Эти слова возбудили ропот, и директор прибавил:
– Вы хорошо сделали, господа, напомнив мне, что я был дворянином, потому что дворянин не изменяет своим клятвам. Я поклялся в верности Республике. Франция вручала мне власть, отняв ее у людей, обрызганных кровью. Я не изменю Франции!
Эти слова произвели сильное впечатление на замаскированных. Но Баррас, возвысив голос, продолжал:
– Не я, Франция должна решить, следует ли переменить порядок дела. Вы вероломно похитили меня, вы привезли меня сюда, вы употребили всевозможные способы обольщения, прежде чем перешли к угрозам; я неподкупен для одних, я презираю другие. Говорю еще раз: обнажите свои кинжалы!
– Итак, ты отказываешься? – сказал Каднэ.
– Отказываюсь!
– Берегись! – заметил Машфер.
– Скорее берегись ты, несчастный заговорщик! – возразил Баррас.
Человек в маске опять заговорил:
– Гражданин директор, подумайте, что таким образом вы произносите свой смертный приговор.
– Господа! – хладнокровно сказал Баррас. – Я так же как и вы, служил королю, но я ему служил, когда этого требовал мой долг. При осаде Мадраса я умел показать моим товарищам, что я не отступаю перед смертью. Прекратите же ваши угрозы, они для меня оскорбительны.
Машфер и Каднэ потупили головы.
– Мы служим под разными знаменами, – продолжал Баррас, – ваше в настоящую минуту, по крайней мере у меня, вызывает одно лишь возмущение.
– Негодяй! – прошептали несколько голосов.
– А мое, – холодно закончил Баррас, – то, которое выбрала сама Франция.
Скрестив руки на груди, он, по-видимому, ждал смерти. Тогда президент таинственного трибунала встал и сказал:
– Господа! Какое наказание, по вашему мнению, заслужил гражданин Баррас?
– Смерть! – отвечали один за другим одиннадцать голосов.
Только Каднэ и Машфер промолчали. Баррас пожал плечами, презрительная улыбка скользнула по его губам. Президент сделал знак, занавес в глубине залы приподнялся, как в театре, и Баррас, как ни был храбр, а отступил.
Он отступил, бледный, с окаменевшим лицом, лишь капли пота на лбу выдали его волнение.
В глубине залы на подмостках футов в шесть вышины стояла гильотина, а на платформе – человек, замаскированный, как и судьи, но в рубашке и с голыми руками.
Это был палач.
– Гражданин Баррас, – сказал тогда президент, от которого не укрылось волнение директора, – в последний раз подумайте!
Но Баррас выпрямился, гордая улыбка появилась на его губах, и он благородно откинул голову назад.
– Имею честь повторить вам, господа, – сказал он, – что вы хорошо сделали, напомнив мне, что я дворянин…
Каднэ и Машфер, не предвидевшие этой развязки, переглянулись с изумлением. Президент прибавил:
– Когда так, граф, если вы хотите умереть как христианин, то пора… между нами есть священник, и он отпустит ваши грехи…
Один из замаскированных встал и спокойно сделал к Баррасу шаг, но в ту же минуту дверь залы отворилась и вошла женщина.
При виде этой женщины Баррас почувствовал, что душевные силы оставляют его, и провел рукой по мокрому лбу.
VII
Вошедшая женщина была та несчастная и прекрасная маркиза де Валансолль, жена без мужа, мать без детей, которую Баррас любил в молодости и на которой должен был жениться.
Она была бледна и печальна, но ее глаза сверкали необыкновенной решимостью.
– Остановитесь! – сказала она.
Повелительным взглядом обвела она всех этих людей.
– Не нам, – прибавила маркиза, – не нам, жертвам, не нам, гонимым, выказывать себя неумолимее наших палачей.
Она стала перед Баррасом как бы для того, чтобы защитить его своим телом.
– Пока я жива, – сказала она, – вы не отнимете жизнь у этого человека!
– Маркиза, – сказал президент трибунала, осудившего Барраса, – если мы помилуем этого человека, он всех нас отправит на эшафот.
– Голова уже не держится на плечах, – прибавил Машфер.
– И моя качается, – заключил Каднэ.
За маркизой вошел мужчина, тот старичок, на котором был жилет из человеческой кожи.
– Граф, – сказал он, – кавалер д’Эглемон, ваш друг, дал мне одно поручение, прежде чем взошел на эшафот.
Баррас замер.
– Он хотел, – продолжал Суше, – чтобы я когда-нибудь добрался до вас и уговорил сделаться опять верноподданным короля.
Директор пожал плечами. Президент продолжал, обращаясь к маркизе де Валансолль:
– Гражданин Баррас осужден.
– Но он не умрет, – возразила маркиза.
– Он отказался от наших предложений… – сказал Каднэ.
– Если мы оставим его в живых, мы сами умрем, – прибавил Машфер.
– Господа, – сказал, в свою очередь, Баррас, целуя руку маркизы, – вы меня осудили и хорошо сделали.
– А! Ты сознаешься! – вскричал Машфер.
– Потому как если вы выпустите меня отсюда… – продолжал Баррас.
– Тогда что? – спросил Машфер.
– За дверьми Бала жертв Баррас сделается опять первым директором Французской республики.
– И велите нас арестовать, не так ли?
– Арестовать и судить.
Баррас обернулся к маркизе де Валансолль и сказал:
– Вы видите, маркиза, что эти люди хорошо сделали, осудив меня.
Маркиза упала на колени, сложив руки. Через некоторое время, осознав, что все вокруг нее хранят мрачное молчание, она встала и, не позволяя губам дрожать, прошептала:
– Нет, вы не убьете этого человека! Нет, вы не обагрите кровью эти пределы! Нет, вы не откажете мне в помиловании его!
– А он не откажет вам в нашем?
– Исключено, – твердо сказал Баррас.
– Пусть же он умрет! – вскричал Каднэ.
Но маркиза обвила руками шею Барраса и сказала:
– Ну я, слабая женщина, которую террор сделал вдовою, я мать, потерявшая своих детей, заклинаю вас именем короля-мученика не покушаться на жизнь этого человека, которого я беру под свое покровительство!
Голос маркизы звенел, как раскатистое эхо, она вызвала воспоминание о короле-мученике и говорила о прощении от его имени – страшный трибунал начал смягчаться.
– Маркиза, – сказал Машфер, – берегитесь! Вы просите сейчас наши головы!
– Этот человек – хищный зверь, – прошептал президент, – он велит отыскать нас в Париже.
– Вы ускользнете, – сказала маркиза.
– Он будет неумолим, – сказал, в свою очередь, Каднэ.
– Боже мой! Боже мой! – прошептала маркиза вне себя. – Я не хочу, однако, чтоб он умер!
Она взглянула на полуоткрытую дверь, как будто в эту дверь должна была явиться помощь.
И помощь явилась. Вошла женщина. Этой женщиной была Марион. При виде ее облако пробежало по лицу Каднэ. Прямо к нему подошла Марион; она положила руку на плечо его и сказала:
– До сих пор я служила вам верно и слепо в память о нем, но теперь я отказываюсь быть вашей невольницей, если вы не отдадите мне жизнь этого человека… – Она указала на Барраса. – Этого человека, – прибавила она, – которого, повинуясь вам, я завлекла в подлую западню!
Несколько членов трибунала стали громко роптать. Но Каднэ, взволнованный внезапным появлением Марион, велел им замолчать. Его повелительное движение рукой красноречиво показало, что он полностью распоряжается этими людьми.
– Гражданин Баррас, – сказал он, – мы рискуем головой, я и те мои друзья, которые осмелились открыть тебе свои лица, но мы не станем сопротивляться просьбе этих двух женщин. Ты не умрешь…
Баррас остался спокоен.
– Ты свободен, – продолжал Каднэ, – и можешь уйти отсюда, а мы сами о себе позаботимся.
Он посмотрел на своих товарищей, но Баррас сделал шаг назад и пристально посмотрел на Каднэ.
– Господа, – сказал он, – гражданин Баррас, осужденный вами и готовый умереть, не мог соглашаться ни на какие сделки. Он не мог, не нарушив чести, обещать вам молчание и безнаказанность в обмен на свою жизнь.
Каднэ, Машфер и замаскированные переглянулись. Баррас продолжал:
– Вы возвращаете мне жизнь и свободу без условий, выслушайте же теперь меня.
– Говори, – кивнул Машфер.
– В ваших глазах, – продолжал Баррас, – вы люди честные, преданные и верные слуги короля, но для меня вы заговорщики, мечтающие о низвержении Французской республики.
– И мы это сделаем, – сказал Машфер.
– Молчи и выслушай меня до конца! – продолжал Баррас.
– Мы слушаем.
– Завтра, если вы сохраните мне жизнь, если вы возвратите мне свободу, я сделаюсь первым лицом в Республике, и моей обязанностью будет позаботиться о ее безопасности и отыскать заговорщиков…
– Делай то, что ты называешь своей обязанностью, – сказал Машфер.
– Но, – докончил Баррас, – я дворянин, как вы мне это напомнили, и не употреблю во зло ваше великодушие. Никто не будет знать, что я был здесь, никто не узнает, что я чуть не лишился жизни, и я забуду ваши лица и ваши имена.
Судьи с сомнением переглянулись, но Машфер вскричал:
– Вы можете ему верить!
– Я прошу вас завязать мне глаза, – продолжал Баррас, – и посадить в карету, которая отвезет меня на дорогу в Гробуа.
