ПРИМЕЧАНИЯ
Все даты до 26 января 1918 года приведены по старому стилю.
1. Обзор Закаспийской области за 1900 год. – Асхабад, 1902.
2. Об этом поручении Ян упомянул в автобиографическом рассказе «Дамская перчатка», написанном в 1943 году.
3. Письмо в редакцию «Закаспийского обозрения» (февраль 1903 г.). – РГАЛИ, ф. 2822, оп. 1, д. 82, л. 52; В. Янчевецкий. Русско-афганские отношения // «Новое Время», 31.01.1903.
4. М.В.Янчевецкий. Комментарии к роману «Чингис-хан». / В. Ян. Собрание сочинений. Т.3. – М., 1989.
5. Цитируется по мемуарам «Голубые дали Азии». О своих впечатлениях и приключениях во время персидской экспедиции Ян также поведал в рассказах «Афганские привидения» и «Демон горы».
6. E.Huntington. The basin of Eastern Persia and Sistan. / Explorations in Turkestan. – Washington, 1905.
7. Фрагмент рассказа В. Яна «Дамская перчатка». Рассказ впервые опубликован в 2014 году на сайте «Наталья Васильева. Ученики, друзья, родные». Рукопись хранилась в семье Васильевых: художник Алексей Васильев, отец педагога Кишиневской художественной школы Натальи Васильевой, познакомился с Яном и его последней женой в 1942 году в Ташкенте. После смерти писателя Лидия Янчевецкая подарила Васильеву рукописи девяти рассказов, сочиненных Яном в эвакуации и не опубликованных при жизни. В сокращенном и переработанном виде «Дамская перчатка» стала частью воспоминаний Яна «Голубые дали Азии».
8. В. Янчевецкий. Письма к ученикам из Турции. // «Ученик», №37, 19.07.1914. О первой жене Яна почти ничего неизвестно. Его приемная дочь Евгения в студенческой анкете писала: родилась в 1901 году в Ашхабаде, социальное происхождение – дворянка (РГАЛИ, ф.632, оп.1, д.1945). Однако Василий Янчевецкий заслужил личное дворянство, право на которое не передавалось по наследству.
Глава 3. Война и мир
Санитарные поезда прибывали в Хабаровск едва ли не ежедневно, и каждый привозил сотни раненых. Город постоянно помнил о войне.
В полутора тысячах верст к югу, на невеликом, но стратегически важном Ляодунском полуострове, где Россия обустроила крепость Порт-Артур, столкнулись амбиции двух империй. Вызов бросили японцы, атаковав 27 января 1904 года русскую эскадру на рейде Порт-Артура. Направили на полуостров три армии. Блокировали Порт-Артур с моря и суши. Благодаря инициативности и решительности японских генералов война шла с перевесом на их стороне, пусть и ценой больших потерь в ряде сражений.
Василий Янчевецкий, оставивший Среднюю Азию ради Дальнего Востока, судил о происходящем по рассказам и сообщениям газет, в том числе «Вестника Маньчжурской армии», который издавал его старший брат. Все, чего он сам смог добиться в Санкт-Петербурге – получить назначение сверхштатным младшим чиновником особых поручений Приамурского генерал-губернатора [1]. Дмитрий же, служивший в Хабаровске и редактировавший «Приамурские ведомости», с началом войны был командирован к полевому штабу Маньчжурской армии в Ляояне. Командующий генерал-адъютант Алексей Куропаткин поставил перед ним задачу: создать газету, дающую «точные, полные и быстрые сведения о ходе нынешних военных действий». Ее первый номер вышел из типографии 25 мая. Газета старалась поддерживать в армии боевое настроение. Дмитрий Янчевецкий писал: «Чем больше японцы стараются сломить силу России на берегах Тихого океана, тем сильнее она становится именно там, где ее хотят ослабить» [2].
Но 11 августа 1904 года японские армии подошли к русским укреплениям у Ляояна. Сражение, казалось, не кончится до полного истощения сторон. Тем, кто был на войне впервые, запомнилась потрясающая легкость, с которой перемалывались человеческие жизни: «В нескольких шагах от нас почти у самой земли разорвалась японская шрапнель. Она пришлась как раз над одним из взводов красноярцев. Несмотря на предупреждение прижаться к насыпи, он продолжал лежать открыто, то есть так, как предписывал устав для ротной поддержки. Белое облачко быстро рассеялось. Большинство людей взвода осталось лежать навеки…» [3]. Японцы выдыхались, но об этом не ведали в русском штабе, и потерю некоторых позиций Куропаткин расценил как угрозу окружения. 21 августа он приказал отступать.
***
Ян не оставил ни строчки воспоминаний о службе в Маньчжурии. В автобиографии писал, что всю войну провел специальным корреспондентом Санкт-Петербургского телеграфного агентства. В действительности корреспондентом он стал на исходе войны. Что за особые поручения выполнял? В формулярном списке Янчевецкого упомянуто лишь об одном: «28 августа 1904 г. командирован на линию Забайкальской и Средне-Сибирской железных дорог для выяснения на месте, где и какие задержаны в пути частные грузы, выписанные местными торговыми фирмами для нужд Приамурского края и направленные по планам Главного штаба с воинскими эшелонами, а также для принятия мер к дальнейшему передвижению этих грузов по назначению» [4]. Задание ответственное, но не для деятельной натуры. Иные поручения, конечно же, были, но какие – неизвестно.
Он мог видеться с братом в Хабаровске, куда тот вернулся в сентябре, посчитав законченной свою работу по организации издания «Вестника». Мог получать письма от близкого друга – Сергея Сыромятникова (Сигмы), чиновника особых поручений при адмирале Евгении Алексееве, наместнике императора и главнокомандующем на Дальнем Востоке. Сигма окончил Санкт-Петербургский университет гораздо раньше Василия, служил в Министерстве юстиции, одновременно делал карьеру журналиста, но поддерживал связи с альма-матер. Янчевецкий работал у Сигмы секретарем, когда тот заведовал русским отделом литературного журнала Cosmopolis. Сыромятников помог ему стать сотрудником «Нового Времени». У них были схожи политические взгляды, литературные вкусы и даже характеры: Сигма тоже тяготел к рискованным путешествиям, участвовал в экспедициях в Северную Корею и регион Персидского залива. В июле 1904 года он вышел из редколлегии «Нового Времени» и уехал в Маньчжурию.
Сыромятников видел отступление от Ляояна. «Солдаты шли, не оглядываясь на нас. Под гипсовыми масками их сумрачных лиц чувствовалась не одна лишь усталость, но и глубокая, затаенная обида… В Телине, на станции, я встретил начальника дворянского отряда. Он мне доказывал, что больше ничего мы в Маньчжурии сделать не можем… А вечером один офицер рыдал, причитая: «Помилуйте, за что же это, за что? Всю сотню под шрапнель поставили. Всю мою сотню… Нет сотни… Ведь он болван, болван, как может сотня против батареи…». И слезы текли по его лицу, горькие и пьяные» [5]. Трагедия повторилась в октябре у реки Шахэ – на 14-й день сражения Куропаткин приказал армии вернуться на оборонительную линию. «Мы потеряли 45 000 человек неведомо зачем, – негодовал Сыромятников. – Понимаешь, ни одного проблеска таланта с нашей стороны нет. Мы осуждены на то, чтобы давить численностью, тяжестью мужичьего мяса. А с нами сражаются умом и талантом… Единственный генерал здесь, который умеет бить японцев – Мищенко. Я спрашиваю, отчего не дадут ему корпуса. «Помилуйте, как можно, он не генерал-лейтенант». Что же вам нужно? Бить японцев или содержать негодных генерал-лейтенантов?» [6].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
