– Вот эта. – Я вынула фотографию из пластикового кармашка и прибавила к стопке фотографий дедушки и бабушки, мамы и разнообразных тетушек и дядюшек, которых, кажется, никогда не встречала и чьи неразборчивые имена на рождественских открытках никогда не узнавала.
– Должно быть, ты по ним скучаешь. – Дедушка сел рядом со мной. – Так не должно быть. Твоя мама опять звонила вчера вечером. – Он накрыл рукой мою руку. Его ладонь была теплой и влажной.
– Не хочу о ней говорить. – Желудок свело при мысли о том, что я наделала, и я отдернула руку.
– Тебе надо говорить о ней. Разложить все по полочкам у себя в голове.
– Я ведь говорила об этом с Полой в свое время, не так ли? Какой был смысл ходить к дурацкому психотерапевту, если и с тобой приходится говорить о том же?
– Не ругайся, Грейс.
Ножки стула заскрипели по плиточному полу – это я отодвинулась от стола и встала.
– Пойду к Чарли.
– Подожди. – Бабушка выставила руку, точно полицейский, останавливающий движение. Прислонившись к дверному косяку, я выжидала, постукивая пальцами по деревяшке, глядя, как она кладет громадный кусок бисквита на кусок фольги и заворачивает. – Возьми с собой. Эту девочку надо подкармливать. – Если послушать бабушку, то никто нормально не питается, кроме нас. – Может быть, ты хочешь пригласить ее поехать с нами на каникулы в этом году, мы едем за границу.
– Правда? Куда? – Любопытство подняло мне настроение. Я скрестила пальцы за спиной: Диснейленд, Диснейленд, Диснейленд. Эсме ездила со своей тетей в Париж в прошлом году и с тех пор не перестает говорить об этом.
– На остров Уайт.
– Айви, это не заграница. Я тебе объяснял. – Дедушка подмигнул мне, и я не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.
– Если это не заграница, тогда почему мы должны садиться на паром, чтобы туда добраться, а? Объясни мне.
Пластиковый пакет из магазина «Теско», туго набитый фотографиями и кексом, стучал по ногам, пока я неслась через деревню, мимо жужжащих газонокосилок и садовых шлангов, поливающих чумазые машины. Кроссовки шлепали по бетону, я бежала все быстрее и быстрее, стараясь изгнать из головы слова дедушки. Моя жизнь казалась расколотой надвое. На «до» и «после».
Когда я добралась до главной улицы, футболка взмокла от пота, и я привалилась к почтовому ящику, чтобы отдышаться. До меня донесся взрыв смеха. Это Шиван вышла из магазина «Бутс» со своей младшей сестрой Эбби. Я хотела крикнуть «Привет!», но Шиван, приложив ладонь к уху Эбби, что-то ей сказала. Они посмотрели в мою сторону и захихикали. Я захлопнула рот и принялась сосредоточенно изучать расписание выемки писем, осознавая, что щеки у меня, вероятно, такого же цвета, как почтовый ящик, и жалея, что не срезала дорогу через парк – но бабушка не любит, когда я хожу там одна. «Там всякий сброд», – говорит она, но в дневное время в парке обычно полно слащавых карапузов и озабоченных мамаш. Я не очень понимала, что Шиван имеет против меня, но она никогда не относилась ко мне так доброжелательно, как Чарли и Эсме, и с каждым годом она становилась все недружелюбнее. Эбби и Шиван нырнули в кафе, и я торопливо проскочила мимо его витрины, опустив голову и ссутулившись.
Дом Чарли был зажат в ряду викторианских террасных домов из красного кирпича, с общим выходом нескольких дымовых труб. Там раньше жили рабочие старой текстильной фабрики. Фабрики давно не было, ее здание сейчас занимала начальная школа, но дома остались.
Газон перед домом зарос высокой травой и крапивой, поэтому, пробираясь к входной двери, я подняла руки. Проигнорировав дверной звонок – по-моему, он никогда не работал, – постучала дверным молотком. Чешуйки черной краски отслаивались от двери и, порхая, падали на порог. Я ждала, и как раз в тот момент, когда собиралась постучать снова, услышала стук каблуков-шпилек, позвякивание браслетов, и дверь со скрипом распахнулась.
– Привет, Лекси. – Мать Чарли прижалась к стене, и я просочилась в прихожую. Лекси встряхнула руками:
– Закрой дверь, Грейси Грейс. У меня лак еще не просох.
Я закрыла за собой дверь и наклонилась, чтобы подобрать с половичка почту.
– Всю рекламу можешь забрать с собой, – сказала Лекси. – Мне она на фиг не нужна. – Лекси подула на свои рубиново-красные ногти. – Как дела? Уже нашла себе бойфренда?
– Нет. Я…
– Тебе лучше без него. Они все, к чертям, никуда не годятся. Чарли на кухне, готовит чай. Голодная?
– Умираю с голоду. – Съеденный кусок лимонного кекса рассосался во время бега.
Чарли высыпала на рыжий от ржавчины противень куриные наггетсы и чипсы.
Лекси почти никогда не готовила. Чарли жила практически на одной пицце, бургерах и чипсах – просто чудо, что она была такой тощей. «Ленивая еда для ленивых людей», – говорила бабушка, но мой рот все равно наполнился слюной.
– Сделай одолжение, зажги мне сигаретку. Не хочу размазать лак. – Лекси кивнула в сторону пачки, и я вытащила сигарету и протянула ей. Она сомкнула вокруг нее алые губы. С трех попыток я привела в действие зажигалку, Лекси наклонилась ко мне, и мне стало страшно, что ее волосы, сухие и всклокоченные после многих лет окрашивания, могут вспыхнуть. Она затянулась, и кончик сигареты зажегся красным.
– Что у тебя там? – кивнула Лекси в сторону моего пластикового пакета.
Я отодвинула в сторону стопку писем, разбросанных по столу, и вывалила фотографии.
– Это для нашего проекта по истории. Родословное древо. Глупая идея, но это обязательно. Чарли тоже надо принести какие-нибудь фотографии.
– Не уверена, что у меня есть что-то подходящее. Только публичные снимки. Немного рискованные, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Я не поняла, но все равно засмеялась в ответ на ее смешок.
– А что насчет отца Чарли?
– А что насчет него? – Лекси нахмурилась и отогнала дым от глаз.
Чарли бросила на меня грозный взгляд, гремя противнем.
– У вас есть какие-нибудь фотографии? Нам требуется вся семья. Это нелепо, но…
– Я ее семья. Черт возьми, я что, недостаточно хороша? – Лекси придавила окурок.
– Да, но…
– Но что?
– Считается, что у нас должны быть фотки. Они у вас что, пропали во время пожара?
– Какого пожара?
– Чарли говорит, что помнит пожар. Здесь, когда она была маленькой.
– У Чарли чертовски активное воображение.
– Но, мам… я помню…
– Ты ничего не помнишь, маленькая лгунья. Никогда не было никакого пожара. – Лекси оттолкнула стул. Он с глухим стуком ударился о стену. – Я ухожу.
– Мам, я же готовлю…
– Я не голодна. – По коридору эхом разнесся стук ее шпилек. Хлопнула входная дверь, и дом содрогнулся.
– Зачем ты это сделала? – Чарли стояла, уперев руки в бока.
– Что?
– Я же говорила тебе, что с ней бывает, когда я упоминаю об отце.
– У тебя есть право знать, в любом случае нам надо…
– Нам ничего не надо. Шиван права, иногда ты бываешь настоящим геморроем, Грейс. Только потому, что у тебя в семье неразбериха, ты вмешиваешься в мою.
Мой стул с грохотом опрокинулся – сжав кулаки, я вскочила на ноги.
– Не могу поверить, что ты это сказала. Ты ведь моя лучшая подруга.
– Что ж, может быть, нам не надо больше дружить. Мне не нужен отец и не нужна ты, Грейс Мэтьюз. Отвали.
Чарли встала и пулей вылетела за дверь. Ее шаги загрохотали по лестнице, и лампа у меня над головой затряслась, когда Чарли вбежала в свою комнату. В этом доме не было ковров, чтобы смягчать звуки. Я помню, Чарли однажды сказала, что все они были содраны, поврежденные дымом, и меня удивляло, почему Лекси отрицала пожар. Что она пыталась скрыть? Но, собирая свои фотографии обратно в пакет, я знала, в одном Чарли была права. В моей семье действительно неразбериха, и виновата во всем я.
Глава 8
Настоящее
Я держу в руках письмо из розового конверта. У бумаги неровный край. Она явно была вырвана из тетради, и мне слышится голос нашей учительницы из начальной школы, мисс Стайлз, которая кричит: «Шарлотта Фишер! Что это ты делаешь?» Чарли так часто попадалась на своих проделках.
Я беру бокал с вином, откидываюсь на спинку дивана и начинаю читать.
ТОЛЬКО ГРЕЙС И ЧАРЛИ РАЗРЕШАЕТСЯ ЭТО ЧИТАТЬ, ПОЭТОМУ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ОДНА ИЗ НАС, ПЕРЕЗАХОРОНИ НАШУ КОРОБКУ И ВАЛИ ОТСЮДА!!!
Итак, нам уже больше не пятнадцать лет, мы совсем взрослые и потрясающие, и вот список дел, которые мне надо сделать, если они еще не сделаны:
1. Я хочу найти своего отца. Ну вот, я это признала. Мне чертовски жаль, что я была истеричной сукой, Грейс, когда ты пыталась мне помочь, но мама так против этого, что я совсем в растрепанных чувствах. Я подумала, написать об этом будет легче, чем сказать, однако чувствую себя такой виноватой даже оттого, что думаю об этом. Мама порой бывает просто бешеной коровой, но она – все, что у меня есть, и я не хочу ее огорчать. Ты ведь знаешь, Грейс, каково это, когда рядом нет отца? Вечная дыра, не так ли? Изнутри тебя наполняет печаль, которая никак не уходит, и ее все труднее и труднее не замечать.
