— Если бы они знали, что когда-нибудь это станет так важно для меня, то, безусловно, рассказали бы все, но ведь они не обладали даром предвидеть будущее.
В глазах Джеймса появилось презрение.
— Ты прямо прирожденная жертва, не так ли? Что бы они теперь ни сделали, ты им все прощаешь. А где же твоя собственная гордость? Где самоуважение?
Теперь Люси ясно представляла, как выглядел Джеймс, когда застал свою жену в постели с другом. Он не из тех, кто прощает и с того злосчастного момента дни их брака были уже сочтены. И хотя однажды он рассказал Люси о том, что тогда произошло, больше он ни разу не упомянул имени первой жены, навсегда вычеркнув ее из своей жизни.
Люси нисколько не сомневалась, что ее постигнет та же участь. Джеймсу будет нетрудно забыть свою вторую супругу, так как по мнению Люси, он никогда ее не любил. Люси подозревала, что он вообще утерял способность любить после предательства Энн. Одной раны оказалось достаточно, и Джеймс решил ни для кого больше не открывать свое сердце.
— Я не могу перестать их любить только из-за того, что они просто люди и ничто человеческое им не чуждо, — прошептала Люси, беспомощно всплеснув руками.
Одеяло соскользнуло с ее тела, обнажив тонкое кружево ночной сорочки. Джеймс не отрываясь смотрел на грудь жены. Дыхание его участилось, впрочем, как и ее собственное.
Люси торопливо потянулась за одеялом, но Джеймс опередил ее и скинул его на пол.
— О… — Люси хотела было запротестовать, но под его горящим взглядом не могла этого сделать.
Неожиданно он оказался совсем близко от нее — всего в нескольких сантиметрах. Его указательный палец дотронулся до ее плеча, скользнул к груди, затем все ниже… Сердце Люси бешено забилось.
Она знала, о чем он сейчас думал. Да и с собственным желанием вряд ли могла справиться — бледное лицо ее залила краска.
Да, то была единственная сфера отношений Люси и Джеймса, где их устремления полностью совпадали. Но с самого начала они условились, что любовь не входит в их соглашение. Джеймс откровенно сказал Люси о причинах, по которым он хотел на не жениться. Он был известным, весьма уважамым адвокатом. Через развод он уже прошел но чрезвычайно осторожно, избежав каких либо сплетен, — Джеймс отлично понимал что не может рисковать карьерой. После развода он работал как одержимый, и Люси подозревала, что таким образом он старался забыться, похоронить воспоминания о жене. Но в то же время Джеймс был и очень сильной личностью. Он достиг профессионального успеха во многом благодаря редкой целеустремленности и, кроме того, привычке добиваться своего. Это отчетливо проявилось и в его отношении к Люси. С нею он был откровенен до жестокости. Он признался, что не может без нее не то что работать, даже думать, что обладание ею нужно ему постоянно. А потом Джеймс не мог допустить, чтоб Люси встречалась с кем-то еще, — он должен был оставаться единственным мужчиной в ее жизни.
И все же до сих пор он ничего не говорил ей о любви, и потому Люси было легче отвечать ему с той же откровенностью. Она сказала Джеймсу, что не любит его и что любовь ее давным-давно отдана другому, вся без остатка. Однако он нравится ей и даже восхищает твердостью характера, чувством юмора, интеллигентностью, редким самообладанием — без этого Люси не вышла бы за него замуж. Ей не надо было говорить Джеймсу о том, что он дарит ей физическое наслаждение — Джеймс давно уже догадался об этом сам. Люси иногда казалось, что он знал о том, как она желает его, еще до того, как то стало понятно ей. Его страсть помогала найти выход ее страсти, в чем она отчаянно нуждалась.
Но сейчас она просто не могла заниматься любовью. Не сейчас и не здесь. Как же он мог просить ее об этом?
И Люси закричала:
— Нет, Джеймс! Не надо… Я не могу…
Лицо мужа потемнело.
— Ты хочешь сказать, не можешь под этой крышей?
Люси вздрогнула и внезапно почувствовала прилив гнева. Как смел он смотреть на нее так, говорить таким презрительным тоном?
— Ты что, забыл, что Дэвид тяжело болен? Как вообще ты додумался до того, что сейчас, когда он в любой момент может… может… умереть… я захочу заниматься сексом? — Голос ее сломался, а глаза наполнились слезами.
Люси не собиралась обнажать перед ним свою душу — его холодные глаза смотрели на нее так, будто она вела себя недостойно. Поэтому она закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. Джеймс тяжело дышал, прижимая ее к себе. Сначала Люси отталкивала его, но потом сдалась, поскольку сил на сопротивление у нее уже не было, и только заплакала еще горше. И вот тогда Джеймс стал нежно гладить ее по голове, как маленького ребенка.
Как только Люси поняла, что в этом прикосновении нет ничего чувственного, она ослабла и прижалась к мужу, спрятав заплаканное лицо у него на груди.
Когда рыдания стихли, Джеймс поднял за подбородок ее голову, наклонился и нежно поцеловал дрожащие губы.
— Извини, Люси. Я утратил контроль над собой и забыл о том, как он болен, и о том, как ты переживаешь.
Люси не помнила, чтобы Джеймс когда-нибудь раньше извинялся перед ней. Он мог насмехаться только над ее семейной гордостью, его же собственная оставалась непоколебимой. Человек самолюбивый и жестокий, он не привык признавать свои ошибки или проигрывать.
Она сказала хрипловатым голосом:
— Постарайся меня понять, Джеймс. Это так страшно — видеть, что ты не в силах ничего сделать, а он лежит, опутанный какими-то проводами, забинтованный, как египетская мумия, и выглядит… — Она запнулась и взмахнула руками. — Это не он, не Дэвид, а кто-то совсем другой, далекий, незнакомый. Его мать все говорит и говорит с ним, разрывая мне сердце, — это совершенно бесполезно.
— Вовсе не так уж бесполезно, — отозвался Джеймс. — Насколько я знаю, таким больным просто необходимо, чтобы им что-нибудь рассказывали, давали слушать любимую музыку. Что же до твоей тети, то ей тоже становится легче от того, что она видит сына и своими беседами помогает ему. Так что ее пребывание в палате, безусловно, нельзя назвать пустой тратой времени.
— Да, конечно, — вздохнула Люси. — Наверное, я просто боюсь надеяться.
— Ты научилась обходиться без этого. — Джеймс прищурил глаза.
Как всегда, он сформулировал ее мысли на редкость точно. Люси только удивляться приходилось, каким образом ему это удавалось, ведь она рассказывала ему так мало!
— Судьба наносит удары, и человеку остается только покориться им.
— Но я как раз и пытаюсь доказать, что, если бы они рассказали обо всем раньше, тебе не пришлось бы так страдать впоследствии. Нет, не судьба сразила тебя, а их гордость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
