— Так где же выход? И есть ли он вообще?
Цицерон сделал значительную паузу, потом изрек:
— Согласие сословий. Вот единственное решение. Все должны объединиться — сенаторы, всадники, плебс, вольноотпущенники и рабы, — и спасти Республику.
— Интересно, что труднее, — задумчиво проговорил Клодий, — примирить рабов с хозяевами или сенаторов друг с другом? Мне кажется, что последнее почти невозможно, хотя и первое проблематично.
— Рим — одна большая семья, он так начинался, так рос, и если мы забудем об этом, то погибнем.
— Так все вместе или один-единственный ректор-избавитель?
Цицерон довольно долго молчал.
— Все… — сказал наконец. — Все вместе. Но ректор тоже должен быть.
На этой фразе разговор прервался. Прибежал запыхавшийся раб и протянул консулу запечатанные восковые таблички. Цицерон прочел письмо и тут же протянул Клодию. Таинственный доброжелатель или доброжелательница, похоже, что почерк был женский, предупреждал, что поутру к Цицерону под видом дружеского визита явятся убийцы, и даже назывались имена — Марций и Цетег. Ага, та самая парочка, что сопровождала Катилину накануне вечером. Значит, ребята решили идти до конца.
— Ну и что? — спросил Клодий, зевая. — Двери заперты, рабы караулят у входа. Когда придут, тогда с ними и поговорим.
— Вдруг они решат напасть ночью? По крыше заберутся внутрь. Перистиля[32] в доме нет, но в атрий можно проникнуть через отверстие в потолке. — Цицерон взял чашу, поднес к губам. Рука его дрожала. — Во имя Судьбы! — прошептал консул.
— Что я должен сделать во имя Судьбы? — усмехнулся Клодий. — Спать в атрии вместе с моим верным Зосимом?
— Я велю принести туда жаровню, — торопливо сказал Цицерон.
— Так пусть туда принесут ложе. — Клодий сгреб с обеденного ложа ткани и подушку.
— Одно? Два? — переспросил консул.
— Одного достаточно. Я буду трахать Зосима всю ночь и тогда не провороню твоих убийц.
Но Цицерон, видимо, не понял насмешки, хотя в обычное время ценил хорошую шутку.
— Два ложа, — решил перейти на серьезный тон Клодий. — Мой вольноотпущенник не привык спать на полу. И я тоже.
III
Жара от жаровни не было, считай, никакого. Так что пришлось еще, кроме одеяла, накрыться плащом, но все равно было холодно. Однако и от холода была польза: Клодий часто просыпался, малейший шум заставлял его вскакивать. Впрочем, тревожился он напрасно — убийцы не пришли.
Засветло Зосим поднялся, разбудил патрона и помог надеть панцирь. У Клодия были меч и кинжал. У Зосима — тоже оружие парное.
— Ты хорошо дерешься, Зосим. Не хочешь пойти в гладиаторы?
— Сколько их будет? — спросил Зосим, пропустив обычную шуточку патрона мимо ушей.
— Двое минимум. Но, может быть, и две центурии.
— Справимся.
— Не сомневаюсь.
Незваные гости, как сообщалось в письме, пожаловали на рассвете. Поначалу Клодий подумал, что это клиенты с зарей ломятся к консулу выказать почтение, но потом решил, что для клиентов эти парни кричат слишком громко и бранятся, не стесняясь в выражениях.
Клодий выхватил меч и рванулся в вестибул. Он не ошибся: явились не клиенты, а друзья Катилины — Марций и Цетег. В дом их не пускали привратник и двое рабов Цицерона. В тот момент, когда Клодий отворил дверь из атрия в вестибул, Цетег обнажил меч. Увидев Клодия, тоже с мечом, он отступил и оглянулся — за дерзким гостем маячили еще трое. Клодий не стал оглядываться, он и так знал, что у него за спиной стоит Зосим.
Рабы Цицерона, очутившиеся между двумя патрициями, причем у каждого была репутация безумца, ринулись в крошечную каморку привратника и уж неведомо как втроем в нее забились. Дверь, однако, закрыть не удалось, и спина одного из них, довольно широкая и, можно сказать даже, жирная, выпирала наружу. Клодий невольно расхохотался. Цетег ничего не понял и недоуменно поглядел на свой меч, будто усомнился — настоящий ли. А Клодий ничего с собой поделать не мог, он продолжал хохотать, видя, как старательно взад-вперед двигает спиной и задницей раб, пытаясь забиться в привратницкую, — можно было подумать, что они там, прилипнув друг к другу, решили предаться Венериным усладам.
— Пришли приветствовать консула? — выдавил Клодий сквозь смех. — Извините, квириты, но на сегодня все приветствия отменяются. Консул вчера объелся, мается животом. Оставьте прошения на табличках.
Внезапно Марций из-за спины Цетега нанес быстрый колющий удар, — он держал клинок обнаженным в складках тоги. Острие меча лишь оцарапало панцирь Клодия. Вслед за первым выпадом почти одновременно Марций и Цетег подались вперед. Клодий и Зосим оказались с ними лицом к лицу — ни развернуться, ни податься назад. Можно было лишь отбивать удары и разить самим. Выпад в лицо Клодий отбил, клинок Цетега отколол кусок штукатурки от стены. В ответ атаковал Клодий: раздался скрежет металла о металл — у Цетега под тогой была надета кольчуга. Зосим, отражая натиск, сильно толкнул патрона в плечо, но не было времени даже скосить глаза — как он там, не ранен ли. В узком пространстве не до сложных приемов, проиграет тот, кто устанет первым.
Тут послышались голоса, из-за угла соседнего дома вышли юноши — те, что накануне так старательно изображали охранников консула. Они выспались и теперь явились демонстрировать преданность. Нападавшие спешно отступили и, не сговариваясь, кинулись бежать. Цетег упал, но никто не попытался задержать заговорщиков.
Клодий не отказал себе в удовольствии кольнуть раба острием клинка пониже спины.
Тот ойкнул совершенно немужественно.
— Вылезай! — приказал Клодий. — Иди, скажи хозяину, что приходили Цетег и Марций, но теперь уже ушли. Про драку расскажи подробно! Слышал?
— Да, доминус, — пробормотал раб, выбираясь из привратницкой.
Хотя вряд ли он видел что-то, кроме затылка и шеи своего собрата.
Клодий привалился к стене.
— Хорошо, что твой отец заставлял нас постоянно тренироваться, — сказал Зосим.
Патриций кивнул и отер пот с лица. Их отец каждодневно обучал сыновей владению оружием. Но братьев было трое, и для Публия поначалу не находилось партнера. Он, самый младший, тренировался с Зосимом.
Раб вернулся бегом:
— Консул давно уже встал и ждет тебя в таблине,[33] доминус. — Раб говорил с преувеличенной тревогой, строя при этом нелепые рожи, которые, видимо, должны были означать радость и восхищение.
— Лучше бы консул ждал меня в триклинии,[34] я не успел позавтракать, — пробормотал Клодий.
Цицерон, чисто выбритый и причесанный, в тщательно уложенной тоге, был мертвенно бледен. Вместе с господином в таблине находился лишь молодой раб-секретарь Тирон. Когда Клодий откинул кожаную занавеску таблина и вошел, первым делом взгляд его упал на одноногий столик из цитрусового дерева. Две серебряные чаши были наполнены разбавленным вином, а рядом на тарелке лежали ломти хлеба и сыр. Все же старый болтун догадался, что его защитнику необходим завтрак. Клодий уже было протянул руку, но чашу взять не успел — Цицерон обнял его, будто Клодий был его любимым сыном.
— Они хотели убить меня, мой мальчик! Они приходили меня убить!
— Точно об их намерениях ничего сказать не могу, но они так рвались в атрий, что готовы были прикончить меня, — отвечал Клодий, прикидывая, как бы добраться до еды и питья. — По-моему, надо выпить за нашу маленькую победу. Как ты думаешь, Марк Туллий?
— Да, да, всенепременно. Теренция еще спит. Мой милый Тирон предложил перекусить здесь, в таблине.
Они уселись за одноногий столик. Изящная безделка, за которую, рассказывали сплетники, консул выложил полмиллиона сестерциев. Марк Туллий едва пригубил вино, ну а Клодий с удовольствием осушил чашу до дна и протянул Тирону — тот наполнил ее вновь.
— Зосим! — крикнул молодой патриций.
Верный слуга тут же возник на пороге таблина.
— Держи! — Клодий отдал ему свою чашу с вином и вложил в руку самый большой кусок хлеба с сыром. — Ты заслужил этот завтрак, клянусь Геркулесом!
Картина III. Эпистолярный жанр
У Цицерона не было никаких свидетельств против заговорщиков и лично против Катилины. Консул попросту произнес блестящую обличительную речь в сенате. Отцы-сенаторы не пожелали сидеть рядом с Катилиной и быстренько пересели. Со всех сторон на Луция Сергия градом посыпались обвинения. Катилина вскочил, взбешенный, и закричал: «Вы хотите столкнуть меня в пропасть? Ну, хорошо! Только помните: пожар, горящий во мне, я потушу под развалинами!» Цицерону не хватило смелости немедленно его арестовать. В ту же ночь Катилина бежал из Рима. В Этрурии для него уже вербовали войска. Неужели ему удалось поджечь костер?
