— Конечно! Ты же, Катя, советский человек…
— Может быть, не поздно и теперь? — вытаращила Катя глаза.
— Теперь? — внимательно посмотрев на Катю, переспросила Гулянская и, помолчав, добавила: — Кому теперь это нужно. Время упущено. Только дурой назовут да еще выговор дадут…
— Я тоже так думаю. Только вы, пожалуйста, никому не говорите. Хорошо?
— На меня можешь надеяться, — ответила Гулянская.
— Страшно мне тогда было, — повела Катя плечами.
— Неужели никто, девочка, кроме тебя, этого вора так и не видел? — вкрадчиво спросила Гулянская.
— А кому же видеть-то, Ольга Викентьевна? Час был такой, что в палатах ни души. Я вот только и подвернулась.
— Да, — помотав головой, начала Гулянская. — Много у нас говорят о бдительности, учат народ, а сколько еще ротозейства кругом. А кому-то это и на руку…
— Так вы про меня не скажете? — спросила Катя.
— Не бойся! Зачем мне это нужно?
Гулянская закрыла глаза. Посидев немного с непроницаемым лицом, посмотрела на Катю, поморщилась и сказала:
— Ужасная слабость. Отведи меня, девочка, в палату. Твой рассказ даже напугал меня. Теперь я буду бояться уходить из палаты…
Проводив Гулянскую, Катя бросилась искать Нину Ивановну. Нашла она ее в комнате партийного бюро. Улусова внимательно выслушала Катю и задумалась.
— Вот поверьте, Нина Ивановна, мне кажется, что эта крашеная тетка выясняла тут у нас, что про вора думают! Конечно, если посмотреть на это иначе, то просто нервы у меня не в порядке, — внезапно переменив тон, тихо закончила Катя.
Нина Ивановна, не на шутку взволнованная рассказом Кати, подняла протестующе руку и сказала:
— Подожди… Получается, что тот человек фотографировал для того, чтобы по карточке его сообщнице тебя нашла.
— Какая вы умная! — облегченно воскликнула Катя, почувствовав поддержку в этих словах.
— Причем здесь я? Вот ты настоящая умница — разгадала!
— И ничего у нее не болит! — уже совсем смело заявила Катя. — Просто она притворяется.
Нина Ивановна и Катя решили понаблюдать за Гулянской. Но на другое утро, заглянув в пятую палату, Катя застала Гулянскую над раскрытым чемоданом.
— Что это вы? — спросила Катя, почувствовав недоброе.
— Хорошие вы, Катюшенька, люди, но я все же решила уехать. Всегда, как только почувствую себя сносно, посылаю к чертям всякое лечение. Такой у меня характер!
— А как же путевка? Еще столько дней… Неужели не жалко денег?
— Пустое! Разве в деньгах счастье, девочка!
Катя постояла немного, наблюдая за сборами Гулянской, и молча вышла из палаты. Через три минуты она вернулась и положила на кровать перед Гулянской ее подарок — духи и шарфик.
— Мне неудобно принимать это от вас.
— Что ты, Катя! — Гулянская подозрительно посмотрела на девушку. — Ты боишься, начальство узнает? Напрасно! На меня можешь положиться.
— Мне не надо вашего, — настойчиво проговорила Катя.
— Ты меня обижаешь, — все еще испытующе глядя на Катю, сказала Гулянская. — Я так хорошо к тебе относилась. Ты же не настолько обеспечена, чтобы приобретать такие вещи…
— Не беспокойтесь. С меня хватит, — ответила Катя. — Вот если бы вы до срока путевки дожили, тогда другое дело…
— Глупенькая! Я тебя поняла: ты считаешь, что не заслужила. Так поверь, я не могу дольше оставаться, не могу! Со мной может быть хуже. Ты же сама говорила, что мне надо в специальный санаторий… Бери, пожалуйста! То, что ты для меня сделала за эти дни, заслуживает несравненно большей награды. Бери!
Катя отстранила руку Гулянской и, ничего больше не сказав, вышла из палаты. Гулянская швырнула духи и шарфик в открытый чемодан и сквозь зубы проговорила:
— Непролазная серая дура!
Странный посетитель
Рабочий день в центральной городской поликлинике заканчивался, когда вошел запоздалый посетитель. В регистратуре он прочитал расписание работы врачей. Потом мужчина поднялся на второй этаж, около девятого кабинета остановился, снял соломенную шляпу, поправил густые черные волосы и осторожно постучал согнутым пальцем в белую дверь.
Таня Наливина появилась на пороге и окинула быстрым взглядом посетителя.
— Можно? — спросил он, стараясь через плечо девушки заглянуть в кабинет.
— Прием окончен. Доктора нет, — ответила Таня, рассматривая на лацкане пиджака мужчины большую коллекцию красивых значков.
— Вам нравятся эти сувениры? — спросил мужчина, подметив взгляд Тани. — Красивые штучки. Московский ГУМ за дни фестиваля их продал более чем на семь миллионов рублей. Солидно! До каких же у вас принимает врач?
— До семи, — ответила Таня. — Вы опоздали на прием. Доктор принял всех, кто был записан.
— Да видите ли, — замялся мужчина и, оглянувшись, продолжал: — Мне, собственно, не на прием, а просто повидать доктора Анну Григорьевну Жаворонкову.
Таня едва не сказала, что Жаворонковой вообще нет, но вовремя одумалась. Опустив светло-карие глаза, проговорила:
— К сожалению, вы опоздали.
— Какая досада! — воскликнул мужчина, и лицо его сделалось недовольным.
— Вас, может быть, устроит другой врач? — спросила Таня, пытливо всматриваясь в лицо мужчины.
— Мне нужна Жаворонкова, — пробурчал тот в ответ и еще больше нахмурился.
— Тогда вот что, — певуче сказала Таня. — Приходите завтра часа в три… Я предупрежу ее.
— Вы очень любезны, — сразу повеселел мужчина и учтиво поклонился. — Я вам буду очень благодарен.
— Не за что.
Мужчина еще раз поклонился и, надев шляпу, пошел к выходу.
Таня стояла на площадке второго этажа и смотрела ему вслед. Она опасалась, как бы он не зашел в регистратуру справляться о Жаворонковой, но мужчина, спустившись по лестнице, направился прямо к выходу на улицу. Таня облегченно вздохнула.
Через десять минут, покинув поликлинику, она из будки телефона-автомата уже разговаривала с Бахтиаровым. Бахтиаров поблагодарил ее, похвалил за сообразительность и пообещал завтра около трех быть в поликлинике.
Последние дни мать Тани была нездорова и девушке самой приходилось, возвращаясь с работы, заходить в магазины за продуктами. И на этот раз, закупив все необходимое, при выходе из гастронома Таня столкнулась с мужчиной, полчаса назад приходившим в поликлинику. Он узнал Таню и заулыбался. Она строго посмотрела на него и, когда он вошел в магазин, с досадой подумала, что поступила неправильно: надо было приветливее обойтись с ним и, возможно, ей сегодня же бы удалось кое-что узнать.
Тут у нее, как-то неожиданно для самой, возникло решение последить за мужчиной. Она перешла на другую сторону улицы и, войдя в маленький магазинчик, торгующий граммофонными пластинками, встала у окна, наблюдая за дверью гастронома.
Не прошло и пяти минут, как интересовавший Таню мужчина вышел из магазина, постоял у входа и пошел направо. Таня покинула свой пост. Впервые в жизни она была в положении преследователя. Она шла по другой стороне улицы, стараясь не выпустить из поля зрения широкую спину в коричневом пиджаке. Мужчина шел неторопливо, шляпу нес в руке и посматривал не только на витрины магазинов, но и на стены домов, часто задирал голову. «Приезжий», — решила Таня.
У кинотеатра мужчина остановился в раздумье, а затем вошел в вестибюль. Отступать было уже поздно, и Таня тоже вслед за ним подошла к кассе, купила билет. В зрительном зале она заметила ряд, на который сел мужчина.
Начался сеанс. Таня безучастно смотрела на экран, беспокойно думая о том, что же она предпримет дальше. И тут ее осенила удачная мысль. Она вышла из зрительного зала и поспешила на улицу. Отыскав телефон-автомат, Таня позвонила Бахтиарову.
Через пятнадцать минут он уже был около кинотеатра. Таня подробно рассказала все. Бахтиаров взял ее сумку с покупками, и они стали медленно прогуливаться по слабо освещенной аллее сада рядом с кинотеатром. Минуты тянулись медленно. Порой Тане казалось, что поднятая ею паника совершенно напрасна. То она начинала думать о том, что, пока ходила звонить по телефону, мужчина покинул зрительный зал и ушел.
Но вот кончился сеанс. Таня, волнуясь, всматривалась в пеструю людскую ленту, стекающую вниз по широкой, ярко освещенной лестнице. Когда она наконец увидела мужчину, то в радостном порыве крепко сжала руку Бахтиарова.
Ночью
В западной части неба зацепился за, невидимую опору и повис диск луны. Трава и низкий кустарник в росе казались матовыми. Стояла тишина. Расплывчатое белое пятно поплыло из-за деревьев. Бахтиаров почувствовал запах дыма. Когда, пройдя поляну, он обернулся, то увидел, что следы его ясной цепочкой отпечатались на траве. Ноги были мокрые. Пройдя еще немного, он остановился на краю болота. Камыши, туман, застрявший в них, вода, отражение луны — все словно застыло. Тишина была такая необычная, что Бахтиарову казалось, будто он лишился слуха.
