из них. Волонтерю там. Сейчас идет подготовка к зиме. Мы утепляем старые вольеры и строим несколько новых. Денег, как обычно, не хватает, — рассказываю на ходу.
Мы идем рядом, держим дистанцию в метр, широкий тротуар позволяет. Людей на улице почти нет. День будний, время уже позднее, да и душно очень. В августе раскаленный бетон в центре города не остывает даже по ночам.
— И давно ты этим занимаешься?
— С начала лета. Хожу раз в неделю, помогаю с выгулом и гигиеной. Научилась стричь когти! — хвастаюсь.
— Любишь животных?
— Разве можно их не любить? — пожимаю плечами.
— Мясо поэтому не ешь?
— Нет. Не знаю. Может быть, — путаюсь. — Наверное…
Предчувствуя дальнейшие неудобные вопросы, обманываю. Не к чему этому парню знать о моих психологических проблемах. Их немало. Я и в приют хожу по рекомендации психолога, волонтерство помогает чувствовать себя нужной.
— А ты кем работаешь?
Только задав этот вопрос, я понимаю, что не знаю о Максиме ничего, кроме возраста, к которому прицепилась с самого начала. Мне даже фамилия его неизвестна.
— У меня блокчейн-стартап. Занимаюсь майнингом крипты, — выдает вышагивающий рядом Макс.
— Прости, ты сейчас на каком языке разговаривал? — пытаюсь пошутить. — Я ни слова не поняла.
— Знаешь, что такое криптовалюта?
— Биткоин? — произношу единственное знакомое слово из этой области.
— Это одна из монет. Я добываю несколько, с битком сейчас не работаю, — поясняет.
— Добываешь? Это как?
— Произвожу.
— Ого! Разве это законно?
— Здесь — нет, в Австралии — абсолютно.
Темп мы не сбавляем. Идем быстро, разговариваем громко.
— А ты работаешь в Австралии?
— И работаю, и живу почти полжизни…
Я резко останавливаюсь.
— В Австралии? Не в Австрии? — уточняю, выкатив глаза. — В той, которая за экватором? — рукой рисую в воздухе большой полукруг. — Где живут коалы и утконосы?
Макс тоже останавливается.
— Ты не назвала кенгуру?! — смеется.
Вау. Он таки умеет смеяться.
— Обалдеть! — взмахиваю руками. — Австралиец, значит. Так вот, что с тобой не так…
— А что со мной не так? — уточняет озадаченно.
— Ну-у, — тяну, подбирая слова. — Ты о-очень необычный, Макс…
Несколько минут мы идем молча. Я перевариваю информацию. Она многое объясняет. Максим разительно отличается от местных парней. Поведением, манерой говорить, стилем в одежде… Да всем! Я думала, выпендривается, а он просто с другого края света и реально другой.
— …Ты меня удивил, — признаюсь. — Я решила, что у вас с Костей общий бизнес. Подумала, что ты приехал из Питера, или из Москвы, потому что на крымского совсем не похож. Но потом Лера сказала, что вы с Бариновым учились вместе, и я совсем запуталась!
Под впечатлением болтаю без умолку, не утаивая того факта, что думала о нем. Макс тоже открывается и рассказывает, что вырос в Крыму и совсем не хотел уезжать, но пришлось. Делится воспоминаниями, как привыкал к другому климату и странному вкусу еды. Признается, что довольно долго в Австралии все казалось чужим, но теперь он считает эту страну родной.
— Ты хорошо говоришь по-русски, не забыл язык, — замечаю, дослушав его рассказ.
— Русский остался родным, а английским им стал. Я билингв.
— Везет! Я три года занималась с репетитором английским и все равно говорю плохо. Нет способности к иностранным языкам, — развожу руками.
Мы стоим на переходе. Впереди виднеется мой дом.
— Дело не в способностях. У тебя нужды не было. Появится — за полгода заговоришь!
— Теперь английский мне ни к чему, — вздыхаю. — Закончились мои путешествия, впереди четыре года учебы на экономическом.
Макс приподнимает брови:
— Нравится математика?
Поморщив нос, мотаю головой:
— Просто прошла по баллам. Мама настояла, чтобы шла учится хоть куда-то.
Светофор мигает, я начинаю идти…
Гул нарастает настолько стремительно, что невозможно понять, с какой стороны. Он словно сверху обрушивается. Максим успевает схватить меня за локоть и дернуть назад. В следующий миг на бешенной скорости мимо проносится автомобиль. Кажется, красный.
— Ты что творишь, Лиза?! Куда, мать твою, идешь? — орет мой провожатый, развернув меня к себе и тряхнув.
Мое тело, как ватное, в глазах пелена.
— Я его не видела, — шепчу испугано.
Сцепив зубы, Макс выдает несколько ругательств и качает головой:
— Такое чувство, что тебе жить надоело!
— У меня близорукость, в темноте без очков совсем плохо вижу, — моргаю и чувствую, как по щекам текут слезы.
— Плакать не надо, — говорит Максим спокойнее и обнимает меня. — Сегодня просто не твой день.
Рвано выдохнув, обнимаю его в ответ. Он снова спас меня и утешает. Второй раз за этот треклятый день.
Когда успокаиваюсь, Макс берет меня за руку и держит крепко, как родитель свое неразумное чадо. Дождавшись следующего зеленого, мы переходим дорогу.
Через двор идем, держась за руки. Молчим. Мне неловко. Идти рядом и просто болтать было нормально, а вот так — смущаюсь. И мама из окна может увидеть, придется как-то объяснять.
У игровой площадки в центре двора останавливаюсь.
— Дальше я сама. Спасибо, что проводил, — пытаюсь выдернуть руку, но она как в тисках. — Пусти, — смотрю исподлобья. — У меня есть парень и вообще…
На полуслове замолкаю. Зря я это ляпнула, да еще и так нервно.
Макс ведет по мне внимательным взглядом. На его лице не дергается ни один мускул, даже самый микроскопический.
— И…? — заглядывает в глаза. — Где он? Почему вы не вместе?
— Он сейчас на турнире в Штутгарте. Раньше мы танцевали в паре, теперь он танцует с другой партнершей, — говорю и чувствую, как опускаются плечи. Достаточно произнести это вслух, чтобы накрыло безнадегой.
— И ты об этом думаешь весь день? — догадывается Макс. — Тебя это расстраивает?
— Не то слово! Я в глубокой эмоциональной яме, — вздыхаю.
Поражаясь собственной откровенности, рассказываю австралийцу, что в прошлом году наша пара заняла на чемпионате в Германии второе место, а в этом должна была победить. Признаюсь, как горько от мысли, что Чемпионкой Европы мне уже не стать никогда.
Дослушав, Макс отпускает мою руку:
— Тебе, Лиза, нужно принять тот факт, что только по возрастающей в жизни не бывает. Такой график — утопия. После любого падения, в прямом или переносном смысле, происходит подъем. Чувствуешь себя на дне? Значит, пришло время оттолкнуться от него и начать движение вверх.
— В моем случае такая философия не работает, — возражаю. — После падения в прямом смысле, подъем в переносном уже невозможен. Я сломала не ногу, а свое будущее в танцах. Убила карьеру, которой жила.
— Ты зациклена на прошлых достижениях, поэтому не видишь других возможностей. А поднять способны только они, — заявляет Макс.
— Думаешь, это так просто — заняться чем-то другим? Я с трех лет жила танцами. Сначала балет,
