— Почему у тебя глаза красные, ты плакала? — не унимался Витёк.
— Когда вырастешь, сам всё узнаешь! — вздохнула мать, и чуть снова не заплакала.
Виктор вырос, стал военным, дослужился до звания полковника. И, действительно, всё узнал и поведал людям, написав свои замечательные воспоминания об отце-герое и товарищах, с которыми он служил.
Тогда в 4 часа утра 22 июня, полк, где одной из эскадрилий командовал отец Виктора — Николай Гастелло, подняли по тревоге. Лётчики думали про очередное учение, но комиссар объявил: «Германия напала на СССР».
Прозвучал приказ на боевой вылет, экипажи заняли свои места в машинах.
В люки самолётов загрузили бомбы, заправили боевые ленты в пулемёты.
С аэродрома Боровское под Смоленском в тёмное небо улетали один за другим «ДБ-3ф» — новые бомбардировщики, приписанные к дальней авиации. Теперь, в горячке первых часов войны, их использовали в качестве штурмовиков и выпускали в воздух без всякого прикрытия. Хотя это было очень рискованно, но другого выхода не нашли — сопровождающих самолётов, быстрых истребителей просто не было.
Тяжелые машины зависали над вражескими колоннами, которые устремились вглубь страны через приграничный посёлок Лептуны.
Наши самолёты сбрасывали бомбы на врагов, вели огонь из пулемётов. Советские лётчики видели, как внизу вспыхивала и загоралась бронированная техника, в панике и ужасе разбегалась пехота, экипажи танков и артиллерийские расчеты.
Враг, сделавший ставку на внезапность, пришёл в бешенство от советского удара. В небо поднимались «Мессершмитты», «Фокке-вульфы», беспрерывно грохотали противоздушные орудия, целясь в наши атакующие самолёты. И некоторые из них, из этих тяжеловозов, не приспособленные для маневра, не выдерживали поединка с фашистами, либо загорались и падали, либо уцелевшие быстро уходили на домашние аэродромы.
Экипаж Гастелло, командира 4-й эскадрильи, сделал десяток вылетов в первые два дня войны. Летчики уничтожали фашистов, их технику, и неизменно приземлялись на аэродроме в Боровском невредимыми, будто они были заговорёнными, недосягаемыми для врагов. Но всё же общие потери наших тяжеловесов быстро росли. Что делать? И вот придумали! На них срочно ставили дополнительный крупнокалиберный пулемёт. Поэтому на третий день войны машины Николая и ещё некоторых экипажей находились на земле.
Монтаж второго пулемёта уже закончили, когда в небе загудел «Юнкерс-88». Снизившись над домами городка летчиков, он осыпал крыши пулемётными очередями. Улетев в сторону леса и там развернувшись, бомбардировщик прицельно пошёл в атаку на притихшие на земле «ДБ-Зф».
От налётчика те, кто был на аэродроме, бежали кто куда — под самолёты, в укрытия, в канавы. Николай, оценив ситуацию, открыл дверцу своего самолёта и вскочил в кабину стрелка-радиста. Там уже стояла новая, ещё ни разу не опробованная, турельная пулемётная установка с заряженной лентой.
Немец опять пикировал, и уже шёл прицельно на самолёт Гастелло.
Николай уловил противный свист, скрежет — это пули с фашистского «Юнкерса» впивались в крылья и правую плоскость его любимой машины.
— Наглец, скотина! — не сдержался капитан и выругался. — На целый аэродром замахнулся, а! Ну, гад, получай за свой разбой!
Николай схватился за пулемёт, но было поздно. Фашист уже набирал высоту. Вскоре он развернулся там же над лесом, где и первый раз, и пошёл на второй заход, стал приближаться.
Капитан увидел, как с борта «Юнкерса» неслись прямо на него красные жгуты — это были пули.
Это неслась смерть!
Злость охватила командира экипажа.
До боли в пальцах сжав пулемёт, Гастелло нажал на спуск и выдал длинную очередь по летящему врагу. Самолёт потерял равновесие, качнул крыльями, а ближе к лесу зачадил из хвоста чёрным дымом, самолёт падал, приближался к земле.
И неожиданно в стороне от аэродрома, возле леса, раздался оглушительный взрыв — это «Юнкерс-88» грохнулся о землю, взорвался не израсходованный боезапас.
Красноармейцы, вскочив на аэродромную полуторку, покатили искать экипаж сбитого стервятника. И довольно быстро нашли его.
Экипаж взяли в плен.
Командиром оказался ас-подполковник, на груди у него болтались три «Железных креста». Важная птица — куда с добром! От страха подполковник тряс головой, ещё не веря, что его сбила русская пуля на третий день войны. Фашистский лётчик озирался на товарищей — майора, лейтенанта и капитана, будто те были причиной падения «Юнкерса-88».
Весь экипаж был в полном составе.
Фашиста-подполковника привели на допрос.
Наглость и самоуверенность ещё не выветрились из него, он высокомерно заявил переводчику:
— Я бомбил Англию, Францию! Я летал над Голландией, Бельгией, Норвегией, — переводил наш офицер слова германского аса. — И везде, где только появлялся немецкий самолёт, все разбегались в разные стороны. Нас всюду боятся! А ваши летчики даже с земли ведут по нам огонь. Непонятная страна, непонятная война!
— Мало сбивать, вас вообще нужно убивать! — вставил реплику один из наших офицеров и попросил перевести её.
Переводчик передал её смысл командиру экипажа, лицо у него сделалось багровым, и он опять затряс головой, находясь во взвинченном нервическом состоянии.
— Покажите, кто меня сбил? — попросил фашист.
— Много чести для него, — бросил командир полка. — Переведи, смотрин для фашиста не будет. Ишь, чего захотел! Здесь ему не цирк!
Действительно, для этого фашистского подполковника, да и миллионов других фашистов Советский Союз предстал с первых дней их нападения «непонятной страной». Они думали, что будет, как в Европе: от радости начнут кидать шляпы вверх и кричать «ура» Гитлеру — так, по крайней мере, представлялся им поход на Восток. Теперь сбитый экипаж увидел то, что было на самом деле.
Капитан Гастелло тоже был в комнате, где допрашивали фашиста, жадно поедал его глазами.
Дали бы волю, Николай в порошок стёр бы подполковника только за то, что он изрешетил одну плоскость его машины.
Но кто ж её даст?
Уже в конце допроса, к удивлению тех, кто присутствовал, фашист, нервно подёргивая головой, предложил нашим офицерам… «сложить оружие и сдаться в плен».
Кто-то из наших лётчиков в ответ на «ультиматум» фашиста громко захохотал.
Засмеялись и другие офицеры.
Да, предложение немецкого аса-подполковника развеселило «небесную пехоту».
Утром пленный экипаж отправили в Москву.
16
Шёл пятый день вероломной необъявленной войны.
Ещё с вечера Николай, чтобы не забыть об этом в утренней суете, сказал Анне:
— Завтра семьи нашей эскадрильи пойдут на эвакуацию, и ты собирайся с Виктором. Да не плачь, ты, милая Аннушка, прошу тебя, не плач! Рыдать должны они, а не мы. Мы будем бить их, псов поганых. Они ещё пожалеют, что пришли к нам! Будут удирать, только пятки засверкают.
Анна прижалась головой к плечу мужа.
Рано утром Николай ушёл на аэродром.
Его экипаж стоял перед самолетом, ребята бравые, как на подбор.
Штурман — лейтенант Анатолий Бурденюк, стрелок-радист — старший сержант Алексей Калинин, и только что включенный в экипаж — люковый стрелок, лейтенант Григорий Скоробогатый, он впервые вылетал с командиром эскадрильи.
Рядом застыли экипажи капитана Александра Маслова и старшего лейтенанта Фёдора Воробьева.
Три экипажа получили задание командира полка — остановить продвижение колонн фашистов к столице Белоруссии городу Минску.
Самолёты один за другим поднялись в воздух, взяли курс к заданной цели.
Вскоре они уже летели над изгибом шоссе Молодечно-Радошковичи, в сорока километрах от Минска. Там остановилась на отдых немецкая бронетехника. Солдаты достали термосы, пили чай, ели бутерброды. Сюда же подъехали большие цистерны, из них в баки танков и самоходных установок заливали топливо.
Вдруг над врагами, резко снизившись, загудели наши тяжелые бомбардировщики, каждый нёс на борту по три тонны смертельного груза.
Бомбы падали на танки, бочки с горючим, на экипажи, ошалевшие от внезапности. По немцам с бортов самолетов строчили из пулемётов. Вспыхивали взрывы, кричали раненные. Черный дым поплыл над колонной. Лётчики, отбомбившись, разворачивались в небе и вновь шли в атаку.
Самоходные скорострельные зенитки фашистов, приданные танковым частям, молотили снарядами небо, пытались ухватить в прицел русских «бестий».
Самолёт Гастелло в третий раз пикировал, в третий раз точно в цель сбросил бомбы.
И уже «ДБ- Зф» делал разворот, когда Николай увидел сквозь стекло, как машина капитана Александра Маслова, его давнего друга, вспыхнула, пошла вниз, быстро приближаясь к фашистской колонне на шоссе.
— Саша, Саша! — прокричал по рации Гастелло, пытаясь связаться с другом.
