Именно знакомство с бородатым, влюбленным в науку профессором Иваном Петровичем Лаптевым окончательно и решило судьбу Антона. Каждую свободную минуту теперь он проводил в обществе нового взрослого друга. Они вместе трудились над усовершенствованием того же самого робота, мечтая о будущем, фантазировали о поистине волшебных возможностях компьютера в медицине, и Лаптев ничуть не уступал мальчишке в безумстве и дерзости идей.
Позже Антон узнал от отца, что профессор Лаптев являлся в самом деле общепризнанным авторитетом в области медицинской техники. Дело в том, что обычно открытый и во всем доверяющий своим родителям, Антон на этот раз почему-то долго скрывал свое новое знакомство. Но по какой причине он устроил такую таинственность, пожалуй, и сам не мог бы объяснить: должно быть, виной всему было подростковое упрямство, желание иметь собственную тайну и свое личное пространство. Надо же ему было хоть чем-то отличаться от отца, имея внутреннюю жизнь, отличную от их общей, семейной, открытой взорам всех знакомых. И пусть он принадлежит к известной в медицине семье, но он ведь и сам по себе чего-то стоит, и тоже звезда, пусть будущая…
Повзрослев, Антон вспоминал потом эту свою игру в тайну как смешное упрямство, однако бесспорным было то, что уже подростком он ощутил в себе эту будущую звездность, почувствовал свое высокое предназначение.
Впрочем, рано или поздно тайна, разумеется, должна была раскрыться. И однажды после неожиданной размолвки, вызванной его долгим и непонятным отсутствием, поскольку такие вещи в семье Житкевичей были большой редкостью, возмущенные родители призвали его к ответу. И Антон назвал наконец имя своего нового знакомого и не ошибся в ожиданиях: для отца это имя оказалось чрезвычайно приятным сюрпризом.
Иван Петрович Лаптев был заместителем директора смежного института, близкого по тематике к отцовскому. И был он также известен в научных кругах не только своими замечательными работами, но и тем, что имел довольно странное для ученого его ранга хобби. Он много времени тратил на занятия с молодежью. Часто встречаясь со школьниками и студентами как раз в том павильоне ВДНХ, где и произошло его знакомство с Антоном, демонстрируя ребятам несложные медицинские машины, он старался зажечь в них искру интереса к науке и найти продолжателей и энтузиастов своего дела. Отец давно знал и уважал Лаптева, однако не скрыл от сына, что, помимо научного авторитета, пожилой профессор известен всем также этой страстью к неуемному популяризаторству, над которой в ученых кругах принято подшучивать.
— Не боишься, что завтра профессор найдет себе на ВДНХ новых учеников, еще умнее и талантливее, чем ты? — хитровато прищурившись, спросил у Антона отец. И когда сын с возмущением затряс головой, отвергая саму возможность такой постановки вопроса, от души расхохотался и добавил: — Не волнуйся, шучу, шучу. Дружи с Иваном Петровичем. Лаптев — правильный мужик, настоящий ученый и очень хороший человек.
Так новое знакомство Антона было не только одобрено, но и вызвало немалое уважение родителей. Большая жизненная игра, которую знающие люди называют карьерой, началась.
Глава 6
Последние школьные месяцы пролетели для нашей неразлучной троицы стремительно. Все были настолько заняты учебой и подготовкой к поступлению в институты — курсами, репетиторами, экзаменами, — что на дружеское общение времени почти не оставалось. Тем не менее, хотя они и меньше стали общаться, их привязанность друг к другу и особая психологическая совместимость никуда не исчезли.
Антон готовился в медицинский: зубрил химию с биологией, писал сочинения по особым правилам, по-прежнему встречался с Лаптевым и читал научные журналы.
Сергей собирался сдавать иностранный язык, историю и сочинение совсем по другим требованиям — он был уверен, что поступит в Институт стран Азии и Африки.
Впрочем, они были по-прежнему интересны друг другу: им нравились одна и та же музыка, одни и те же книги… и одна и та же девушка.
Света же тем временем успевала все. Гимнастику она оставила, как говорила ее мама, «только для себя», для поддержания формы; мечты о профессиональной спортивной карьере улетучились вместе с лишними сантиметрами роста. Теперь на фоне подросших и разом, как одна, постройневших сверстниц девушка выглядела уже не такой высокой и худенькой, как в ранней юности, да и особого стимула к новым гимнастическим победам у нее тоже не было. В школе Светлана вполне утвердилась, славу самой изящной девушки класса завоевала давно, друзьями и поклонниками среди мальчиков обзавелась. Теперь оставалось лишь приобрести хорошую и выгодную профессию. Математику она в расчет никогда всерьез не брала, а среди гуманитарных наук, как она решила, посоветовавшись с матерью, ей больше всего подходила юриспруденция.
Правда, что такое юристы и с чем их едят, девушка представляла себе смутно. Но выйти на трибуну в строгом деловом костюме, произнести эффектную речь, привлечь к себе внимание всего зала — это было красиво. Это ей подходило. «В крайнем случае буду сидеть в нотариальной конторе, — смеясь, говорила она друзьям. — Представляете, у меня собственная, именная печать: юрист Светлана Анатольевна Журавина. Разве плохо?» И парни, привыкшие соглашаться со Светкиными милыми чудачествами, послушно кивали в ответ, мельком потом обмениваясь фразами: «И зачем женщине профессия?» — «Вот-вот, все равно скоро замуж выскочит, детей заведет…»
Они оба прекрасно относились к Светлане, однако не преувеличивали степень ее интеллектуальных возможностей, да и вообще не считали ум главным для женщины качеством.
А девушка в назначенный час смело отправилась сдавать экзамены на юридический факультет Московского университета. В те времена такого ажиотажа, как теперь, вокруг этой профессии не было, и Света (спасибо приличной школьной подготовке!) без особого труда прошла вступительные испытания, став студенткой главного вуза страны.
Разумеется, Сергей и Антон не отстали от подруги в реализации своих устремлений. Они тоже стали студентами именно тех институтов, которые для себя планировали. После школы пути ребят мало-помалу начали расходиться, они уже не могли видеться каждый день. Но какое-то время, особенно в первую студенческую осень, ухитрялись встречаться по выходным, болтали, бегали в кино, слушали музыку, однако все это происходило уже больше по привычке, нежели по причинам глубокой душевной склонности.
Только одна традиция, пожалуй, оставалась незыблемой: собираться по праздникам у Житкевичей. Мать Антона всегда умела встретить и угостить друзей сына так, что они ощущали себя по-настоящему желанными гостями. Накрыв стол и поговорив с молодежью о том о сем, Анна Алексеевна умудрялась незаметно скрыться, ненавязчиво сославшись на дела и оставив ребят среди их собственных бесед и секретов.
А они веселились, изображая друг перед другом своих новых преподавателей и сокурсников, рассказывая о студенческих приколах, обсуждая учебные планы занятий. Все это было для них новым и свежим, подобно запаху краски в заново отремонтированных институтских аудиториях. Однако постепенно учебные будни брали свое, и все трое оказались загруженными подготовкой к семинарам, коллоквиумам, регулярным контрольным…
Парни были заняты более плотно, чем Света, ведь с юристов спрашивали, в основном, в сессию. А вот у Сергея занятия китайским языком требовали ежедневного многочасового тренинга, да и Антону пришлось начать зубрежку тоже с первых дней: латынь, биология и химия требовали терпения и усидчивости.
По сравнению с вечно занятыми теперь друзьями девушка оказалась свободной как птица. Куда хочу, туда и лечу! А куда она хотела, Света и сама пока толком не знала, главное, что лекции и семинары не отнимали у нее слишком много времени. И она почувствовала себя совсем взрослой, скинувшей надоевшее школьное платьице, отряхнувшей с себя привычные нормы поведения. «Старые дружбы, как листья, опали», — мурлыкала она популярную в те времена песенку и действительно ощущала себя выросшей из старых дружб и привязанностей.
На ее курсе было много интересных, веселых студентов, в том числе и приезжие из разных городов, больших и маленьких, короче, со всей страны. Были и совершенно взрослые, уже семейные дяденьки и тетеньки. Ничего общего у Светланы с ними, конечно, не складывалось — те жили в общежитии, учились как проклятые, страстно осваивали нормы и правила московской жизни. Девушке же их интерес к «культурному наследию Москвы», как она это насмешливо называла, казался смешным и мелким. Разве можно излишне серьезно относиться к Большому театру, например, или к Третьяковке, которые всегда здесь были, стоят, слава богу, и дальше никуда не денутся? В такие места можно ходить, когда тебя ведут за руку, в пятом или шестом классе. А будучи уже взрослым — да ни за что! Кругом клубится и бурлит такая интересная столичная жизнь, и для нее нужны деньги, а вовсе не какое-то там образование или так называемый культурный уровень.
