Короче говоря, в итоге я дико разбухался с этими чуваками. Мы показывали друг другу татухи. Обилие свастик на их старых уже телах вводило меня в священный трепет. Я им рассказал про Россию, они узнали от меня гораздо больше чем стандартный набор формулировок, сводящийся к нескольким понятиям: «Москва», «большое», «Санкт-Петербург», «Сибирь!», «водка», «матрешка», «Наташа». «Наташа», кстати, спасибо нашим прелестным горе-блядям. Теперь этим именем называют всех шлюх по обе стороны океана.
Чуваки оказались что надо. Рассказывали мне про нью-джерсийский Ку-Клукс-Клан, про ниггеров, про латиносов, про свои семьи, дико перемежая рассказ матом и постоянно заливая в себя крепкие напитки. Но маленькими порциями. До самого конца удивлялись, как я смог залпом выпить 100 грамм. Щенки, блин…
Дальше – смутно. Я поехал с одним из них, с молодым, ему было всего 34 года, к нему домой, где на нас, на пьяных, наорала его жена (как в Москве, ага!). Мы сидели у него на кухне, пили виски или что-то в этом роде и слушали Skrewdriver. “Snow Fell”, у меня был с собой сборник «Школьный двор» от Panzerfaust Rec., который я ему и подарил.
Расстались как, не помню. Как дома очутился, не помню. Но помню, что на следующее утро проснулся с больной башкой, сведенным желудком, но счастливый оттого, что смог пообщаться с такими людьми.
Вы скажете, вот ведь алкаш! Что ни строчка, все горькую хлещет! А я вам скажу, что первые четыре месяца я вообще ни грамма не пил. И не работал ни сипа. Ходил в библиотеку, читал книжки и смотрел фильмы, слушал музыку разнообразную, чинил дом, вставлял оконные рамы. Еженедельно ездил с отцом на «шоппинг». Гулял один по городку, жрал консервированные ананасы и томился. Просто не знал, куда мне себя приткнуть. Внутри было настолько пусто и неопределенно, жил как овощ, ничего не хотел, о многом думал, но ничего для себя решить не мог. Насколько оставаться? Чем заниматься? Увязать ли здесь? Или просто побатрачить пару лет? Кстати, определиться мне помогла одна нереализованная возможность. Благодаря связям моей матушки, я мог бы заделаться торговым представителем в одну крупную фирму, которая гонит тачки в Россию. Мотаться туда-сюда, «иметь уже дом» в Америке. Но хозяином фирмы был, как не сложно догадаться, еврей, поэтому я подумал, а гори оно все в аду! И однажды вечером пошел в свой любимый ресторан Applebee’s.
Настроение, в котором я шел до ресторана, в котором уже имел счастье работать полтора года назад, было неважнецким. Да, помню, и пасмурно было. Думалось, на кой хрен мне, выпускнику одного из лучших ВУЗов мира, разносить холестеринное говно всяким черномазым. Знаете, наверное, такое состояние. Идешь, голова чуть вперед, все раздражают, смотришь изподлобья, дороги переходишь, не смотря по сторонам. Руки сжаты в кулаки, в груди висит ледяной комок, и от самой от макушки до пяток натянуто много струн, порвать которые легко. Но не советую.
Ресторан не изменился ни на грамм. Все те же рожи ходят скопом жрать бургеры, все также мигает зеленым и красным надпись «У яблочной пчелы. Бар и гриль по соседству». Встал я чуть поодаль, стою и курю. Одну за одной. Прохладно, очень. Я на черной куртке Лонсдейл, на одноименной кепке, коротких ботинках-мартинсах и военных скам-штанах. В универмаги «Кей Март» (KeyMart) и «Таргет» (Target) толпами ломятся бесформенные черные мамы с наглыми детьми, белые высохшие старухи в висящих футболках, некие невнятные юнцы на широких портках, спущенных благо что не на голень. Бегут покупать говно! Вы видели когда-нибудь кадры начала ежегодной распродажи в универмагах «Мэйсис» (Macy’s)? Там бывает очень много пострадавших. Вперед в аццком забеге вырываются потные гигантские специально подготовленные ниггеры, которые хватают своими потными ручищами с полок товары, походя отбрасывая конкурентов. Общество потребления во всей своей красе. Самое-то ужасное, что ничего из того, что потребители сгребают с полок в ходе ежедневных закупок, им абсолютно нахуй не нужно. Все это говно начинает пылиться и разлагаться, перемещается в сараи, где портится окончательно и выбрасывается в конечном итоге. Однако, американец (среднестатистического я имею в виду) так уже приучен своим ЗОГом, что «шоппинг» - священнейший обряд, должный проводиться не реже раза в неделю. Как говорил мой папа: «Пусть сами жрут свое говно». Мне нечего добавить.
Но что-то я отвлекся. Смотрю я сквозь стекла своего ресторана, а там снуют уже незнакомые мне официанты и официантки. Мне на самом-то деле поболту, но решил для себя, что пойду, если кого-нибудь знакомого узрею. И, вдруг, вижу, бегает по залу моя стародавняя подруга и просто отличный человечек – Элиза – вечно улыбающаяся девушка, наивная и солнечная, рассказывающая сказки детям. Я бросаю бычок на дорогу и решительно иду в ресторан. Открываю дверь, там жуткая очередь.
Давайте расскажу вам про очереди. У нас в Москве очереди в рестораны теперь тоже входят в моду. Например, на Октябрьской постоянно толпятся люди в ожидании своей очереди в японский ресторан. Не говоря уже про Макдачки, где круглосуточно крутятся гламурные хачи, девки, страдающие хроническим недоебитом, несознательная молодежь и прочий балласт на светлой моей земле. А в Америке очереди в ресторан – это целый ритуал. Иногда в выходные американская семья посвящает походу в ресторан больше полдня. С пятничного раннего вечера, часов с 5-6 вся парковка перед рестораном начинает наполняться разномастными машинами – огромными джипами черномазых наркоторговцев, машинами бизнес-класса для белых людей, разбитыми пердящими останками черной нищеты и прочее-прочее.
Так вот. С пятничного вечера во всем ресторанном бизнесе Америки вплоть до вечера воскресенья начинается страшная страда. К слову, именно в эти два с половиной дня делается самая большая выручка, официанты зарабатывают больше всего. Специально обученные девушки на входе в ресторан – хостессы (hostess) ведут списки прибывших оголодавших, записывают количество гостей, а потом в порядке общей очереди вызывают их к столам. На входе страшная толчея, бедные девчонки путаются в именах и фамилиях (ведь работают не только истинные американки, но куча латинок). Звучит это приблизительно так:
«Яблочная пчела с удовольствием приглашает к столу мистера Смита с семьей, всего 5 человек!» Несколько раз объявлял и я. Правда, меня быстро сняли, потому что я сильно рычал в микрофон, пугая гостей и мешая процессу пищеварения. В обязанности официантов и их помощников входит своевременное информирование о свободных и убранных столах этих девчонок, на что все обычно забивают, и бедные девчонки, как угорелые бегают по ресторану и выискивают, куда можно впихнуть клан жирных ниггеров в количестве 6 человек, общей массой за две тонны.
В пятницу и субботу ресторан работал до двух ночи, очереди рассасывались к часу. Поэтому с 6 вечера до часу ночи в эти два дня был полнейший ад. Но да об этом в свое время.
Короче говоря, я зашел и сразу же встретил главного менеджера Карлоса Карлоса (я не опечатался, одно – имя, другое – фамилия), который дико полез обниматься, позвал всех менеджеров, из которых я знал еще двоих – колумбийца Армандо и польку Верну. Меня засадили за стол, угостили бургером, долго расспрашивали о жизни. Когда я сказал Карлосу, что хочу снова начать строить карьеру слуги питательных сооружений, он очень обрадовался (помнил, как я работаю, за двоих-троих) и предложил выходить с понедельника. Так я устроился на работу, на которой не за страх, а за совесть отработал почти год, став лучшим работником какого-то месяца даже))).
О том, как мне работалось, о людях и нелюдях, с которыми я столкнулся, о рабочей черной жизни в Америке – во второй части этой «Грустной» главы.
Часть 2. «РАБота»Честно говоря, даже не знаю, с какого дня мне начинать описывать мою РАБоту. В том плане, что работал я по шесть дней в неделю с одним выходным – средой. Поэтому как подступиться, откуда начать – не представляю. Почти год у меня выходило в среднем по 60-70 рабочих часов в неделю (о чем есть подтверждающие квитки! Я их все сохранил). Иногда до такого доходило, что кроме сна и РАБоты неделями я ничего не видел, не делал. Так, кстати, существует в Америке вашей любимой (это я к Новодворской обращаюсь) большинство молодежи и практически поголовно все иммигранты. С раннего утра до самой поздней ночи копошатся, потом валятся с ног от усталости, чтобы потом, на следующий день опять встать и снова гнуть спину за копье, отбивая хотя проживание и пытаясь сохранить копеечку, дабы выслать своей нищей семье куда-нибудь в Гватемалу. Год за годом, десятилетие за десятилетием. Особенно жалко смотреть на латинов, которые в подавляющем совеем большинстве ребята неплохие, работают честно и здорово. Есть среди них идиоты, задиры с горячей кровью, которые хватаются за нож при каждом удобном случае (чем не чичи, а?), но таких немного совсем. Скорее все они забитые, живущие своей жизнью, снизу глядящие на Белого человека. За глаза они нас, кстати, называют «гринго». Я их величал «получурками». Хотя, признаюсь, человек я мягкий и со многими латинами сошелся очень здорово. Меня за это в ресторане любили все, начиная от менеджеров-латинов, которые не могли на меня нарадоваться и многое мне прощали, заканчивая самым забитым несчастным сорокалетним перуанцем, который уже многие годы сзади на кухне резал салаты. А потом он мне подарил перуанскую кепку, долго меня обнимал и даже заплакал, когда узнал, что я уезжаю. Так говорил:
