Вернулись на исходную позицию с пивом. Я вдруг увидел, что у сцены с вместе с Репою и О. Седыхом стоят мои нимфодевочки! Не попрощавшись с Зельцером, я поскакал туда. Привет-привет. Было видно, что мое появление не произвело особого эффекта — чтобы бросались на шею или просто как у них заведено чмокнули в щёчку, я ещё не заслуживал. Я мялся-мялся да и пригласил девушек выпивать портвейн с нами. Две вполне маленькие и не до сухого тоненькие школьницы пожали плечами — всё решать Инне — ведь это она знает меня. Она отказалась с улыбочкой, сказав, что им надо идти, их ждут. Я почувствовал себя стопроцентно левым лохолошариком («Бедный я, — как писал поэт, — воздушный шарик, / никому не нужный на хуй…») на этом празднике девочек, весны, отдыха и жизни, но что я мог сделать — только лишь ещё раз пригласить их…
Репа ела мороженое, Инна совсем по-домашнему спросила у неё, и она протянула ей отъеденный стаканчик пломбира. За Репниной значит можно обслюнявленное «моржовое» доедать, а со мной даже нельзя пойти выпить!
Подошед Саша-Босс и мы стали решать этот вопрос по-другому. Он сказал, что можно и желательно взять в оборот Зельцера, пока она не ушла — ведь у неё есть бабки, а я — что нужно взять в оборот «доченек», хотя у них ничего и нет… Из сложения сих противоположно направленных сил следовало, как обычно, то, что я получал небольшую взбучку, и мы должны выпить прямо здесь, не отходя, собственно говоря, от кассы.
С поразительной оперативностью мы распили принесённые Репой две бутылки «Яблочки». Тогда Репа дала ещё полтинник и объявила, что они с Седыхом должны отлучиться по делам, что будут только вечером — подходите, мол, на Кольцо. Саша был очень доволен полтинником, а я не очень: не за моими ли инночками они намылились? Вот до чего, мои золотые, доводит ранний алкоголизм в сочетании с поздним интересом к девочкам!
Я стал тянуть Сашу на Кольцо, слабо мотивируя тем, что там мы найдём Инку и K°. «Нахуя они нам?!» — не понимал Саша. — «Ну, так сказать…» — отвечал я.
Откуда ни возьмись опять возникла Репа — она буквально тянула нас за руку, непонять куда, но была очень довольна. Мы двигались механически, поглощённые своей дилеммой и действием змия. Внезапно Саша вырвался, заорав: «Машинки! — насос! Сыночек, дай я тебя расцелую!» — он попытался расцеловать отплёвывающуюся Репинку, после чего они обнявшись вальяжно приблизились к деду, который заведовал этими чудо-машинками, на которых по извилистым дорожкам набережной рассекали дети не старше старшего детсадовского возраста. «Наперегонки! — вещали они, — делайте ставки!» Мы с Седыхом полезли в карманы, ища деньги. «Сколько стоит на машинке поездить?» — спросила Репа, ухмыляясь. Дед, посмотрев на нас, явно не понял: «Десять рублей. А вам кому?» — «Нам — кому — мне и сынку!» — встрял Саша. Дед вроде начал посмеиваться, но осторожно — мало ли что: «Да вы же и не влезете в них — там педали надо крутить… Это вообще для маленьких…» — «Дед, блять, заверни ябало — по тридцатнику с носа — мы ногами будем толкаться!» — Саша Большой уже присаживался в свободную машинку, выставив ноги, как паук. «Похуярили!» — провозгласил он и толкнулся ластами. Машинка чуть не развалилась, но тронулась. Мы дохли, а дед поднял немыслимый кипеж, стращая милицией. Пришлось ретироваться. Наглая Репа было тормознула карету, движимую за счёт трёх пони — на ней катались детишки чуть постарше — но нас не взяли и туда, тем паче что дед что-то усердно сигнализировал извозчику. На этом, как вы поняли, развлечения парка отдыха исчерпывались, и Репа опять исчезла по своим загадочным реподелам.
Я, обещая Саше горы всяческих насосов даже покруче катания на машинках и пони, потянул его на Кольцо.
Мы пришли в тот момент, когда они, искомые и вожделенные, утекали с другого конца Кольца — видимо, опять в парк (даже пойти-то для разнообразия некуда!). Я не раздумывая устремился за ними — как собака, почуяв след, — предполагалось, что Саша автоматически устремится за мною с не менее довольной и похотливой вытянутой по ветру мордочкой. — «Я за ними не буду бегать», — с подобающим его летам и росту мужеством отрезал он. — «А я буду!» — и устремился чуть ли не бегом. Тут же вернулся — «Дай хоть дикан!» Да, девушки, как там у вас: все мужики — алкоголики, либо бабники — в этом контексте я есмь пидор, который хочет стать бабником, но за неимением таланта и возможностей становится алкоголиком… Дал!
Девушки были несколько смущены, что я продираюсь к ним сквозь толпу и ору: «Инна! Инна!». Они наверняка даже прибавили ходу, но я не упускал из виду её коротенькую светленькую кожаную курточку… Ну-вот, кэтч ю, томато! Алкоголизм как становление… Дальше знакомства с Ксюшей и Олей, «Как дела?» и «Как тебе «Факт!»?» дела не шли. Они продолжали следовать по какой-то своей целеустремлённой траектории, а я как хвост за ними. Мы обошли сцену и выходили опять на Советскую (где мы недавно покупали пиво). Я в который раз предлагал всем выпить, но они вроде как не хотели, мотивируя чем-то невразумительным, типа мы ещё со взрослыми едва знакомыми мужчинами не пьём. Как тяжело с этими малололиточками! Вот кто пьёт! — у ларька стояла Зельцер, только что купившая пиво себе и Саше — он сидел чуть поодаль на лавочке. Я слегка кивнул ей, подождав, однако, когда она отойдёт, чтобы отделиться от девочек и тоже приобрести баночку пивка. Девушки тем временем встретили своего друга Пушана, бывшего тогда безбородым малолетним пупсиком, все втроём поцеловали его в щёчку, ознакомили нас и предложили пойти на лавочку, только не на Кольцо, а между оным и собственно парком, где якобы никого нет.
Зато здесь была тень и комары. Разговор опять не клеился. Особенно меня смущало наличие этого всем доверенного друга. Я не очень настойчиво предложил всем пиво и унасосил его сам, в процессе чего стал полным насосом. «А ты прикинь, Пух, Лёха меня учил в школе, когда практику проходил», — нашлась великолепная Инна. Она говорит немного в нос, от этого в её голосе появляется нечто детское, но порочно-детское, лолиточное. Я рассказал несколько эпизодов из этого периода. Все смеялись.
17.
Как вы догадались, первая практика (с позволения сказать педагогическая) у нас не получилась — она длилась дней десять, в течение которых я, ОФ и Репина несколько раз заставляли себя прийти в школу. Это был нонсенс и очередное издевательство злой судьбины над нами — ведь в концепции нашего «Общества Зрелища» именно школа, вся её система и с позволения сказать эстетика — квинтэссенция отвратности и корень зла.
И как только мы вошли в чертоги сии, всё подтвердилось — сидим в коридоре, ожидая конца урока: со всех сторон, из-за всех дверей доносятся омерзительные своей бездушной монотонностью начёты учителей, объясняющих «новую тему», а также их же чудовищные вопли, хотя и не матерные, но обидные ругательства, адресованные олухам ученикам — как выяснилось, младших классов, изредка открывается одна из дверей и из неё исторгается какой-нибудь ершистый, ростом в метр субъект, досадивший училке. Когда прозвенел звонок, у нас вообще случился небывалый культурный шок: во-первых, был очень омерзителен и длинен сам его звук; во-вторых, весь коридор заполонила волна и толчея мелких тварей, которые орут, бегут, толкаются и бьют друг друга чем попало, а так называемые педагоги, тоже выброшенные этой волной на просторы коридора, теперь орут на каждого, кто тыкается в них — а это, как кажется, делает каждый из этой непролазной толпы в пару сотен социальных электронов; и наконец, когда мы пробрались вброд до вроде бы спасительного сортира, там оказалось ещё ублюдочней — такое же скопленье более крупных и таких же мелких шерстов, которые курят и сильно нервничают, чтобы не зашли учителя, клянут последних, сыплют жаргоном, матерятся петушиными голосками, и вообще ужасная грязь и вонь. Главное настроение — утрированная суета, валтузливость с ежесекундным истеричным криком: «Я есмь! и я тебе сейчас что-то сделаю — узнаешь!» Рассадник мрази и центр лицемерия — вот он!
«Давайте отсюда уйдём, ребята», — мягко сказала Репа. Мы с О’Фроловым давно сжали зубы и кулаки — крепились. Мы пошли в ближайшее питейное, чтобы интенсивно отдохнуть.
Были деньги, и мы прибегли к подзабытой уже великолепнейшей затее с романтичным названием «вояж по рыгаловкам». Посидели-выпили, покурили, пошли в другую — увлекательно страх! — везде свои цены, своё меню, свой неповторимый колорит…
По пути к пятому месту дислокации — довольно цивильной «быковской» кафешке в главной городской гостинице «Толна» мы наткнулись на так называемый бассейн перед её фасадом. Было очень жарко, но купаться после месяц назад прошедшего Ильина дня уже поздновато — только несколько моржеватых мальчуганов плескались в его неглубоких (от силы метра полтора) резервуарах. К тому же, самый центр города, а время час дня. Не раздумывая, мы, три бородатых пьяных переростка, поскидывали свою непотребную униформу и бросились в пучину вод. «Дяденька, сними часы!» — упредительно кричал мне один шерст-моржик, но дяденьке было уже море по колено, тем паче, что он толком не умеет плавать…
