Нас распределили по эскадрильям, звеньям. Отныне вся наша жизнь принадлежит авиации, полку, небу. Никто не думал о том, сколько жизни отмерено ему на войне.
Утром мы вновь на аэродроме. Погода солнечная, летная. Пусть не примем участия в воздушном бою — еще не получили самолетов, — так хотя бы увидим его.
Однако интенсивных полетов не было. С аэродрома поднялся один МиГ-3. Летчик Иванов произвел облет машины после ремонта. На высоте две-три тысячи метров сделал один круг, другой, барражировал, испытывал двигатель на разных режимах. Никто из командиров, как и сам пилот, не ожидал опасности. И за такую беспечность летчик жестоко поплатился.
Со стороны солнца неожиданно вынырнули два «мессера» и с ходу, не применяя даже сложного маневра, ринулись в атаку. Пилот вряд ли успел понять, в чем дело. Самолет вспыхнул, как спичечный коробок. Длинный шлейф дыма протянулся с неба в кукурузное поле…
Это была первая гибель пилота, которую мне пришлось наблюдать на войне. Мы похоронили товарища недалеко от места падения. Всем было ясно, что в полете он не проявил достаточной осмотрительности и потому не успел принять бой. Долго об этом говорили. Высказывались разные соображения — особенно молодыми летчиками — как действовать в таких случаях. «Следовало бы спикировать, а потом…», «Отвернул бы в сторону — и на прицел…»
Капитан Постнов, командир нашего звена, сказал:
— За науку расплачиваемся жизнями. Иванову усваивать поздно, а остальным — обязательно! Когда враг наступает, осмотрительность — главное оружие летчика. Если бы он своевременно сманеврировал, а потом, улучив момент, сам перешел в наступление, то и победу мог обеспечить. Ошибка влечет за собой расплату.
Угнетающее впечатление произвела на нас неожиданная и такая бессмысленная смерть пилота. Однако она напомнила нам не только об осмотрительности в полете, но и о многом другом: нельзя недооценивать врага, когда он силен и подготовлен лучше нас.
Налеты вражеской авиации на наш аэродром участились, но и мы не сидели без дела. Командир полка посылал более опытных летчиков для охраны важных объектов, перехвата вражеских бомбардировщиков.
Из состава полка для прикрытия Кишинева и железной дороги Кишинев — Тирасполь была выделена эскадрилья прославленного летчика-орденоносца капитана Афанасия Георгиевича Карманова. До войны Карманов работал летчиком-испытателем, воевал в Испании, имел правительственные награды. На Карельском перешейке в его эскадрилье и произошел тот случай, о котором позже узнала вся страна.
Карманов возвращался с боевого задания, когда у ведомого Анатолия Афанасьевича Морозова стал давать перебои двигатель. Скорость и высота быстро падали. Попытки Анатолия дать больше газа, сманеврировать не увенчались успехом. Единственно возможный выход — вынужденная посадка. Но под крыльями — снежные сугробы, лес и белофинны. Однако раздумывать нечего. Определив расстояние до голубеющего подо льдом озера, Морозов условным знаком сообщил командиру: сажусь.
В полукилометре от озера Морозов еще с воздуха рассмотрел рубленый домик с толпившимися подле него вражескими солдатами. Заметив приземляющийся на лед
29
советский самолет, они метнулись за дом, опасаясь, видимо, обстрела, но потом, осмелев, двинулись на лыжах к поврежденной машине.
Карманов, передав управление эскадрильей своему заместителю, решился сесть рядом с ведомым. Анатолий подбежал к машине командира и с трудом втиснулся в кабину, рассчитанную на одного человека. Чтобы дать товарищу хотя бы немного места, А. Г. Карманов высунулся наружу. Теперь они оба стояли.
Белофинны, приближаясь к самолетам, били из пулеметов и винтовок. Пули секли фюзеляж, решетили крылья. Карманов прибавил газ, и «Чайка», набирая разгон, взмыла в воздух.
Путь из неминуемого плена был очень трудным. Теперь главным препятствием оказался мороз — термометр показывал минус 36 градусов. За полчаса полета к своему аэродрому лица друзей от набегающего потока морозного воздуха покрылись ледяной коркой. Когда самолет приземлился, они оттаивали лед, прикладывая к щекам ладони. Потом Морозов бросился к другу и горячо его расцеловал.
— Спасибо, командир. До самой смерти не забуду!
Боевая выручка и дружба не раз спасали их от гибели. Теперь друзей и водой не разольешь. Здесь, у Кишинева, они сравнялись в должностях — Морозов тоже получил под свое командование эскадрилью.
…В состав группы Карманова, прикрывающей Кишинев, входило 15 боевых самолетов. На протяжении двух суток они не давали возможности противнику появляться над городом.
Вскорости группа была разделена на три подгруппы, по пять машин в каждой, что обеспечивало пребывание пяти самолетов в воздухе непрерывно с утра до позднего вечера. При таком боевом напряжении возник своеобразный метод экономии сил: едва натиск противника ослабевал, садилась и вторая пятерка, но уже не для заправки, а для кратковременного отдыха и ориентирования в обстановке.
По такому же методу группа Карманова работала и в тот день. Пятерка, возглавляемая лично капитаном, пошла на «подсадку», а в воздух были подняты другие пять машин. Не успели летчики, севшие с командиром, осмотреться, дозаправить самолеты, как на Кишинев прорвались десять «юнкерсов» под прикрытием «мессеров».
— На взлет! — подал команду Карманов, и машины с половинным запасом горючего взмыли в воздух.
…Атаки следовали одна за одной. В вихре боя Карманов заметил, как фашистский истребитель подкрадывается к ведомому, заходит ему в хвост. Капитан вошел в крутое пике и атаковал противника с разворота. Камуфлированный «мессер» вспыхнул, как факел, и пошел вниз.
Потеряв «мессершмитт», противник на какое-то время растерялся. Замешательством воспользовался Карманов, сбив еще один вражеский истребитель, но тут подоспела новая группа фашистов. Капитан не сворачивал, дрался до последнего патрона. Шесть «мессеров» набросились на безоружную машину, когда у нее остановился двигатель — вышло горючее. И тогда Карманов решил выпрыгнуть с парашютом. К несчастью, купол не раскрылся, так как шальным осколком был перебит вытяжной тросик. Спастись летчику не удалось…
Весть о героической гибели любимого командира и боевого товарища была воспринята в полку как большое общее горе. У многих на глазах блестели слезы, а старший лейтенант Морозов не мог сдержать рыданий. Он поклялся жестоко отомстить врагам за гибель своего боевого друга.
Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану А. Г. Карманову было присвоено звание Героя Советского Союза /посмертно/.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
