И отряд замер.
Радист же, у которого радиоприемник был постоянно включен снял всю свою бандуру с плеч. И водрузил на подножку аэросаней.
Приемник и передатчик в этой переносной модели ближней радиостанции были отдельными модулями с отдельным питанием. Что позволяло держать приемник всегда включенным. Да, это жрало аккумуляторы. Но на аэросанях имелся их запас. Плюс включаемый генератор позволял, при необходимости, их подзарядить. Ну и приемник много «не кушал».
Пользы же такой подход давал массу.
В первую очередь из-за того, что оператор дирижабля мог связаться с группой в любой момент. Вот как сейчас…
Радист включил передатчик.
Начались переговоры. Короткие.
Доложился командиру, передавая инструкции.
Тот глянул на карту. Сделал несколько отметок. Карандашом. Потому что на морозе ничего толком больше не писало, кроме него. И скомандовал привал. Короткий. Чтобы бойцы могли попить горячего сладкого кофе из термоса и немного передохнуть, а он их проинструктировать.
Пятнадцать минут минуло в одно мгновение.
Люди же, прекратившие движение, даже несмотря на теплую одежду и горячий, сладкий кофе стали подмерзать. Так что выступление они начали очень охотно. Развернувшись уже по другому боевому порядку.
В паре километров с северо-северо-востоку с дирижабля был замечен дымок. В лесу. Выдававший людей. И требовалось проверить — кто там и чего делает. Может охотники, может еще кто, а может и те злодеи, за которыми поисковые отряда и бегали. Иной раз и не опознать кто где. Люди и люди. Если в руках только охотничье оружие или его нет вообще — целая морока начинается. Их ведь опрашивать надо. Допрашивать. Хотя, конечно, приличные люди зимой по дремучим лесам не мотаются…
Но «обошлось».
Где-то с пятисот метров раздался выстрел. И один из бойцов упал, схватившись за руку. Следом за ним, а то и быстрее, упали все остальные, слившись со снежным ландшафтом.
Из леса прозвучало еще несколько выстрелов. Но в этот раз — мимо. Лежащих в снегу бойцов в маскхалатах было не разглядеть без оптики. А ее у неприятеля, скорее всего не имелось.
Впрочем, противника тоже было не видно.
— Хорошо замаскировался. Зараза.
— Охотник видать.
— Да. Охотник… На людей…
Бах.
И вновь где-то рядом свистнула пуля.
Несколькими секундами спустя пулеметчики, распределив между собой сектора, открыли огонь. Просто на подавление. Чтобы спугнуть неприятеля и вынудить его отойти. А минометный расчет, расположившись за аэросанями, добавил минами. Немного. Для шума. Стрелять все равно было непонятно куда.
Командиры же внимательно наблюдали за опушкой в бинокли.
Минуты такого обстрела не прошло, как началось движение. То одна фигурка куда-то бежала. То другая. Маскхалатов у них не было, поэтому они стояли у стволов, сливаясь с ними и их тенями.
Егеря, которых в отряде насчитывалось трое, не зевали. И ориентируясь на наводку командиров, сразу же открыли огонь. И очень результативный. На такой-то дистанции.
Остальные же бойцы, тем временем, развернулись широким фронтом, и короткими перебежками стали продвигаться вперед.
Пулеметы уже замолчали. Сразу как побежали стрелки неприятеля. Поэтому кроме отдельных хлестких выстрелов егерей было в целом тихо. Однако все равно — продвигались осторожно. Опасаясь засады.
Уже у самой опушки их нагнал дирижабль и открыл огонь куда-то вперед. В его гондоле было смонтировано восемь 13-мм пулеметов. И летя на высоте полутора-двух километров он мог из них ТАК «приласкать», что тошно станет любому.
— Отходят. — сообщил радист командиру отряда. — Передают, что эти — прикрывали отход. Там до сотни человек. Волокуши со скарбом…
Очередной тяжелый день этой сложной и тяжелой зачистки шел своим чередом. Священник, который был включен в каждую такую команду, за эти несколько месяцев уже поседел от того, что ему пришлось увидеть.
Там, в городах, были относительно цивилизованные банды, обслуживающие интересы партийных функционеров и сотрудников «органов». А здесь, в глуши такого уже не скажешь. Только их отряду удалось обнаружить около десятка культовых объектов со следами ритуальных убийств. Парочку даже пришлось брать штурмом и наблюдать совсем свежие жертвы. А тот же молодой мужчина, превращенный молотками тюкальщиков в подобие фарша — зрелище не для слабонервных. Равно как и трупики подростков со спущенной кровью. Но здесь уже бегуны отличились…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Одно хорошо — всю эту нечисть гнали из квадрата в квадрат, уничтожая самым безжалостным образом. Буквально выжигая. И чем дальше, тем меньше их оставалось. Хотя сопротивление они, как и прежде оказывали отчаянное. Но ни у кого из бойцов не было ни малейшего сомнения, при нажатии на спусковой крючок.
Все дальше удавалось их загнать в горы.
Все меньше у них оставалось баз.
А впереди их ждала весна. Голодная и холодная весна. Распутица и бурные потоки воды. Сели. И прочие прелести. Которые должны были прибрать тех, кто выжил после этой грандиозной зимней охоты…
Тем временем в Москве происходила довольно грустная история.
Дзержинский заболел.
Сердце подвело его. Как и в оригинальной истории. Только позже.
Вот и слег.
— Феликсу Эдмундовичу нужен полный покой! — менторским тоном произнес врач, собирая свое вещи со столика у постели больного.
— Как скоро вы поставите его на ноги? — тихо, но твердо поинтересовался Фрунзе.
— Бог мой! Какие ноги? О чем вы думаете? У Феликса Эдмундовича очень плохое сердце. Ему полностью противопоказаны волнения и всякая суета. И нагрузки. Даже прогулки. Сами видите — ему становиться плохо даже от прогулок!
Михаил Васильевич грустным взглядом встретился с Дзержинским. Тот печально улыбнулся. Молча.
Говорить ему ничего не хотелось.
Слишком сильно он себе износил организм. Да, в 1926 году выжил. Но далеко не «убежал». Многие годы употребления кокаина дали о себе знать.
Что только Фрунзе не делал для того, чтобы подлатать друга и соратника. Даже древние корни женьшеня выписывал, в надежде на их помощь. Но тот и лекарства принимал нерегулярно, и работал, не щадя себя, и кокаином иногда баловался, когда простых сил ему уже не хватало. Хотя вроде бы отказался.
И вот — результат.
Но полтора года — это срок.
Пусть не такой, на какой рассчитывал Михаил Васильевич, но срок значимый. И успел за это время он многое.
Вышли в коридор.
— Он выживет? — тихо спросил нарком доктора.
— Все мы смертны. — развел он руками.
— Не юродствуйте. Вы прекрасно поняли, о чем я вас спросил.
— Будем надеяться на чудо. Без него… мда… он очень сильно запустил свой организм. Если говорить по чести, то я не могу гарантировать ему и дня жизни. Все очень плохо. Он может умереть в любой момент.
— Ясно… — произнес Фрунзе, поиграв желваками.
Немного помедлив повернулся к Артуру Христиановичу, первому заму Дзержинского.
— Обеспечьте все, что распорядился сделать доктор. Тишина, покой, любые лекарства. Все что угодно. Если потребуется моя помощь — обращайтесь напрямую в любое время.
— Сделаю. Все что от меня зависит, сделаю. — очень серьезно произнес тот.
Артур Артузов, а точнее Артур Евгений Леонард Фраучи, сын швейцарского сыровара итальянского происхождения, родился и вырос в России. Имел за плечами и золотую медаль за гимназию, и окончание с отличием Петроградского политехнического института, а также большой опыт работы в ЧК-ГПУ-ОГПУ.
Он прошел все чистки Дзержинского. И тот ему без шуток доверял. Тем более, что за Артузовым числились и реальные успехи, которые он при всем желании не получилось бы сфабриковать. Тут и арест Бориса Савинкова, и арест Сиднея Рейли, и полный разлад белоэмигрантских объединений, действовавших против СССР. Кроме того, он провел ряд успешных игр с западными разведками. Например, «слил» полякам план мобилизации РККА, разработанный сотрудниками ОГПУ в рамках дезинформации. И многое другое. В общем — человек в плане работы в органах более чем достойный и компетентный. Как бы не больше самого Дзержинского, которому, конечно, остро не хватало образования и тянул он больше на морально-волевых, энтузиазме и невероятной энергии.
