Это был Джеймс. Как же я могла забыть его? Я же чувствовала, что он ощущался таким знакомым и родным, но также я прекрасно понимала, что проведенный вместе один день просто-напросто стерся из воспоминаний последующих двенадцати лет. Но все те вещи, которые сделали его особенным для меня тогда, сделали его особенным для меня и под пирсом. Столько мыслей пришло в голову после этой небольшой записи, над которыми нужно подумать. Но затем я переворачиваю страницу и вижу еще.
И еще, и еще, и еще. Каждая страница исписана. Каждая страница исписана откровениями Джеймса.
Я переворачиваю страницу, на которой написана вторая запись и смотрю на число. Мой день рождения. Год спустя. Тут же вставлена между страниц моя фотография, которая сделана с приличного расстояния, поэтому смотрится немного размытой, но этого достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться. На моей голове надета широкополая оранжевая шляпа. Я так хорошо помню тот день. Она была из джинсовой ткани, и мне казалось, что это самая крутая вещь, что у меня была. Добавьте к этому очки в белой оправе и зеленый купальник.
Дорогая Рыба-лев,
Я думаю, мне придется наблюдать за тобой со стороны с того момента, как я отклонил предложение Адмирала в прошлом году. Но это ничего. Я привык. Все, что бы я ни делал в своей жизни, я делаю издалека. И так как мне всего семнадцать, впереди еще долгая жизнь. Я рад, что ты даже наполовину не представляешь, что происходит в этом мире, потому что внутри меня умерла бы какая-то часть, если бы ты узнала об этом. Моя маленькая сестренка пропала. У моей матери случился нервный срыв, и поэтому отец ее игнорирует. Мое восьмое убийство политического лидера вошло в мировую историю. Меня дважды ранили, я попал в плен и меня пытали, оставили умирать, а затем спасли. Мне дали надежду.
Мне кажется, самое значительное событие в этом году — мое спасение, потому что когда я был в заключении, то думал о тебе, о том, как хочу увидеть тебя еще раз.
Я ценю то, что меня спасли. Они сказали нам не привязываться друг к другу. Убийцы не могут быть друзьями. Никогда еще в жизни я не видел более дружелюбного лица, чем у номера Один, когда он пришел спасти меня. А теперь я перед ним в таком долгу, что сомневаюсь, что когда-нибудь смогу его оплатить.
Твой друг,
Номер Шесть.
Я переворачиваю страницу и вижу еще одну запись, которая датирована годом позже.
Дорогая Рыба-лев,
Мне, скорее всего, нужно уничтожить эти записи, чтобы ты никогда не смогла прочитать их. Я не приходил бы сюда, чтобы наблюдать за тобой со стороны. Нет, я бы не стал делать этого, это все так неправильно. Но мне было приказано твоим отцом приходить сюда, я не могу противиться его воле. Кажется, что ему необходимо больше времени, чтобы принять мой отказ в качестве ответа. Поэтому моя работа сидеть в ресторане и наблюдать за тем, как ты играешь на пляже. Сейчас я чувствую себя отлично, я прилично набрался, и поэтому прошу извинения за мой неаккуратный почерк. Но принять чью-то дочь в качестве взятки, как оплату за мою работу... это больше, чем моя душа убийцы может принять.
Я не хочу тебя.
И я никогда не захочу тебя.
Номер Шесть.
Господи, я никак не ожидала такой неприязни по отношению ко мне. Я закрываю дневник, и счастливые мысли, которые роились в моей голове минуту назад, быстро улетучиваются. Он не хочет меня. Мое сердце начинает стучать быстрее, и я делаю глубокие вдохи, чтобы успокоиться. «Харпер, будь разумной», — вещает внутренний голос. Это все было много лет назад. Он же был таким молодым тогда, все могло перемениться.
Всего восемнадцать.
Ему было всего восемнадцать в тот год. Больше не ребенок. Но уже также и не неопытный убийца.
Я кладу дневник на диван и усаживаюсь поудобнее на восхитительных светло-зеленых диванных подушках. У него слабость к зеленому цвету. Дом снаружи тоже выкрашен в зеленый цвет. Я открываю дневник на четвертой записи. Мой день рождения три года спустя.
Дорогая Рыба-лев,
В который раз твой ненормальный отец заставляет меня наблюдать за детской возней. И опять ты играешь на пляже. А я сижу и размышляю, сколько людей умерло от моей руки в этом году. Десять. Еще десять человек добавилось к моему списку. А ты все такая же милая и забавная девочка со светлыми волосами. Сколько тебе сейчас? Девять? Мне сейчас девятнадцать. Я уже гребаный мужчина. Хочешь узнать, что я делал на свой прошлый день рождения? Попробуй догадаться.
В этом году я был приглашен на частный остров, который находится прямо напротив твоего. Твой отец оставил мне бинокль и настоял на том, чтобы я наблюдал за тобой целый день. Наши острова находились не так далеко друг от друга, и я слышал твой смех, когда они вынесли тебе торт.
И теперь я все также не могу отвести своего взгляда от тебя.
Но я не хочу тебя.
Никакое бесконечное количество твоих милых наивных улыбок не заставит меня полюбить тебя. Потому что ты не имеешь ничего общего с этой извращенной, неправильной жизнью, которой я живу.
Номер Шесть.
Мне приходится подавить желчь, которая исходит из моего желудка, когда заканчиваю читать.
Он же не мог этого чувствовать на протяжении всех этих лет. Ведь нет же?
Дорогая, Рыба-лев…
Дорогая, Рыба-лев…
Дорогая, Рыба-лев…
Дорогая, Рыба-лев...
Дорогая, Рыба-лев...
Дорогая, Рыба-лев...
Дорогая, Рыба-лев...
Прошло семь лет и каждая запись, слова в записи становились лишь все более наполненными ядом и презрением. Но последняя запись адресована не мне, она сделана не в мой день рождения. Она написана всего пару месяцев назад.
Дорогая Эмбер,
Позволь каждой частичке жизни, которой я наполняю твое имя, когда произношу его, быть доказательством моей любви к тебе.
Джеймс.
Я не знаю почему, но то, что он подписался под ее письмом своим именем Джеймс вместо Номер Шесть, ранит меня в самое сердце, даже больше, чем слова «люблю», обращенные к ней. Потому что эта Эмбер что-то значит для него. Больше чем я — это точно.
Он мне отвратителен. Особенно то, как он презрительно относится к моему возрасту, он упоминал это от письма к письму. Вероятно, он не мог и предположить, что когда-нибудь эти записи попадут в мои руки. Когда он мне говорил в Хантингтоне, что его совершенно не тревожит мой возраст, я знала, чувствовала, что он лгал. Ему никогда не нужна была я — невеста, которая была обузой. Но это все? Его даже не просто тревожил факт моего возраста.
