стремясь выбраться из ловушки. Эфирные рыбы усилили громкость своей и без того пробирающей до костей мелодии, стенки «чаши» ускорили свой рост, отрезая медузам путь к бегству, загнулись ещё больше, и вскоре соединились высоко вверху, заключив врагов в неровный пузырь. Добравшиеся до его стенок энвы пробовали проткнуть непонятную границу щупальцами, пробить её с разгона, но безрезультатно – для них разрыв был непреодолим.
«Мы надеялись, что теперь, когда у нас появились пленные медузы, враг наконец-то пойдет на переговоры, – продолжил Нараян. – Но, похоже, для энвов само понятие «переговоры» не имело смысла. Некоторые из нас в те времена даже считали, что мы имеем дело с армией биороботов, выполняющих какую-то программу – настолько равнодушными они были по отношению к собственным собратьям. Но исследование захваченных в плен ирокезов показало, что они вполне разумны, просто их разум очень сильно отличается от нашего».
– Почему вы не спасли Чинги? – задать этот вопрос было для меня все равно что разодрать ногтями начавшую заживать рану. Но я должен был спросить. – Ладно, вы не обязаны защищать остальных людей, но этот мальчик – он был вашим… фактически, приемным сыном. Ведь вы могли его спасти, как спасли меня.
«Мы не хотели спугнуть врага», – спокойно ответил Нараян.
– Вы не хотели спугнуть врага?! – не поверил я своим телепатическим ушам.
«Мы ожидали атаки энвов очень долгое время, Стас, – пояснил далекий собеседник. – Нам нельзя было ставить под удар весь план из-за одного человека, пусть даже весьма ценного. К тому же его смерть сослужила хорошую службу: наш враг – наш общий враг – стал уязвим. Ирокез в твоей голове…»
– То есть, вы просто смотрели, как Чинги умирал? – сузились мои глаза. – А может ещё и радовались, что все идет по плану?
«Мы… я видел. Это была моя вина, что малыш погиб. Я отпустил его слишком рано, он был не готов. Но он погиб не зря. Ты ведь понимаешь, Стас? Понимаешь, какую возможность нам подарил Чингачгук?»
– Что угодно ради мести, да? – с горечью в голосе спросил я.
«Это не месть, а война, Стас. У неё свои законы. Ради победы – всё».
– Разве вы уже не победили?
«Не окончательно. Мы защитили свою планету, но враг ещё не повержен. Ты передумал воевать за Землю?»
– Началась бы война за Землю, если бы вы не послали туда Чинги? – прямо спросил я.
«Рано или поздно – да, началась бы», – ответил Нараян.
– Я в этом сомневаюсь. У энвов не было причин нападать на нас.
«У них есть причины нападать на всех! – гневно отрезал абориген. – Скоро ты сам это поймешь, когда установишь полный контакт с Ирокезом».
– Вы втянули нас в свою войну, – заявил я. – И все её жертвы – на вашей совести. В такой ситуации нормальные союзники предложили бы помощь и защиту. Впрочем, о чем это я, ведь речь всего лишь о людях, верно?
«Жертв больше не будет, – пообещал Нараян. – Когда я вытащил тебя с Земли, враг понял, что в этом конфликте замешаны мы. Он больше не рискнет атаковать».
– А если я вернусь на Землю?
«Это было бы очень глупо, Стас».
– Я хочу, чтобы вы патрулировали мою планету, – сказал я. – Это мое требование. Хотите, чтобы я помог вам с вашим великим планом – обеспечьте безопасность Земли.
«Это совершенно излишне. Энвы не будут нападать».
– А я вот не уверен. И мне нужны не заверения, а армия.
«Стас, ты поступаешь опрометчиво, – кажется, мой собеседник начал терять терпение, но мне было все равно. – И у нас в любом случае нет таких ресурсов, чтобы обеспечить патрулирование целой планеты».
– У вас есть силы на оборону Чибиса, – отмахнулся я. – Перебросьте их на Землю.
«Это невозможно. Наша оборона выстраивалась тут веками. Думаешь, для чего служат помещения, которые вы называете «Домами Снов»? Это часть планетарной защиты, создававшейся много…»
– Это мой ультиматум, – отрезал я. – Если вы его не примете – я вернусь на Землю первым же рейсом. И конец тогда вашим грандиозным планам. Ради победы – что угодно, верно? У вас есть три месяца на размышление.
Когда я оказался в Великом Войде, то после ужаса и отчаяния первых недель следующим чувством, затопившим мой разум, было чувство одиночества. Полного, абсолютного, непередаваемого одиночества. Долгое время я не мог думать ни о чем другом, кроме этого сокрушающего факта: я бесконечно одинок, никто не сможет добраться сюда и помочь мне.
Но затем я почувствовал легчайшее прикосновение к своему разуму, полное любви и нежности. И вместе с ним пришло понимание: в невообразимой пустоте нет места унынию и печали.
Это пространство приняло меня. Желанным гостем вошел я в непредставимо громадный дом и был приглашен на роскошный пир в свою честь. Я черпал счастье высокими кубками и пил его, расплескивая вокруг. Я кружился в восхитительном танце с мечтами. Я укрывался одеялом из снов и слушал колыбельную, которую напевала мне ночь. Словно дитя в утробе матери, нежился я в лоне Великого Войда…
Холо-записи из помещения в Полусумке я обнаружил случайно. Освобождал память главного «гриба» нашего поселения от всякого хлама и наткнулся на зашифрованные файлы. Пеничев, возможно, был хорошим археологом, но информацию прятал плохо и сложные пароли придумывать не умел.
На записях было видно, как я сидел, ходил, иногда – лежал, разговаривал с окружающими стенами и в целом вел себя довольно странно. Судя по датам, руководитель археологической группы установил камеры на следующий день после того, как Нараян притащил меня на Чибис. Что ж, теперь понятно, почему въедливый и дотошный старикашка вдруг перестал задавать мне неудобные вопросы: он просто собирал данные другим способом. Интересно, к каким выводам он пришел? На некоторых записях рядом со мной были эфирные рыбы: Нараян сотоварищи иногда лично появлялись в «тренировочном» зале. Если мои беседы со стенами можно было списать на проблемы с психикой, то разговоры с молчаливыми аборигенами выглядели подозрительно похожими на контакт. А исчезновение и появление из ниоткуда (это я изучал переходы между слоями нереальности) вообще не вписывались ни в какие рамки.
Возможно, Пеничев собирался припереть меня этими материалами к стенке и заставить все объяснить. Или просто пересылал их на Землю в службу безопасности. По большому счету, меня это не беспокоило: до тех пор, пока он не вмешивался в мои планы, я мог его игнорировать. В тот момент меня волновало кое-что другое.
Я позволил себе сделать перерыв в тренировках – чтобы эфирные рыбы не вообразили будто я шутил, когда выдвигал свой
