3. В центр обоснования классической школой уголовного наказания поставлено преступление. Соразмерность между преступлением и наказанием представлялась Беккариа олицетворением справедливости. Он писал, что «препятствия, сдерживающие людей от преступлений, должны быть тем сильнее, чем важнее нарушаемое благо и чем сильнее побуждения к совершению преступлений».[42] Эта криминоцентричность уголовного права является характерной чертой классической школы, отражая как сильные, так и слабые ее стороны. При данных обстоятельствах личность преступника не то чтобы отодвигалась на второй план, но попросту игнорировалась. Считалось, что «не должно быть одинакового наказания за два преступления, наносящие различный вред обществу».[43] Однако из этого утверждения вытекало, что равной каре за равное преступление должен быть подвергнут как взрослый, так и подросток, как лицо, совершившее преступление преднамеренно, так и содеявшее его под влиянием сильного душевного волнения, как человек, преступивший закон впервые, так и рецидивист.
Классической школой сформулирован ряд карательных принципов, и прежде всего незамедлительность наказания, сходство между природой преступления и природой наказания и, наконец, приписывавшийся В. И. Ленину принцип неотвратимости наказания. Именно Беккариа определил этот принцип следующим образом: «Одно из самых действенных средств, сдерживающих преступления, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности…»[44]
4. Классическую школу уголовного права следует считать одновременно и школой криминологии еще и потому, что в ней сформулированы идеи предупреждения преступлений. Ш. Монтескье,[45] а вслед за ним Ч. Беккариа высказались о том, что «лучше предупреждать преступления, чем наказывать. В этом – главная цель всякого хорошего законодательства».[46] Впоследствии данная формула была подхвачена К. Марксом.
Чрезвычайно важно то, что классическая школа связывает предупреждение преступлений со свободой и просвещением. «Порабощенные люди всегда более сластолюбивы, распутны и жестоки, чем свободные».[47] Беккариа был против чрезмерного запретительства, неоправданного расширения сферы уголовного закона. «Хотите предупредить преступления? – писал он. – Сделайте так, чтобы законы были ясными, простыми, чтобы вся сила нации была сосредоточена на их защите и чтобы ни одна часть этой силы не направлялась на их уничтожение».[48]
Предупредительная стратегия классической школы строится на сочетании наслаждения и страдания в качестве важнейших стимулов поведения. Она предусматривает награждение добродетели.[49] При этом подразумевается такая организация государственной деятельности, при которой сами носители власти должны быть более заинтересованы в соблюдении законов, чем в их нарушении.[50]
Самым верным, хотя и самым трудным, средством предупреждения преступлений Беккариа считал усовершенствованное воспитание. Не потеряло актуальности его предостережение от бесполезного множества изучаемых молодежью предметов, чему должен быть противопоставлен точный их выбор. К добродетели он рекомендовал идти «легкой дорогой чувств, а не сбивчивой дорогой наказаний, убеждением в неизбежности, вредности последствий».[51]
Последователем Чезаре Беккариа является Иеремия Бентам (Bentham) (1748–1832), английский социолог, юрист, родоначальник одного из направлений в английской философии – утилитаризма. Он родился в семье адвоката в Лондоне. Этика Бентама изложена в произведении «Деонтология, или наука о морали» (1834). В ее основе лежит «принцип пользы», согласно которому действия людей, их отношения должны получать моральную оценку по приносимой ими пользе. В определении пользы принимались во внимание частные интересы человека. Он формулирует принцип «наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов», призывая к достижению личного преуспеяния, увеличивающего общую сумму счастья. Значительное внимание он уделял разработке проблем уголовного наказания. По мнению Бентама, человеческое поведение определяется его стремлением к удовольствию и страхом страдания. С учетом этого ученый предложил строить институт наказания, которое должно «превышать выгоду преступления». Бейтам вводит понятие лестницы наказаний, сравнительная тяжесть отдельных видов которого определяется самым тяжким видом.[52]
Идеи классической школы оказались плодотворными. Они содействовали коренной «буржуазной» реформе уголовного законодательства, которое не без их влияния стало более гуманным и целесообразным. Однако эта школа еще недостаточно оценила особенности личности, играющие роль в совершении преступления, не увидела необходимости учитывать их при осуществлении наказания и предупреждения. Являя собой теорию «чистого разума», классическая школа в малой степени опиралась на практику, на фактический материал о преступлениях и борьбе с ними. Все эти вопросы предстояло поставить следующим поколениям криминологов.
§ 3. Позитивизм в криминологии. Туринская школа
1. Родоначальником позитивизма в криминологии считается Чезаре Ломброзо (Lombroso, 1835–1909), профессор университетов в Павии (с 1862) и Турине (с 1896), опубликовавший в Италии в 1876 г. работу «Преступный человек» на основании проведенного им изучения значительного числа заключенных в Турине с применением антропологических методов измерения и описания их внешности. Наблюдения привели его к выводу о том, что типичный преступник может быть распознан по определенным физическим признакам: скошенный лоб, удлиненные или неразвитые мочки ушей, складки лица, чрезмерная волосистость или облысение, чрезмерная или притупленная чувствительность к боли и др.
Он разработал классификацию преступников, оказавшую и продолжающую оказывать влияние на последующие попытки криминологов систематизировать преступников по группам. Классификация Ломброзо включала такие группы: 1) прирожденные преступники; 2) душевнобольные преступники; 3) преступники по страсти, к которым он относил и «политических маньяков»; 4) случайные преступники.
Ссылаясь на свои исследования, Ломброзо полагал, что приблизительно по одной трети приходится на заключенных, обладающих атавистическими чертами, на пограничный биологический вид и на случайных правонарушителей, от которых не следует ожидать рецидива. Привлек к себе внимание прежде всего тезис Ломброзо о существовании анатомического типа прирожденного преступника, т. е. человека, преступность которого предопределяется его определенной низшей физической организацией атавизма или дегенерации. Однако последовавшие тщательные обследования преступников, в том числе в России, не подтвердили его выводов. Так, патологоанатом Д. Н. Зернов на основании специально проведенных проверочных исследований пришел к убеждению, что «прирожденного преступника» не существует, что квалифицированными изысканиями в области анатомии не удалось подтвердить его бытие. Зернов отмечал, что среди преступников встречаются люди с признаками дегенерации точно так же, как и среди непреступных людей. Численность их, вероятно, одинакова среди как преступников, так и непреступников, поэтому и средние числа получаются одинаковые.[53]
Нельзя отрицать вклад Ломброзо в развитие криминологии. Именно он начал исследования фактического материала, поставил вопрос о личности преступника и о причинности преступного поведения,[54] трактуя ее как цепь взаимосвязанных причин.[55]
2. В более поздних работах Ломброзо модифицировал свою теорию, произвел анализ большого числа факторов, влияющих на преступное поведение. Так, в основательном сочинении «Преступление»[56] он рассматривает зависимость численности преступлений от метеорологических, климатических, этнических, культурологических, демографических, экономических, воспитательных, наследственных, семейных и профессиональных влияний. В этой работе не придается чрезмерного значения наследственности, она упоминается лишь в конце длинного списка факторов преступного поведения. О ее роли автор пишет довольно туманно: «…тип развития организма неизменно передается по наследственности. Сами дети принимают довольно значительное участие в проявлении наследственности».[57]
Утверждения о наследственном предрасположении к преступлению можно встретить и в современных работах. Но по мере развития криминологии авторы, занимающиеся проблемой наследственности, считают своим долгом разъяснять опосредованный механизм ее влияния на нарушение человеком закона. Собственно склонность к правонарушению не является наследственной. Да этого и быть не может, поскольку сами законы не постоянны, и их введение во многом зависит от воли законодателей. Однако тип темперамента, половозрастные характеристики, другие биопсихологические особенности, включая аномалии, безусловно, проявляются в человеческом поведении. Во взаимодействии с внешней средой, общественным окружением они обусловливают человеческое поведение и при определенных обстоятельствах могут стать одной из предпосылок преступления. Таким образом, биологическим путем могут наследоваться лишь отдаленные предпосылки преступного поведения.
