К ним подсел парень из «Карла Великого», европейского отдела, затем еще один из «Баньян» — азиатского. Вскоре они уже бурно спорили между собой, иногда прерываемые лишь язвительными репликами Эбби, и не обращали внимания на Кэти. Она же, откинувшись к стене, из-под полуприкрытых век разглядывала людей, толпящихся в желтом свете низко опущенных ламп.
Кто из них участвовал в «разоблачении» отца, так и осталось неизвестным. «Индепендент» часто публиковал злободневные статьи анонимно, принимая ответственность за действия своих сотрудников на себя.
После смерти отца мама получила несколько писем с соболезнованиями — три или четыре. И все. Зато сколько было статей о насильнике Харди. Большинство тех, кто неплохо заработал на гонорарах за ту клевету, позже даже не сочли нужным извиниться перед вдовой. Те же, кого остатки совести побудили все-таки это сделать, ссылались на подведшую их интуицию и гражданский долг. Теперь они надеялись через примирение с бывшей миссис Харди снова обрести мир в душе. Можно подумать, их внутренний мир был способен заинтересовать кого-нибудь, кроме двух-трех гельминтологов.
В чем вообще заключаются причины травли человека обществом? Что заставляет людей стаей шакалов набрасываться на одного беззащитного? Или для таких, как они, враг любой, кто ходит на двух ногах?
Кэти допила последние капли из бокала, который умудрилась растянуть на весь вечер. Пора было вызывать такси.
* * *
Гловеру не видно было девушку, устроившуюся за столиком в углу, поэтому приходилось одним глазом контролировать входные двери. Вечер оказался урожайным: сегодня к «Индепенденту» пожаловал и «Дейли Телеграф» и «Таймс». Разговоры были об одном и том же: об упадке журналистики. В зюзю пьяный редактор «Сандей пипл» все время пытался подергать Александра за галстук, пришлось забросить его (не редактора) за плечо.
— Федеральное агентство по труду прогнозирует, что к двадцатому году работу потеряет каждый седьмой журналист. Зачем, блин, я отправил сына на журналистский?
— Больше, чем каждый седьмой, — «утешил» его Гловер. — Можешь забрать сына домой. К тому же журналистом нельзя стать, им нужно родиться.
Судя по взгляду убитого горем папаши, в рядах тех, кто считал Александра конченным сукиным сыном, случилось пополнение.
Вот кто хранил железное спокойствие везде и всегда, был Густав.
— А ты что скажешь?
Равик пожал плечами:
— Похоже, что золотые времена, когда журналисты получали за заказные статьи новые автомобили и корзины с деликатесами, прошли. Может быть, для разнообразия придется побыть честными?
— Значит, на «Закон о возрождении газет» ты не рассчитываешь?
— Нет. И тебе не советую. Кстати, насчет той девочки… — Гловер насторожил уши. — Ты ведь прислал мне ее статью, чтобы показать, что перемены нужны и срочно?
— Разве у меня одного ощущение, что мы полным ходом несемся на айсберг?
— Ба! Раскрой уши. Об этом гудит вся Флит-стрит. Кэти Эванс всего лишь вслух высказала очевидное.
— Ты тоже считаешь, что статью написала она?
— Возможно. Я понаблюдал за ней, чертовски смышленая девчонка. Помяни мое слово, она еще получит Пулитцера (17) и пару коньков в придачу.
Гловер задумчиво почесал подбородок краем стакана. Итак, умная, трудолюбивая, многообещающая. Это осложняло его задачу, но не делало цель менее желанной. И недавний разговор с теткой только укрепил его в своем намерении.
* * *
Еженедельные обеды в поместье были обязанностью, которой Александр Гловер, старался не пренебрегать по очень простой причине — ему нравилось беседовать с Викторией. Непостижимым образом она умела облечь себя в уютный кокон спокойствия и непробиваемой самоуверенности. Достаточно было приблизиться к ней на пару метров, чтобы и самому попасть под его защиту.
Что характерно, благостное спокойствие снисходило на Александра уже на повороте дороги к дому, где его встречал теткин кот, местный привратник. К моменту, когда подавали десерт и Пино Гриджио, великого и ужасного Гловера уже можно было брать голыми руками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как у тебя с той девочкой?
Говорить о совершенно конкретных вещах, не называя их прямо — мастерство, которым тетушка владела в совершенстве. И Александр знал, что симулировать неведение ему не удастся.
— Она мне отказала. Я ей не нужен.
Виктория приподняла брови:
— То есть ты уже делал ей предложение?
— Да, в тот же вечер.
— Могу себе представить, как это было — фыркнула старуха. — К койку шагом аррш! Ать-два.
Гловер смущенно опустил глаза. В сущности, так оно и было.
— И ты принял отказ?
Теперь он пожал плечами:
— А что мне остается делать?
— Что делать? — Виктория воинственно воткнула серебряную ложечку в крем-брюле. — С этой старой пираньей Лидией ты даже разучился ухаживать за женщинами.
Что поделать, если ему никогда в жизни не приходилось ухаживать? Он принимал предложения доступных и не обращал внимания на всех остальных. А со временем все стало еще проще. Александр догадывался, что Лидия сама подбирает ему женщин — чувственных, опытных, зрелых — а потом знакомит с ним на благотворительных вечерах, на презентациях, на концертах и церемониях. Иногда она заодно знакомила его и с их мужьями.
Разве он знал, что так нестерпимо, так мучительно захочет эту девчонку, нахальную и бесстрашную. Которой он «почти годится в отцы», хм.
— И как же мне поступить?
— Ну, — тетка снова играла ложечкой, — может быть, для начала стоит вспомнить, что за стенами твоего стеклянного зверинца существуют такие вещи, как порядочность, честность, любовь?
Возвращаясь домой, Гловер уже точно знал, что ни за что не отступит.
* * *
Не желая задерживать водителя, Кэти вышла на улицу. Чуть дальше на углу в ожидании такси топталась парочка, и чтобы не упустить свой кэб, девушка шагнула к краю тротуара. И тут же споткнулась. Не успела ни разозлиться ни испугаться — ее поддержала твердая рука. Судя по температуре тела…
— Спасибо, мистер Гловер.
Он стоял перед ней, весело блестя глазами, с пиджаком под мышкой, с закинутым за плечо галстуком — словно таким и родился. Впрочем, в шелковом смокинге, крахмальной сорочке и с иезуитской улыбкой он тоже выглядел совершенно органично.
Я должен извиниться перед вами, мисс Эванс. За что? За свое непристойное предложение. Наверное, где-то свистнул рак на горе. Александр Гловер извинился перед штатной сотрудницей «Просперо».
Неужели вы действительно раскаиваетесь? Искренне? Даже не представляете, до какой степени. Я не должен был так спешить и позволить вам сорваться с крючка. И продолжал пялиться на нее теми самыми веселыми и бесстыжими глазами, как на старых фотографиях. Наверное, от этого горячего взгляда в голове Кэти что-то щелкнуло, и ее мысленный взор невольно представил, как удлиняются темные волосы Индейца, падая на плечи непослушными прядями. Жиру со студенческих времен Гловер так и не нагулял, зато заметно раздался в плечах и заматерел. Наверное, спина у него сплетена из одних мускулов… а пресс… Изыди, Сатана.
Мистер Гловер, я в курсе за что уволили Натали Кэссиди. И не собираюсь повторить ее глупость. В мои планы это тоже не входит, мисс Эванс. Я не собираюсь досаждать вам в рабочее время у меня в офисе. Я собираюсь осаждать вас в свободное время вне его. Кэти с облегчением рассмеялась, закинув вверх подбородок. Ну, конечно, он шутит. Ее смех внезапно оборвался, когда она заметила, каким взглядом Александр смотрит на ее горло.
— Бросьте ваши шутки, мистер Гловер. — Подкатило такси, и она уже собиралась взяться за хромированную ручку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Значит, договорились? — Он протянул ладонь для рукопожатия.
— О чем?
— Я не пристаю к вам в офисе, вы не прячетесь от меня в остальное время.
Да запросто. Хотите поухаживать? Становитесь в очередь, мистер босс.
— По рукам.
Освободить руку Кэти не позволили. Внезапно она оказалась прижата к твердой, как доска, груди и в изумлении смотрела на нависающий сверху орлиный нос. Индеец опустил голову, несколько секунд смотрел ей в лицо, а затем, заправив за ухо прядку рыжих волос, тихо, словно самому себе, пробормотал:
