Слезы душили Веронику. Не договорив, она дала им волю.
Бывает, что по роду моей деятельности мне приходится сталкиваться с людьми в то время, когда они находятся не в лучшем расположении духа. Частенько я видела и то, как люди дают волю слезам. Не скажу, что я к этому привыкла, но стала воспринимать потоки сырости философски. Я не спешила доставать носовые платки и не бросалась впопыхах к клиенту или собеседнику, чтобы подтереть ему сопли. Возможно, некоторые назовут это черствостью, но опыт показывал, что чем меньше проявлять внимания к рыдающему человеку, тем быстрее он успокоится.
Мадам Левицки тоже несколько наскучило утешать свою дочь. Она сидела, откинувшись на диванную спинку, уставившись отстраненным взглядом прямо перед собой, и лишь ее рука как бы машинально скользила вниз-вверх по плечу дочери.
Словно подтверждая мою теорию, Вероника на самом деле быстро успокоилась. Она осторожно промокнула глаза платочком, выпрямила спину и глубоко вздохнула.
— Вы можете говорить? — чтобы не показаться совсем уж невоспитанной, спросила я.
— Да, — еще не совсем твердым голосом сказала Вероника. — Прошу меня извинить, кажется, я говорила об Альберте?.. — она рассеянно посмотрела на меня.
— Дорогая, — помогла ей мать, приняв горделивую позу и взяв ее ладонь в свои руки, — ты остановилась на том, как пыталась разбудить Альберта, но, может быть, ты хочешь, чтобы я это сделала за тебя? Ведь я все знаю, — Левицки посмотрела на меня, — со слов дочери, разумеется.
— Не нужно, мама, я сама, — Вероника высвободила ладонь и заговорила более твердым голосом: — Я встала и почувствовала, что руки у меня в чем-то липком. Посмотрев на них, я увидела, что они все в крови. Только тогда я поняла, что Альберт мертв. Что он был мертв уже давно. Оцепенев, я глядела на окровавленные ладони, едва держась на ногах. Не знаю, сколько я так простояла, может быть, несколько секунд, а может, полчаса. Мое тело сковало словно морозом, хотя в комнате было довольно тепло. Когда я обрела способность двигаться, то бросилась в ванную. Я долго мыла руки, потом сбросила с себя одежду и встала под душ.
Вероника немного помолчала, как будто заново переживала случившееся. Затем взяла со столика сигареты и закурила.
— Я вернулась домой, — она сделала несколько затяжек, — и только оттуда позвонила в милицию, а потом матери. После этого со мной случилась истерика.
— Ну, ничего, — Эльвира обняла дочь за плечи, но та высвободилась незаметным движением.
— Не надо, мама, — попросила она.
— Вы ездили на дачу еще раз? — поинтересовалась я.
— Пришлось, — вздохнула она.
— Со слов вашей матери я поняла, что после клуба вы с Альбертом отправились к себе домой.
— Правильно, — кивнула Вероника.
— Как же он оказался на даче в ту ночь? — попыталась уточнить я.
— Мы с ним повздорили, — она нервно повела плечами, — и он решил побыть один.
— В чем заключалась причина вашей размолвки?
— Так, какая-то мелочь, — скривилась Вероника, — я уже не помню.
— Кто еще кроме вас знал, что Альберт отправился на дачу?
— Думаю, что никто, — резко ответила она и неприязненно посмотрела на меня.
— Но кто-то ведь приехал на дачу и застрелил его? — я сделала вид, что не замечаю ее раздражения.
— Что вы от меня хотите? — она облизнула пересохшие губы.
— Вы не в курсе, — я немного сменила тему, — когда умер ваш муж?
— Предположительно ночью, — кивнула она, — во всяком случае, мне так сказали.
— Ваш свекор сказал, что Альберта застрелили из его же собственного пистолета, это так?
— Наверное, — пожала она плечами.
— Оружие не нашли?
— Нет.
— Вашему мужу кто-нибудь угрожал?
— Я не знаю, — она побледнела и опустила голову.
— Степан Федорович сказал, — настаивала я, — что узнал об угрозах от вас.
— Да, — кивнула она, — Берти звонили несколько раз.
— Ваш свекор сказал, что были какие-то письма с угрозами.
— Кажется, что-то было, но я об этом не знаю.
— Вы не знаете сути угроз или предъявляемых требований?
— Я не помню, — покачала она головой.
У Вероники лихорадочно заблестели глаза. Не желая стать свидетельницей очередного приступа истерии, я предпочла разговор закруглить. Все, что мне требовалось для начала расследования, я узнала, поэтому, поблагодарив моих собеседниц, попросила позволения откланяться. Меня не стали упрашивать остаться на чашку чая, да мне и самой не слишком улыбалось провести в этой квартире еще какое-то время. Напоследок я взяла все адреса и телефоны, которые могли мне понадобиться, и, заявив, что могу еще не раз побеспокоить маму и дочь своим визитом или звонком, удалилась.
ГЛАВА 4
На улицу я вышла с чувством облегчения. Все-таки видеть чужие слезы не слишком приятно.
С сигаретой во рту я стояла возле машины и вдыхала свежий воздух, перемешанный с дымом. Пока что мне было не все ясно. Довольно невнятные ответы Вероники, прозвучавшие в конце нашего разговора, внушали определенные подозрения. Глупо, конечно, было надеяться после первого же визита выйти на след преступника, но кое-какие вопросы напрашивались сами собой. Например, кто еще кроме Вероники знал о том, что Альберт Дюкин будет в ту ночь находиться у себя на даче? Или — от кого могли исходить эти странные угрозы, о которых знала только Вероника?
В голове сам собой начал вырисовываться план действий. Я открыла дверку своей бежевой «девятки» и устроилась за рулем. Мой путь лежал в офис ТТС — Тарасовской телевизионной станции, там же была и сама студия, что несколько облегчало мою задачу. Проехав по центру города, я миновала новый рынок и начала подниматься в гору по извилистой асфальтированной дороге.
Телестанция Дюкина располагалась на вершине одного из холмов, на которых раскинулся Тарасов, в большом двухэтажном здании, где когда-то находился Дом быта нефтяников. Дом быта за время перестройки совсем захирел, и помещения, сдававшиеся вначале различным мелким фирмам и конторкам, в конечном итоге сумел выкупить Дюкин.
Свернув налево, я проехала около сотни метров между невысокими жилыми домами и остановилась на большой площадке перед стеклянным фасадом. На пилоне рядом со входом висела стильная медная табличка, говорившая о том, что здесь расположена телестудия.
Просторный холл первого этажа давно не знал ремонта, но когда я повернула к ведущей на второй этаж лестнице, то оказалась совершенно в другом мире. Стены были отделаны светло-кофейным мрамором с тонкими золотистыми прожилками. Ступени лестницы, сияющие ослепительной белизной, закрывала шикарная ковровая дорожка. Хромированное ограждение завершали полированные перила из красного дерева.
В нише перед лестницей был установлен стол, рядом на стене висел кнопочный телефон и переговорное устройство. За столом сидел крепкий молодой человек в белой рубашке и черном галстуке, с бэйджем на груди.
— Добрый день… Сергей, — я перевела взгляд с карточки на лицо охранника и улыбнулась.
Увидев меня, охранник оживился — скорее всего, я ему понравилась — и даже немного привстал со своего места, приветствуя меня. Это был приятный на вид парень, с простым славянским лицом, с темными настороженными глазами.
— Здравствуйте, — губы Сергея сами собой расплылись в улыбке, — вы к кому?
— Я по делу, — я показала ему лицензию частного детектива, — расследую убийство вашего шефа.
Благожелательное выражение на лице охранника сменилось сперва на недоверчивое, а потом на более уважительное.
— Вы договаривались о встрече? — спросил он.
— Еще не успела, — с сожалением произнесла я, — но ведь это можно исправить?
— Сейчас попробуем, — он снял телефонную трубку и, переговорив с кем-то, поднял на меня глаза. — Пройдите, вас встретят.
Поблагодарив Сергея, я зашагала по лестнице. Поднявшись на второй этаж, очутилась в небольшом холле, с одной стороны к которому примыкал длинный коридор. Сюда же выходили две стеклянные двери. Вскоре одна из них открылась, и передо мной возникла молодая женщина в темном брючном костюме, лицо которой мне показалось знакомым.
— Татьяна Александровна? — с сосредоточенной миной она шагнула мне навстречу.
Ее жакетик распахнулся, открыв закрепленный на пояске мобильный телефон.
— Это я, — кивнула я, усиленно вспоминая, откуда я ее знаю. — А вы?
— Ольга Зарубина, — слегка улыбнулась она, — я сурдопереводчик, но в последнее время я одновременно исполняла еще обязанности менеджера по рекламе.
«Конечно! — я чуть не ударила себя по лбу. — Я частенько видела ее лицо в нижней части экрана, когда Вероника Дюкина вела местную программу новостей „Тарасовский дневник“. Вот почему она показалась мне знакомой».
