солист филармонии и дрался как Римский гладиатор. Все складывалось как нельзя лучше, и я ждал выздоровления Димана.
Пришло время и, наконец, его выписали. Где-то в глубине души, я чувствовал, что жизнь готовит мне какой-то подвох.
Все случилось как в лучших немецких сказках, то есть как нельзя хуже – Диман больше не улыбался, а на голове у него зиял огромный шрам. Когда я подошёл к нему и спросил:
– Диман, ты как?
Он посмотрел на меня как на чужого. Я и был для него чужим. Он полностью потерял память. Его поводили по классу, как на экскурсии, рассказали о ребятах, преподавателях и увели.
Больше я его не видел. Он будет проходить курс реабилитации после тяжёлой травмы.
Я потерял своего друга. Это был другой Диман. Вот тогда, что-то щёлкнуло в моей голове, и запустился безвозвратный процесс череды событий, по ходу которого моя детская психика дала трещину.
Сначала у меня была тренировка по боксу, на которой я колотил грушу с неконтролируемой яростью и не мог заставить себя остановится, как будто находился в психическом припадке. Смутно я увидел, как тренер сделал шаг в мою сторону, видимо, чтобы меня остановить, но Марк что-то сказал ему и меня никто не тронул.
Очень хорошо.
Потом через неделю я выиграл городские соревнования и получил свою первую медаль. Мне дали новый разряд. Даже кубок какой-то вручили.
Стало ещё лучше и веселей, но почему-то хотелось умереть.
Дальше я выступал на каком-то дрянном празднике и пел лирическую песню фронтового солдата перед боем, там были такие слова:
Когда имеешь право жить, руководить судьбой и улыбаться,
Не нужно право голоса искать и притворяться.
За частоколом сонных, лживых лиц,
Я вижу боль и пение свободных птиц.
За радость мне отдать свою судьбу в обмен на крылья,
Чтоб обрести свободной воли в роге изобилия.
И пусть с рассветом потеряю жизнь я,
моя душа покинет местные края.
Устав смотреть на царство лицемерия,
Притворства волчьего, под маской ласковой овцы,
Я перестал искать доверия,
Под осуждающими взглядами людской толпы.
И потому, я вынужден терпеть.
Не суждено мне вольным умереть.
Рождённый убивать – летать не должен.
А вместо крыльев мне дадут клинок и ножны…
Спел её и сорвал бурю оваций с помесью восторга. Мой преподаватель назвал меня юным дарованием и гордостью музыкальной школы. Лучше бы этот слащавый популист подыскал мне песню порадостнее. Марк сказал, что на моё сценическое кривляние смотреть не пойдёт, а Маша сидела в первом ряду и даже, кажется, плакала – она очень чуткая девушка.
Ну, а я никогда не был столь равнодушен ко всему живому. Мне вообще ничего не хотелось. Я, кстати, стал популярен в школе. Теперь мы вместе с братом висели на школьной доске почёта. Только зачем мне все это, я не знал. Школьный психолог сказала, что у меня есть признаки ангедонии – психического расстройства. Смотря на себя в зеркало, я видел томный и тяжёлый взгляд звёздного мальчика. Мне он казался красивым, но каким-то чужим и даже злым.
С тяжёлой головой я лёг спать. Крутился, вертелся, потом кое-как уснул.
Мне приснился кошмар. Ну, а что ещё ждать?
Во сне я медленно подошёл к зеркалу и увидел свои старые, родные, милые зелёные глаза. Какое-то душевное тепло наполняло меня с ног до головы. Я как будто грелся изнутри чем-то благостным и лёгким, мне было хорошо-хорошо, как никогда прежде. Но вдруг мои глаза наполнились слезами, я ослеп на какое-то время, а когда прозрел, то увидел, что они стали небесно-голубыми. Вся душевная теплота исчезла, растворилась, стало очень холодно и тяжело.
Потом я увидел за своей спиной Диму, он улыбался мне, но почему-то сидел в инвалидном кресле.
– Ничего Тима, – сказал он мне. – Мы ещё посмотрим, чья возьмёт!
Мне хотелось обнять его, я сделал шаг, но вдруг провалился в какую-то тьму и полетел куда-то вниз. Я летел все ниже и ниже, было жутко холодно и противно, а потом остановился и увидел старую бабку, что встретил у кафетерия.
Она стояла и мерзко улыбалась, а потом спросила меня гнусавым голосом:
– Ну что, все получил, чего хотел?
– Верни все назад! Верни! – закричал я.
– Желаю тебе, чтобы сбылись все твои мечты! – сказала она и захихикала.
Мне стало очень страшно, меня трясло. Все исчезло, я вновь погрузился в темноту. Потом откуда-то сверху зажегся свет, а я, неожиданно, оказался на боксёрском ринге.
– Один шаг! Один шаг, и ты чемпион! – кричал мне Марк в углу в роли секунданта.
Я посмотрел на своего противника, потом подошёл и выбросил левый джеб, от которого он потерял равновесие и упал навзничь, после чего трибуны взревели от восторга. Все что-то кричали и аплодировали, мне свистели и гудели, творилось что-то неописуемое, все погрязло в страстной эйфории, а потом я услышал:
– Ты – чемпион! Ты сделал, ты смог!
Я хотел закричать от счастья, но вдруг понял, что рот мой зашит толстыми нитками, у меня получилось только промычать. Прозвучал гонг, и я перенёсся на концертную сцену, где я пел песню, а вокруг были огромные рекламные плакаты с моим изображением в полный рост.
Я очень хорошо пел, голос мой был мелодичен и мягок, публика слушала меня, покачивая головами в такт музыке. В первом ряду сидела моя бабушка и умилялась моему выступлению. Все было хорошо, но потом что-то случилось, и бабушка схватилась за сердце. Я вновь услышал мерзкий хохот старухи, он словно обволакивал меня кругом и душил со всех сторон. Я прекратил петь, выронил микрофон и бросился ей на помощь, как вдруг проснулся.
Меня тормошил Марк:
– Да проснись же ты! Проснись! – кричал он.
Я никогда не видел его таким встревоженным.
– Вставай! Быстрее! Одевайся! Бабушке плохо! – говорил он сбивчиво.
– Ч-ч-что? – я не хотел в это верить.
– Быстрее! Скорая уже внизу, я кричал тебе!
Марк схватил куртку и побежал вниз по лестнице.
Я ущипнул себя. Потом ещё раз, уже сильней. Третий раз, я просто сжал собственную руку со всей силы, пока она не побелела – мне так хотелось проснуться из этого вечного кошмара. Я не мог поверить во все это! Как это вообще возможно?!
Но я не спал…
В ту ночь бабушки не стало – это был инфаркт. Больше у меня не было никаких сил терпеть. Теперь я все понял. Вообще все. Старая карга просто прокляла меня. Во всем виноваты мои собственные, неуёмные желания. Никак иначе.
Вот
