— Да.
Это был кошмар.
— Ну вот, а теперь будет еще хуже. Одного из тех парней мы схватили в тот же день, а второго через пару дней после того, как он совершил преступление. И все равно была целая история. Этот же тип убил троих. Изнасиловал, а потом зарезал. И он все еще на свободе.
Лукас кивнул и потер подбородок кончиками пальцев.
— Вы правы. Они нас просто растерзают, — согласился он.
— Без сомнения. Такое в Твин-Сити не часто случается. Поэтому к черту наркотики. Я хочу, чтобы ты занялся этим. Ты будешь работать самостоятельно, а отдел по расследованию убийств будет работать параллельно с тобой. Прессе это понравится. Они тебя считают чуть ли не гением.
— А как отдел отнесется к тому, что я буду работать над тем же самым делом?
— Ну, конечно, кое-кто поворчит по этому поводу, так они всегда ворчат, но ничего, как-нибудь переживут. Что касается меня, то мне безразлично, что они подумают. Им ничего не грозит. А вот мне есть что терять. Через год я буду выставлять свою кандидатуру на следующий срок, и мне не нужно, чтобы на мне висело это дело, — объяснил Даниэль.
— Я получу допуск ко всей информации?
— Я говорил с Лестером. Он будет с тобой сотрудничать. На самом деле будет.
Лукас кивнул. Фрэнк Лестер был заместителем начальника отдела расследований, а раньше он возглавлял объединенный отдел по ограблениям и убийствам.
— Я хочу побеседовать с художницей.
Даниэль кивнул.
— Женщина бедна, как церковная крыса. Нам пришлось поставить ей телефон через два дня после того, как на нее было совершено нападение. Так, на всякий случай, вдруг он опять к ней придет. Вот номер ее телефона и адрес.
Он протянул Лукасу листок.
Тот сунул бумажку в карман брюк.
— Все уехали на место преступления?
— Да.
— Я тоже поеду туда.
Он встал и направился к двери, потом остановился и обернулся.
— Вы действительно не думали, что я убийца?
Даниэль отрицательно покачал головой.
— Я видел тебя вместе с женщинами, и я уверен, что ты не мог бы с ними так обойтись. Но должен был знать наверняка.
Лукас повернулся, чтобы идти, но Даниэль остановил его.
— И вот еще что, Дэвенпорт.
— Да?
— Приходи на пресс-конференцию, хорошо? Оденься просто: тенниска и брюки цвета хаки. А у тебя джинсы есть? Джинсы даже еще лучше. Такие, знаешь, старые, протертые джинсы.
— Я переоденусь, когда поеду назад. Джинсы у меня есть.
— Смотри сам. Ты ведь знаешь, как тележурналисты относятся к полицейским, которые работают на улице. Как тебя теперь рекомендовать?
— Отдел спецразведки.
Шеф щелкнул пальцами, кивнул и записал сокращенно «ОСР» на листке бумаги.
— Увидимся в девять, — сказал он.
* * *
Джинни Льюис лежала на узкой кровати, ее руки были привязаны к изголовью. Лицо исказилось гримасой невыразимого страдания, изо рта торчал кляп, глаза так сильно закатились, что между полуприкрытыми веками виднелись только белки. Ее тело прогнулось, соски маленьких грудей побелели в предсмертной агонии и торчали в разные стороны. В последней попытке защитить себя она как-то смогла немного сжать ноги, хотя ее лодыжки были крепко привязаны к углам кровати. Нож все еще торчал чуть ниже грудинной кости, его рукоятка почти лежала на плоском животе. Лезвие вонзили под таким острым углом, чтобы оно достало до сердца, не встречая при этом сопротивления мышц и костей.
— Он вогнал нож по самую рукоятку и провернул лезвие, — сказал помощник медэксперта.
— Удар нанесен профессионально? — спросил Лукас. — Вы думаете, он врач?
— Я бы не стал делать такие далеко идущие выводы. Мне не хочется ввести вас в заблуждение. Но этот человек хорошо знает, что делает. Он определенно знает, где находится сердце. Мы хотим, чтобы нож оставался на месте, пока не отвезем убитую к себе и не сделаем несколько фотографий и рентгеновских снимков, но, судя по рукоятке, этот нож очень подходит для такой работы. Острый кончик, хорошо отточенное негнущееся лезвие, достаточно узкое. Он войдет точно.
Лукас шагнул к кровати и осмотрел рукоятку. Она была сделана из гладкого неполированного дерева. На ней стояло клеймо «Фабрика ножевых изделий. Графство Корк».
— Графство Корк.
— Ну и что. Там на кухне целый ящик таких ножей.
— Так он взял его здесь?
— Думаю, да. Я проводил осмотр места, когда он убил первую женщину. Он зарезал ее ножом с пластиковой ручкой, который совсем не был похож на этот нож.
— Где записка?
— В мешочке на комоде. Мы ее отправим в лабораторию, может быть, на ней есть отпечатки.
Лукас подошел к комоду и взглянул на записку. Обычная писчая бумага. Даже если у подозреваемого в доме найдут шесть пачек такой бумаги, это ничего не доказывает. Слова были вырезаны из газеты и приклеены к листку бумаги скочем. «Никогда не оставляй у себя орудие преступления».
— Он живет, руководствуясь этими правилами, — сказал медэксперт. — Не стал даже вытаскивать нож, не говоря уже о том, чтобы куда-то его унести.
— Записка, кажется, совсем чистая.
— Ну, не совеем. Подожди секундочку.
Эксперт стянул пластиковые перчатки, в которых работал, и надел более тонкие, хирургические, затем открыл мешочек и наполовину вытащил записку.
— Видишь это малюсенькое полукружье на нижней стороне клейкой ленты?
— Да. Отпечаток?
— Думаю, что да, но если приглядеться, то можно заметить, что на нем нет характерного рисунка. Я думаю... — медэксперт повертел пальцами перед Лукасом, — что на убийце были хирургические перчатки.
— Это снова говорит о том, что он врач.
— Может быть. Или санитар, или просто кто-то из технического персонала. Кроме того, их можно купить в магазине. Кем бы он ни был, я думаю, что он надевает перчатки даже тогда, когда сидит дома и составляет эти записки. И теперь нам еще кое-что о нем известно — этот ублюдок весьма хитер.
— Ладно. Хорошо. Спасибо, Билл.
Медэксперт снова вложил записку в пакет.
— Можно ее забирать? — спросил он, кивнув головой на тело женщины.
— Если люди из отдела закончили, то пожалуйста.
Полицейский из отдела по фамилии Свонсон сидел за столом на кухне, ел «Биг Мак», жареную картошку и запивал все это солодовым напитком. Лукас подошел к двери спальни и крикнул ему с порога:
— Я закончил. Они могут ее забирать?
— Забирайте, — прочавкал Свонсон.
Медик следил за тем, как упаковывают тело, Свонсон тоже лениво наблюдал за процедурой. На труп натянули мешок, стараясь при этом не задеть нож, и переложили на тележку.
Похоже на мешок с песком", — подумал Лукас.
— Под ней ничего не было? — спросил Свонсон.
— Ничегошеньки, — ответил врач.
Они посмотрели на простыни, потом медэксперт кивнул своим помощникам, и те покатили тележку из комнаты.
— Здесь еще пройдут пылесосом и снимут с мебели отпечатки пальцев, — проговорил Свонсон.
Его слова означали: «Ни до чего не дотрагивайтесь».
Лукас улыбнулся.
— Простыни тоже заберут на анализ.
— Я не вижу никаких пятен.
— Они чистые. Вряд ли обнаружатся какие-нибудь волосы. Я все тщательно просмотрел, но у нее нет сломанных ногтей, и под ними не видно ничего, похожего на кожу или кровь.
— Черт побери.
— Да.
— Я еще хочу здесь немного покопаться. Что-нибудь есть?
— Картошка.
— Картошка?
— Картофелина в носке. Она здесь, в гостиной.
Лукас прошел следом за ним в гостиную, и Свонсон ногой показал на что-то под стулом у пианино. Это был обычный чем-то набитый синтетический носок.
— Мы думаем, что он ударил ее этим по голове, — объяснил Свонсон. — Его обнаружил полицейский, который приехал сюда первым, он посмотрел, что там внутри, и оставил для экспертов.
— Почему вы думаете, что он ударил ее картофелиной? — спросил Лукас.
— А для чего еще нужна картофелина в носке, — отозвался Свонсон. — По крайней мере, раньше этим пользовались именно с этой целью.
— Ну да?
— Вы еще тогда не служили, — объяснил Свонсон. — Раньше, бывало, парни ходили в Лоринг-парк потрясти гомиков или на Вашингтон-авеню обчистить пьяных. Так вот они брали с собой картофелину. В этом нет ничего противозаконного. Но стоит положить ее в носок, и у тебя отличная дубинка. К тому же, она мягкая, и если с ней обращаться осторожно, то череп остается целым. И тогда на тебе не висит мертвец, и тебя не разыскивает вся полиция.
— Так как же этот бешеный узнал об этом? Он что, голубой?
Свонсон пожал плечами.
— Может быть. А может быть, он полицейский. О таком использовании картофелины знают все старые патрульные полицейские.
— Этот вариант не совсем подходит, — сказал Лукас. — Я никогда не слышал, чтобы несколько убийств подряд совершил старик. И если человек начинает убивать, то он начинает это делать в молодости. Подростком, лет в двадцать, может быть, в тридцать.
