— Это я понимаю. Но я не знала, как все будет происходить в действительности. Вначале мы ездили вместе. Это было похоже на волшебный сон. Меня любили, и я любила тебя. Но сейчас… — Ее голос оборвался.
— Сейчас? — печально повторил он.
— Сейчас я больше тебя не люблю. — Она повернулась к нему. Обнаружив, что обида затуманила его лицо, она быстро добавила: — Любовь нужно лелеять, а не оставлять на произвол в забвении, Рамон. Я любила тебя когда-то, но сейчас я больше тебя не понимаю. И я безумно устала от одиночества, а ты оставляешь меня одну на долгие месяцы. И ты всегда будешь так поступать.
— Так что ты предлагаешь?
Она неуверенной походкой подошла к нему и села рядом с ним на кровати.
— Если ты боишься потерять меня, Рамон, то останешься и будешь писать здесь. Тебе придется изменить своим привычкам ради меня. Но ты не пойдешь на это, не правда ли? — Он на какое-то время задумался, но это молчание было красноречивее всяких слов. — Ты любишь меня, Рамон? — задала она прямой вопрос.
Во взгляде его сверкающих каштановых глаз ощущалась безнадежность.
— Да, я люблю тебя, Элен, но… по-своему. Я все еще люблю тебя, но этого недостаточно, чтобы я смог измениться так, как хочется тебе. Если я останусь здесь с тобой и детьми, то высохну, как дерево в пустыне. Разве ты этого не понимаешь? Я не хочу потерять тебя и детей, но я также не в состоянии стать другим, — устало сказал он, качая головой. — Извини, но как только я приехал домой, то тут же подумал о том, когда смогу уехать снова.
После этих слов они оба погрузились в тягостное молчание. Элен, дав волю своим чувствам, всплакнула и ощутила, как спадает напряжение, сдавливавшее ее виски. Рамон сидел и гадал о том, что она собирается предпринять. Он не хотел терять ее, поскольку она была его страховкой. Ему нравилось иметь дом, чтобы было куда возвращаться. Несмотря на то что он нечасто появлялся здесь, тем не менее находиться дома ему было приятно. Он любил своих детей, хотя и не мог привыкнуть к ежедневному рутинному общению с ними. В сущности, он не был семейным мужчиной в полном смысле этого слова.
— Так что мы будем делать дальше? — спросил он после некоторой паузы.
— Я хочу уехать домой, — ответила она, вставая и снова направляясь к окну.
— Ты хочешь сказать — в Англию?
— Да.
— Но это же на другом конце земли, — запротестовал он.
— Почему это тебя беспокоит? Ты постоянно находишься на другом конце земли, и так будет всегда. Какая разница, где будем мы? Ты в любом случае окажешься на другом континенте.
— Но как же дети?
— Они пойдут в школу в Англии. Мы уедем и будем жить в Корнуолле с моими родителями. — Она подошла к нему и опустилась на колени у его ног. — Прошу тебя, Рамон. Позволь мне забрать их домой. Я больше не в силах жить здесь. По крайней мере, такой жизнью, как сейчас. Пойми, что без тебя в этом нет никакого смысла. Я не здешняя, как ты. Я хотела и надеялась ею стать, но сейчас я хочу домой.
— И что ты им скажешь?
— Я скажу им, что мы уезжаем домой. Что ты будешь приезжать и видеться с нами, как обычно. Но только мы будем жить в другой стране. Они еще очень малы и примут это, — убежденно сказала она, испытующе глядя на него. — Пожалуйста, Рамон.
— Ты хочешь развода? — хладнокровно спросил он.
— Нет, — быстро ответила она. — Нет, я этого не хочу.
— Тогда речь идет о раздельном проживании?
— Да.
— А потом что?
— Потом ничего. Я просто хочу уехать, — подытожила Элен и опустила голову.
Предчувствие не обмануло: она уходит от него. Ей нужно его согласие, чтобы увезти детей из этой страны, и он его даст. Как он может отказать ей в этом? Если судить по времени, которое дети проводили с каждым из них, они в гораздо большей степени были ее, чем его. Она абсолютно права в том, что, где бы они ни были, он всегда находился на расстоянии тысяч миль.
— Хорошо, ты можешь забрать детей в Англию, — с горечью согласился он. — Но вначале я хочу отвезти их навестить моих родителей в Качагуа. Хочу подарить им такое семейное Рождество, которое они запомнят навсегда.
— Рамон, — прошептала она, и ее голос охрип от волнения, — ты ведь будешь приезжать к нам, правда? — Она подняла на него глаза, испытывая страх, что из-за разрыва их отношений он больше не захочет принимать участие в жизни их детей.
— Ну, конечно, — ответил он, кивая своей лохматой головой.
— Дети будут ужасно скучать без тебя. Ты не должен предавать их, Рамон. Они очень нуждаются в тебе.
— Я знаю.
— Не наказывай их из-за меня. Это происходит между нами, взрослыми, а они тут ни при чем.
— Я понимаю.
— Феде любит тебя, и Хэл тоже. Я не смогу спокойно жить, если ты бросишь их из-за меня. — Она выпрямилась. — Я не смогу уехать, если ты намерен оставить моих детей без отца. Я готова пожертвовать своим счастьем ради них, — сказала она и всхлипнула.
Рамон был смущен. Он погладил ее светлые волосы.
— Я не предам их, Элен, — заверил он ее.
Она посмотрела на него увлажнившимися глазами:
— Спасибо тебе.
Внезапно его рот прижался к ее рту. Не осознавая своих действий, их тела восстали против холодного отчуждения разума. Они стали срывать свою одежду, как жаждущие животные, почуявшие воду. Элен ощутила жесткую щетину его подбородка и мягкую влажность его губ. За долгие месяцы его отсутствия она могла только мечтать о физической любви с мужчиной. У нее были возможности вступить в близкие отношения с мужчинами, но она их отвергла по той простой причине, что была женой другого, хотя практически лишь номинально. Сейчас же она отдала себя ласкам мужа, хотя и не чувствовала к нему ничего, кроме благодарности. В эти пылкие мгновения интимности они могли обмануться, поверив в то, что их любовь может возродиться. Но Элен осознавала, что само по себе сексуальное наслаждение создавало лишь иллюзию любви, быстро исчезающую бесследно, как мираж. Она закрыла глаза, отсекая унылую реальность, и позволила себе отдаться приятным ощущениям, когда его руки стали нежно касаться округлостей ее тела, будто исследуя их впервые.
Прошло много времени с тех пор, когда они были вместе, и поэтому они почти позабыли свои взаимные телесные ощущения. Элен чувствовала, что уже не может контролировать себя, ее пальцы прошлись по его спине и гладили волосы, рассыпанные по его плечам, как в те счастливые времена, когда их чувствами владела любовь. Она провела языком по его коже, ощущая вкус моря, смешанный с терпким мужским ароматом. Когда его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица и он целовал ее, Элен открыла глаза и обнаружила, что его глаза закрыты. Ей оставалось только гадать, о ком он сейчас думает и какие у него были возможности во время его бесконечных путешествий, хотя у нее и не возникло никакого желания узнать об этом. Потом он вошел в нее, разбудив дремлющее долгие месяцы желание, и она уже не думала о других женщинах, которые могли у него быть. Они забыли обо всем, слившись в единого, неистово извивающегося зверя и не обращая внимания на рычащие звуки и страстные стоны, которые резонансом отзывались в глубинах их сплетенных тел. Когда они в изнеможении застыли, а густой запах их потных тел смешался со сладковатым ароматом лаванды и роз, то, глядя в потолок, они думали о том, каким же образом смогли позволить себе унестись в то прошлое, которое уже нельзя было вернуть.
Элен была слишком смущена, чтобы смотреть на него, и застенчиво закутала свое разгоряченное тело в покрывало. После всего, что произошло, это выглядело достаточно нелепо. Она потянулась к ящику прикроватной тумбочки за сигаретой. Нашарив одну, зажгла ее дрожащей рукой и нетерпеливо вдохнула дым. Как странно происходит в жизни, что мы оказываемся так близко, как только возможно для двух людей, и вдруг, спустя всего секунду, лежим рядом, но по сути находимся в тысяче миль друг от друга. Она посмотрела на него, и он тут же повернулся к ней.
— Все было хорошо, — сказал он.
— Да, было хорошо, — ответила она сдавленным голосом.
— Не сожалей об этом, Элен. Нет ничего плохого в телесном удовольствии, даже если ты не ощущаешь ничего, кроме физического желания.
Она глубоко вздохнула.
— Я ни о чем не жалею, — сказала она. На самом деле она не могла сказать определенно, так это или нет. Действительно ли она занималась любовью без любви? Она отогнала эти мысли вместе с сигаретным дымом. Теперь это уже не имело никакого значения, и главное то, что она сможет отправиться домой.
Глава 4
Рамон следил за тем, как его жена одевалась при тусклом освещении спальни. Оба они молчали. Дым сигарет уже заглушил аромат лаванды и садовых цветов, которые Федерика с такой любовью собрала и поставила на туалетном столике в блестящей синей вазе. Разбросанная постель — это все, что осталось от их страсти. Ему оставалось только гадать, сохранилось ли хоть что-то от их любви. Вскоре он услышал нежный голосок Федерики и осознал, что дети и являются физическим воплощением любви, которую они когда-то с радостью дарили друг другу, но тут же содрогнулся от мысли, что может остаться без них.
