ТАК-ТО ЛУЧШЕ Через час я вышел из «Кремлёвских рядов», одетый куда более соответствующе моему статусу. Поступил просто. Получив деньги, зашёл на третьем же этаже в соседний с ювелирным магазин готового платья, и на вопрос приказчика – чего изволю – ответил, что изволю привести свой вид в сообразный статусу главы княжеского рода, чтоб выглядеть не петухом ряженым, но и не сморчком старым.
Приказчик на секунду завис, а после устроил всё в лучшем виде. Не желая таскаться по портновским лавкам, я накупил с прицелом на Академию и активную жизнь сразу всякого, как говорится – «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Две стойки барахла получилось. Не уверен, что всё учёл – по мере знакомства с тонкостями тутошней жизни будет видно. Легкий серый костюм-тройку с тонкой батистовой рубашкой надел сразу. В довершение меня убедили примерить галстук. Ощущения непривычные, словно удавку накинули, но если чуток ослабить – ничего.
Старые мои тряпки я велел выкинуть или сжечь, как уж тут у них полагается. Или каким вовсе неимущим пожертвовать, буде таковые найдутся. А прочее барахло – отправить с доставщиком в особняк Пожарских к вечеру.
Второй подобный заход совершил в обувной. На закуску купил шляпу с небольшими полями, видел, в городе многие носят. И у меня всё ещё оставался целый бумажный пакет непривычных мне бумажных денег в пачках, перетянутых полосатыми бумажными лентами! Стало веселее, хотя количество бумаги меня немного настораживало. Ненадёжное оно какое-то, то ли дело – золото, или хоть бы серебро.
Приметив направо от входа открытую веранду, уставленную столиками, за которыми неторопливо ковырялась в тарелках прилично одетая публика, я прошёл туда и наконец позволил себе вспомнить, что не ел с момента пробуждения. Двое суток, почитай, да до того ещё сколько. Ситуация для моих потрохов опасная, но я надеялся, что оставшейся в запасе единицы хватит, чтобы перекрыть возможные болезненные процессы. Медицина – она вообще экономная, если не говорить о случаях отрубания чего-нибудь или случайного, кхм, сжигания.
К столику подскочил официант с перекинутым через руку полотенцем:
– Слушаю-с!
– Мяса. И чтоб не по-французски по тарелке тонким слоем размазано, а нормальную порцию.
– Понял, сделаем! Оленина великолепная-с! Запечённая, с соусом из диких ягод, рекомендую!
– Валяй. И вина хорошего бокал. Лёгкого чего-нибудь.
– Есть «Шираз», африканская экзотика-с, с олениной весьма неплохо идёт...
– Давай.
Пока ждал, посматривал по сторонам, приценивался к людям – как живут, чем дышат – жить ведь среди них. Кто бы ещё просветил насчёт нынешних раскладов, чтоб не примкнуть, как «дед», не к той стороне. Такое нам вовсе без надобности.
Можно было бы и вообще ни к кому не примыкать, но... Остаться самому по себе в мешанине противостоящих кланов... Перспектива не особо радужная.
Через два столика от меня сидели девчонки лет по семнадцать. Ножки в прозрачных чулочках, юбки-голожопки, кофточки – сиськи навыворот. Глазками в мужиков стреляют. Увидели, что я смотрю, захихикали, начали перешёптываться.
Ах ты ж... Хорошо, скатерти тут длинные. Помнить надо, что тело молодое, а то я уж отвык, чтоб вот так, на полщелчка вставал.
Девчонки, поняв, что я не собираюсь завязывать знакомства, как-то немного разочаровались, но мне, извините, не до них пока.
НЕ ОДИН
К дому я подходил с чувством приятной сытости. Критически оглядел фасад. Надо будет выяснить, как мастеров нанять, чтоб в приличный вид привели. Открыл дверь... и нос к носу столкнулся с мелкой остроносой девчонкой лет восьми. Девчонка вытаращила на меня глаза, взвизгнула и опрометью побежала вглубь дома с криком:
– Деда! Деда! Он вернулся!!!
Интересно. И что за «деда» такой?
Ничего пока не происходило. Я пожал плечами и пошёл на кухню – как минимум, надо проверить, как моё богатое хозяйство поживает: плитка измерительная и коробушечка с камушками.
Всё оказалось на месте, как я оставлял. Я пристроил рядком на стол бумажную торбу с деньгами и тут услышал торопливые шаги. Первые – девчоночьи, мелкие, дробные, и вторые – тяжёлые, слегка шаркающие.
Мелкая пигалица влетела в кухню первой и пискнула:
– Он тут!
– Не «он тут», а «здравствуй, Дмитрий Михайлович»! – суровым, максимально низким голосом сказал я.
– Ой! Э-э-э... здравствуйте, Дмитрий Михайлович.
Я невольно обернулся. Нет, позади никого. Чего это «здравствуйте»? Ладно, разберёмся.
В кухню, со всей возможной для хромца скоростью, вбежал рослый, совершенно седой дед.
– Митька! Живой!
Он кинулся ко мне с такой искренней радостью, аж сердце защемило. Была, значит, хоть одна живая душа, которая за внука моего переживала. Спасибо, дед.
Мы обнялись, и тут взгляд старика упал на раскрытую суму с деньгами.
– Дом продал? – ахнул он. – Как же ты будешь, Митя? Стыдоба, князю по чужим углам скитаться...
– Не тревожься, дед. Дом не продал и не продам. Схрон праде́дов нашёл, глянь сюда, – я откинул крышку коробушки, и дед ахнул повторно:
– Митя! С такими деньжищами, глядишь, и имение у кредиторов отбить сумеем, а?
– Знать бы точно, сколько мы им должны.
– Так я тебе точно скажу, бумаги-то все у нас во флигеле лежат. Обожди, я принесу! А ты, Стешка, дуй до садика да мою походную табуретку притащи. Пулей!
Девчонка метнулась обратно в коридор, звонко шлёпая сандаликами. И вернулась она тоже первая, торжественно поставила у стола раскладной табурет с тряпочным сиденьем, чинно села на него, уставившись на меня настороженным котёнком.
– Дмитрий Михалыч...
– Ну, говори.
– А чего вы деду называете не «Пахом», как раньше, а просто «дед»?
– Давай ответ за ответ? – Стешка мелко закивала. – Скажи тогда, почему ты, Стеша, со мной так говоришь, словно меня много?
Мелкая от удивления раскрыла рот:
– Так ведь это так положено! Вежливо...
Ага...
– Тогда вот тебе мой ответ. Я в больнице не просто так лежал. Доктор уж думал – всё, помру.
– Ой!..
– Да, такие дела. А когда долго без памяти лежишь, потом не всё враз вспоминается.
– Но меня же вы не забыли? – наивно склонила голову вбок Стеша.
– Нет, конечно! Да и деду не забыл, вот сейчас сразу и припомнил. Хорошо, что мы с тобой разговаривать начали.
– Ой, здо́рово! Вы если ещё что-нибудь забудете, вы меня
