— Кто это может знать? — Наоми пожала плечами.
Он допил последний глоток бренди и посмотрел на меня блестящими темными глазами. В них горел огонь победы.
— У меня есть время. Я послал ей телеграмму, так что моя совесть чиста. И, что бы она не предприняла, я начну эту работу и на этот раз завершу ее. Даже если Гленда примчится сюда на всех парусах, она уже не сможет помешать мне. Я только хочу успеть сделать побольше, чтобы убедиться, что могу работать.
Я ничего не могла понять, словно он говорил на каком-то иностранном языке.
— Сестра не одобряет твою работу? — спросила я.
— Она сама — часть моей работы, — ответил он.
Наоми только усугубила мое замешательство:
— Гленда не одобрит не его работу, моя дорогая. Она не одобрит тебя.
— Не на этот раз, — быстро сказал Гленн. — Теперь уже слишком поздно.
Сомнения охватили меня с новой, удвоенной силой. Какие странные слова: «на этот раз»!
— А когда головка из алебастра будет закончена? — спросила я. — Что будет со мной тогда?
— Хороший вопрос, — заметила Номи, внимательно глядя на племянника.
Гленн только рассмеялся.
— Успокойтесь! Вам обеим следует больше доверять мне. Разве мужчина, страстно желающий иметь ребенка, не будет нежно лелеять его мать? Разве он не любит ее ради нее самой, а не только потому, что она может выносить и родить ему дитя?
Моя вера в него укрепилась, и я сразу почувствовала себя лучше.
— Я не боюсь, правда, — заверила я мужа, — и верю, что ты создашь замечательное произведение.
Наоми бросила на меня быстрый взгляд, который можно было бы назвать одобрительным.
— Ты проделала долгое путешествие, Дина, и наверняка очень устала. Позволь мне проводить тебя наверх и показать вашу комнату. А ты, Гленн, принеси пока ваш багаж, — распорядилась она.
Я взяла свою шапочку и последовала за ней. Гленн кивнул мне, и я почувствовала, что чем-то угодила ему, хотя понятия не имела, каким образом и почему.
У подножия лестницы Номи повернула выключатель, и неяркий свет немного рассеял полумрак, царивший в холле. Гленн вышел через парадную дверь за багажом, а мы с его тетей отправились наверх.
— Никто из вас не вспомнил об отце Гленна, — осторожно начала я. — Как мистер Чандлер отнесется к нашему браку?
— Колтон будет доволен, — небрежно ответила она. — Особенно если ты произведешь на свет сына. Понимаешь, Чандлеры — это клан. А ты всегда будешь в нем чужой. Как и я.
— А я ему понравлюсь? — обратилась я к прямой спине, поднимающейся впереди меня по лестнице.
— Чандлеры не слишком интересуются другими людьми, — сухо ответила она и двинулась по узкому, тускло освещенному коридору — маленькому, но прямому. — Надеюсь, тебе понравится ваша комната. — Она открыла дверь. — Это лучшая спальня из тех, что выходят окнами на озеро, да к тому же еще и самая большая. Колтон мало бывает дома и к тому же большую часть времени он проводит в своей студии, так что не обращает внимания на свою комнату. Гленда ненавидит озеро, поэтому ее спальня с видом на подъездную аллею расположена в передней части дома, по соседству с бывшей комнатой Гленна. Моя спальня тоже выходит окнами на озеро. Когда я приехала сюда, то заняла ее, потому что она была свободна, и потом никогда не жалела об этом.
— Значит, вы предоставили нам комнату для гостей? — спросила я, в то время как она подошла к кровати, чтобы включить лампу на туалетном столике.
— Здесь жила моя сестра Элизабет, — неохотно ответила Номи. — Жена Колтона и мать близнецов. Ей нравились предметы викторианской эпохи — старые вещи, принадлежащие еще нашим с ней родителям. Надеюсь, ты сможешь их вынести. Мне это оказалось не под силу.
Я увидела приветливо горящий огонь в камине, мебель из темного палисандрового дерева, овальный коврик и широкую сияющую гладь пола, натертого воском. Но доминировала в комнате огромная кровать.
Я достаточно хорошо разбиралась в американской мебели, чтобы не узнать в ней работу Белтера. Это явно было произведение его позднего периода, когда он увлекся декором. Палисандровое дерево было темным, с пурпурными вкраплениями. В свое время я с интересом изучала технологию изготовления резной мебели и знала, что не каждое дерево можно использовать для создания кружевных узоров. Огромная резная спинка, изгибаясь, спускалась книзу, окружая изголовье с обеих сторон. В ногах боковины тоже закруглялись, создавая еще один изгиб. Все это сооружение покоилось на круглом пьедестале, низком, коротком, не особенно красивом и предназначенном, видимо, главным образом для того, чтобы выдержать ее немалый вес.
Эта кровать несомненно представляла собой историческую ценность, и я обошла вокруг нее, восхищенно изучая каждую деталь. Белтер создавал, конечно, и другую мебель, но его специализацией были кровати.
Наоми молча наблюдала за мной. Возможно, она даже испытывала облегчение, поскольку в эти минуты я не задавала никаких вопросов. Ее роль домоправительницы в семействе Чандлеров не была легкой, а мое появление только создавало дополнительные проблемы.
— О Боже! — Гленн остановился в дверях с нашим багажом в руках. — Номи, дорогая, какого черта ты решила поселить нас в эту комнату? Что мы будем делать с этим мавзолеем вместо кровати?
— Не забывай, мой мальчик, что в ней родились вы с Глендой. — В голосе пожилой женщины снова появились едкие ноты. — Ты рассказывал Дине, какая снежная буря разразилась в ту ночь? Колтон не мог добраться сюда, а телефонная связь не работала. Слава Богу, мы с кухаркой справились сами. Элизабет выжила, а вы, близнецы, родились здоровыми и хорошенькими. По крайней мере, с виду. Иногда мне кажется, что это буря сделала вас такими, какие вы есть. — Она улыбнулась, и голос ее смягчился.
— У Номи богатое воображение, — пояснил мне Гленн. Он опустил чемоданы на пол и большими шагами обошел комнату, тревожно насвистывая. — Я и не думал, что когда-нибудь буду спать здесь. Конечно, мама любила эту комнату, но были времена, когда я набивал здесь шишки. Впрочем, это неважно — мы можем избавиться от музейных экспонатов и…
— Избавиться от кровати работы Белтера? — удивленно переспросила я и нежно погладила край ее спинки.
— По крайней мере, здесь у вас будет своя ванная комната, — вмешалась Номи. — К тому же ты, вероятно, не останешься надолго в «Высоких башнях», не так ли, Гленн?
— Если я смогу работать, то останусь здесь навсегда, — твердо ответил он.
— Конечно, любимый, — заверила я мужа. — И если ты захочешь, мы останемся здесь навсегда.
Я пересекла комнату и, не обращая внимания на присутствие Номи, обняла его за шею и нежно поцеловала.
Он обратился к тетке поверх моей головы:
— Видишь, Номи? Теперь ты понимаешь, что за чудо я нашел?
Мисс Холмс что-то неразборчиво пробормотала и пошла проверить, есть ли в ванной комнате свежее полотенце и мыло.
С тех пор всегда, когда мне в руки попадает мыло с сосновым запахом, я вспоминаю о «Высоких башнях».
Гленн не выпустил меня из объятий, и я с любовью прижалась к его груди. Я радовалась, что его возвращение домой получилось именно таким, каким должно было быть — веселым, радостным, многообещающим.
— Спасибо за все, Номи, — обратился он к тетке. — Хорошо, когда в семье есть человек, на которого можно положиться. Ты полюбишь мою снежную девочку, когда ближе узнаешь ее.
Пожилая женщина одарила его ласковой улыбкой. Поскольку я все еще была в его объятиях, эта улыбка могла относиться и ко мне, поэтому я улыбнулась в ответ. Я надеялась понравиться Номи. Я хотела полюбить ее. Я готова была полюбить всех, кто связан с Гленном.
Когда Наоми удалилась, мягко закрыв за собой дверь, Гленн посмотрел ей вслед с нежностью, какую я редко видела на его лице.
— Она всегда делала для меня все, что могла, — сказал он. — Я плохо помню свою мать — она умерла, когда я был ребенком. А Колтон всегда отсутствовал или был слишком занят своей работой, чтобы обращать на детей внимание. Сердце Номи всегда было полно любви, и после смерти сестры она одарила ею меня. Эта славная женщина сумела заменить мне мать.
Мне нравилось, как он говорит о своей тетке, и я почувствовала нежность к ним обоим.
— Надеюсь, она полюбит и меня! — с воодушевлением воскликнула я.
— Никто не сможет не любить тебя, — заверил меня муж, и я поняла, что и не мечтала о более счастливом начале медового месяца.
2
На следующее утро небо стало серым, резко похолодало, и я почувствовала, что природа ждет наступления мрачных таинственных перемен. Это не было ожиданием покоя, а именно страх перед несущими в себе угрозу ветрами и метелями, снегом и льдом, которые заключат в свои оковы все живое.
Но в огромной белтеровской кровати было так уютно и тепло, что я сладко спала до тех пор, пока Гленн не разбудил меня поцелуем. В окна уже лился дневной свет. Я сонно потянулась к мужу, но он тут же повернулся ко мне спиной, встал и прошел в ванную.
