Глава 3
Несокрушимые твердыни сдавались армии Аксимилиана почти без боя, оказывая будущему властителю лишь символическое сопротивление.
Параграф в учебнике новейшей истории Империи
Еще бы. После ракетного-то обстрела. Странно, что там вообще живые оставались.
Комментарий к нему самого императора.
Лю Фан, усталый старик под взором небес.
Исчерченная узором знакомых трещин чашка и чайничек подогретого вина, что еще нужно старику? Старику, уставшему от стремительно проносящихся мимо дней и лиц. Похоронившему своих сыновей и уже начинающему хоронить внуков. Осколку старого времени. Тому самому «старому хрычу» видевшему даже культурную революцию и помнящему те вещи о которых в сегодняшние дни не принято вспоминать. Столкновение хорька и мертвого дракона в далекой северной стране, вылившееся в великое потрясение в пределах поднебесной, унесшее сонмы жизней и переломавшее немало судеб. Ты ведь помнишь все это? Босоногий малец, пятый ребенок в кое-как сводящей концы с концами рыбацкой семье, мечтающий изо дня в день о самом великом чуде — о том чтобы хоть раз в жизни лечь спать без терзающего внутренности почище тигриных когтей чувства голода… Хотя… хотя это было позже… старая память подводит, смешивая в чаше воспоминаний события, лица и чувства, щедро поливая их молоком забытья. Но иногда… в такие вот безлунные ночи, когда старое немощное тело гложет бессонница из тумана воспоминаний приходят лица… образы и воспоминания… те самые — даже о самом существовании которых стоило бы забыть. Забыть и никогда… никогда и никому… Взмахи японских штыков и гогот солдатни рубящих загнанную в теснину улиц толпу… Выстрелы… втоптанное в гнилую солому тело первенца и распростертое, зияющее выколотыми глазами и отрезанными грудями, все еще содрогающееся в конвульсиях тело жены… Старому человеку всегда есть что вспомнить, только вот по какой-то злой прихоти небес с каждым прожитым годом все больше горькой желчи приносит веер памяти, составленный из образов прошлого. Толи небесный император так карает жившего нечестным трудом, то ли в жизни действительно было так мало прекрасного, достойного отпечататься на пурпурном шелке судьбы и заслонить подпалины зла и ненастий. Вот что значит — пережить свое поколение… Сейчас уже даже мало кто знает, что под видом старого контрабандиста, мирного старичка уважаемого всеми соседями и имеющего немалый вес в обществе рыбаков, скрывается бывший член той самой «Зеленой банды» в свое время бывшей одной из самых влиятельных политических сил в Шанхае. Да и сейчас, как будто бы отошедший от дел, окруженный любящими племянниками, кряхтящий от боли в суставах…
Старый шо-хай «Братства большого кольца», перешедший нынешней организации по наследству, помнящий нынешнего «Мастера горы» еще пузатым малышом на руках его матери… Усталый старик, пьющий свое вино под взором небес, в безветренной тиши летней ночи. Влажной ночи, наполненной испарениями залива и миазмами города. Этого вместилища порока и беспредела, гигантской язвой раскинувшегося на берегах мангровой лагуны где-то на побережье Южно-китайского моря. Моря, где встретить с контрабандиста или пирата в разы более вероятно чем обычного рыбака. Впрочем, где они — эти обычные рыбаки? Если только в памяти…
Переделы влияния между триадами, героиновые войны, тот злосчастный вечер когда боевики Шуйфонг… Воспоминания… их проклятое бремя…
Впрочем, были и веселые деньки. Были. Так всегда бывает со стариками — вино уже не грет, певички уже не так прелестны, как в молодости. А о том чтобы «пролить дождик из тучки» или «теребить башмачок» уже не стоит и мечтать, какие бы микстуры и притирания не продавались у знакомых аптекарей. Остается, как говорят в народе «уксуснице есть дикую сливу» и вприглядку радоваться за окружающих. Вот например та необычная пара, уже пожалуй сведшая с ума братьев из Дацзюань, которым было поручено за ними следить. Олаф и Инельда. Огонь и тьма. Взбитая крыльями феникса кроваво красная тьма, плещущаяся в глазах девушки… знакомая тьма, появляющаяся у захлебывающихся от безнаказанности кровавых зверей в которых превращаются солдаты на улицах захваченных городов… странная пара… пара надломленных судеб, горькой усмешкой судьбы сплетенных в один тугой жгут, который по-моему не в силах разрубить сами боги. Потрепанный жизнью ирландец с тем самым взглядом загнанного в угол волка, окруженного охотниками. Волка, оскалившегося в последней и безнадежной попытке унести за собой как можно больше врагов. И девушка, странная девушка в которой чувствуется надломленный стальной, покрытый острыми шипами стрежень. Истерзанные, окровавленные судьбы спаянные вместе прочнейшим бетоном из золота, оружия и тайны. Той самой тайны, которая заставляет так биться мое старое сердце, пьяня почище крепкого вина или рисовой водки…
Мне немного осталось, поэтому те жалкие мысли гложущие моих подчиненных в отношении этой пары, не вызывают у меня интереса. Мельчает племя тех, кому самой судьбой выпало «в чащи гнать пичужек». Племяннички — тьфу! Единственное на что хватает их придумок так на то чтобы схватить и выбить все золото, вдобавок всем скопом усладить свои чресла с девой…
Эх… Резать феникса только распускающего крылья значит перечить воле небес, а у молодежи вечно не хватает крохи разума, хотя бы с гречишное зерно размером. Как говориться — «Купивший жемчуг не ценил жемчуг, а ценил коробку». Их глаза затмил мерцающий блеск проклятого металла, мешающий осознать и оценить все те знаки, которые щедрой рукой рассыпает прелестница судьба.
И пока я твердо держу поводья в своих руках «подпоясанные кушаками не сдуют и пылинку с листа лотоса». Ведь если история ирландца более или менее понятна старому китайцу… То вот взявшееся из ниоткуда золото и исчезающее в никуда из запертого склада оружие… Периодическое странное молчание установленного одним из расторопных племянников подслушивающего устройства, искусно спрятанного в полом каблуке, купленных в рекомендованном мною магазине готового платья, туфель. Вдобавок, как будто бы всего перечисленного было мало — иероглифы, которыми по повелению Сына Неба написан визитный листок сей девицы скорее всего непонятны никому из подлунных мудрецов. И если бы я был более суеверен, то сказал бы что эта Инельда или «расчесывает девять хвостов» или прислуживает в ведомстве самого Яньло.
Ну не бывает у обычной девушки таких, тщательно спрятанных прической ушей, подергивающихся в такт сильным эмоциям. Форма черепа, отличия в скелете и ее очаровательный прикус. Как же — Нигерия. Ставшему на старости лет мастером чжень-цзю, по недостатку учености называемому на западе иглоукалыванием, не нужно приглядываться и щупать чтобы не перепутать явно нечеловеческое тело с чем то еще. Негритянка — как бы не так. И это не врожденный дефект строения и не последствия родовой травмы. Это тело, обладающее нечеловеческой, хищной пластикой прирожденной убийцы, было совершенным. Самым совершенным оружием, которое глаза старого китайца видели за свою долгую жизнь.
Все по отдельности было бы всего лишь странностью, необычной и таинственной, но собранное вместе рождало Тайну. А любая тайна, тем более связанная с золотом и оружием, как «несверленная яшма» девичьей судьбы не терпит грубого напора. Ее приходится обхаживать, выясняя сколько ей лет и как расположены ее знаки, чтобы по истечении верного срока исполнить обряд соединения чаш. Ведь чем еще может заняться старый греховодник на склоне своих лет? Только попытаться зажечь брачную узорную свечу в покоях Тайны…
Приподняв наполненную вином чашу, Большеухий Лю воздел ее к осыпанным звездами небесам и, чокнувшись с полной луной, залихватски, как в далекой молодости, опрокинул в свое горло. Пряное вино и запах тайны — что еще нужно для созерцания Лунного зайца который, сидя в тени дерева, круглый год толчёт в ступе снадобье бессмертия?
* * *
— Пришли результаты сканирования интересующей нас парочками датчиками аэропорта, — незаметно подошедший к старому китайцу Ли являлся, вероятно, самым лучшим из всех его родственников. Хотя бы потому, что о связывающей их крови не вспоминал с самого детства, да в добавок не питал иллюзий относительно того, будто сможет удержать в руках могущество, собранное не им. Да и помимо вышеперечисленного имел массу достоинств. В частности, иногда умел думать своей головой и оставаться в быту относительно неприхотливым. Если часы за сто долларов и за десять тысяч долларов выглядят и работают одинаково, то зачем же платить больше?
— Мои предположения подтвердились? — с интересом взглянул на папку в его руках Лю.
