Все было страшно, запутанно, не получало ответа. Если бы хоть с кем-нибудь посоветоваться! Алонов чувствовал себя как в сетях. Чем дальше, тем теснее становились петли. Все было вне его жизни, вне его обычных представлений о жизни.
А тем временем враги уходили и уносили с собой разгадку! Эти четверо, о которых только и мог думать Алонов, не теряют времени, они идут, идут, идут!.. Куда, зачем идут? Что им надо здесь?
У Алонова кружилась голова, но не от слабости. Он стоял среди болота, забыв, где находится.
Холод воды, схвативший ноги, привел его в себя. Он повернулся и пошел к берегу – прочь от жалкой, отвратительной и страшной могилы человека, который хотел убить его и был убит сам…
И Алонов даже не помнил лица этого человека, ничего не знал о нем и, вероятно, не узнает… Эта мысль в числе других была почему-то особенно чудовищной для Алонова.
2
Уходящий имеет тысячу дорог, а преследующий – только одну, только ту, которая избрана преследуемым.
Нужно спешить, спешить!
Алонов вытряхнул содержимое своего мешка прямо на землю. Сахар и соль, растаяв, бесследно исчезли. Сухари размокли в кашу. Только заряды в медных гильзах не должны были пострадать. С одной стороны порох был защищен пробковой прокладкой на дроби и толстым просаленным пыжом под дробью. С другой – вдавленный капсюль красной меди был тщательно затерт воском. Так иные заботливые охотники готовятся к далеким охотам.
Котелок и фляга оказались в мешке. Исчезла кружка.
Алонов наполнил флягу водой из своего колодца, а котелок набил месивом из сухарей. То, что не поместилось в котелке, он тщательно подобрал с земли. Остатки мокрых сухарей смешались с опавшими листьями и травинками – расплата за поспешность. Затем Алонов в последний раз напился из колодца. Он спешил. Часы не шли, и ему казалось, что минуло уже очень много времени с того момента, когда он подошел к поляне. Быть может, его теплая куртка валялась где-нибудь близко или ее стоило поискать в воде? На это могло уйти слишком много времени…
Собравшись, Алонов в последний раз оглядел поляну и болотце. Помятая трава, несколько сломанных веток и хворост, оказавшийся лишним для костра. Широкое выжженное пятно на месте самого костра… и больше ничего. Ничего о людях, которые провели здесь ночь. Ничего, что могло бы рассказать о них, кроме того дерева в болотце. Может быть, они выронили какой-либо предмет? Нет. Даже нет ни одного окурка. Неужели ни один из четверых не курит?
Алонов топтался на чужом привале. Странно, костер развели большой, горел он всю ночь, наверное, а золы мало. Совсем не видно свежего пепла. Значит, они разбросали золу, подмели; поэтому место, где горел огонь, кажется старым. Но на размышления не было времени…
Скорее, скорее! Алонов взбежал на водораздел, замыкавший плоскую котловину, присел в бурьян, наблюдал. Отдавшись наблюдению, он не думал о другом.
Для безразличного путешественника, для проезжего, который от безделья обозревает наши степи из окна вагона или из автомобиля, они кажутся плоскостями, открытыми во всех направлениях. Внимание случайного человека быстро притупляется кажущимся однообразием равнины, и, даже если он чувствует своеобразное величие того, что принято называть бескрайным простором, его глаз ждет и ищет изменения скучного ландшафта.
Но уже для медленного пешехода или всадника, наблюдающего мир степей с небольшой высоты, степи открывают свои возвышения и углубления, порой манят уютными лощинами и укромными балками. Оказывается, что здесь много отличных укрытий и для человека и для зверя даже в самых мелких впадинах.
А сколько безопасных рытвин, сколько заманчиво-надежных защит от пули предлагает солдату кажущееся ровным, как стол, поле, когда он под огнем перебегает и переползает к указанному ему рубежу для атаки!
Такой и была сегодня степь для Алонова. В степи – враг. И Алонов наблюдал терпеливо, внимательно. Все же его ночная разведка принесла плоды! По подслушанным обрывкам разговора он предполагал, что враги не думают о нем, не боятся его преследования.
А ведь это верно! Конечно, у него были две причины для бегства: страх перед ними и еще большее основание – боязнь быть обвиненным в нападении и убийстве из засады. Конечно, враги должны считать, что он бежал всю ночь и сейчас очень далеко.
Нельзя сказать, чтобы это было результатом серии выводов, заключений, – Алонов скорее почувствовал, чем решил: у него больше нет ужаса перед возможным обвинением в убийстве. Да, страх исчез. К этому ощущению, естественно, пристраивались выводы из наблюдений. О многом говорило скрытие неизвестными трупа.
Вдали появились фигуры людей – очень далеко, на линии горизонта, до которого по местности было километров пять. Алонов достал компас и сориентировался – враги были на юго-востоке, они сохраняли взятое направление. А где же бинокль? Только сейчас он вспомнил, что в кармане теплой куртки лежал бинокль. Украли… Сожалеть об утрате не было времени, да и праздное это занятие! Сейчас враги исчезнут совсем. Нужно уменьшить расстояние до них.
Алонов побежал не прямо, а взял левее. Там, он знал, местность понижается и дальше должна быть лощина или бывшее ложе исчезнувшей речки, избранное им для постройки плотины. Вскоре он перестал видеть людей – значит, и сам стал невидим. И он пошел быстрым, широким шагом, спорым и ритмичным, которым даже без дороги здоровый человек делает километров шесть в час. Промокшая одежда и поршни, не стесняя Алонова, быстро просыхали.
Несколько раз перед ним с пронзительными криками, которые охотниками называются кеканьем и геканьем, взрывались табунчики серых куропаток. Но Алонов не вскидывал ружье привычным жестом. Зайцы в темных, еще летних шкурках уносились, скрываясь, как в воде, в высоких травах. Парочка рыжих степных лисичек-корсаков следила за путником с холмика, вытянув острые, хитрые мордочки. А сколько других глаз, испуганных, любопытных или холодно безразличных, провожали быстрого пешехода! Сколько вопросов задавали себе невидимые обитатели степи! Ведь степь как город.
Пугливые куропатки, перелетев недалеко, успокаивались – погони не было. Вспугнутые зайцы возвращались домой – у них есть дома, хотя нет стен и крыш. Вороватые корсаки, поглазев на Алонова, продолжали заниматься своим делом – охотой за каждым, кто зазевается, забудет, что здесь есть не менее опасные существа, чем люди. Ведь в мирной степи нет мира.
