— Просто удивительно, почему, обладая такими дедуктивными способностями, ты еще не самый главный министр внутренних дел? — проворчала я. — Ты, как всегда, прав. Мы с Катериной ищем одного человека...
На другом конце провода раздался прямо-таки сатанинский хохот. Я даже отодвинула трубку от уха — не могла поверить, что скромный следователь умеет так демонически смеяться. Может, я его недооценивала, и в Сашке действительно есть что-то такое, чего так сразу и не заметишь? Во всяком случае, стоит, наверное, взглянуть на него другими глазами. Пообещав себе при первом же удобном случае именно так и поступить, я глубоко вздохнула, а потом принялась сочинять правдивую историю.
Тут придется сделать небольшое отступление и сообщить, что еще каких-то несколько месяцев назад искусством вранья я владела весьма слабо. Вернее, почти совсем не владела. Мои родители сумели внушить своей дочери абсолютную истину: взрослые всегда видят, когда дети говорят неправду.
— А как? — пытала я маму с папой, потирая пятую точку после очередного эксперимента с враньем.
Родители по-партизански молчали. Зато бабушка охотно пояснила:
— Когда говоришь неправду, всегда косит левый глаз.
Кому же хочется в пору взросления приобрести явное косоглазие? Этот страшный недуг никак не вписывался в мои жизненные планы, поэтому врать я перестала. Сначала из боязни окосеть, а потом это вошло в привычку. Конечно, во взрослой жизни без вранья не обойтись, но я всегда старалась в критических ситуациях больше молчать и многозначительно пожимать плечами: дескать, понимайте, как хотите. Организм, наверное, тоже привык, что его хозяйка говорит правду, потому при моих попытках что-нибудь сочинить вел себя всегда неадекватно: краснел, бледнел, потел — словом, всеми своими силами сигнализировал собеседнику, что я фантазирую. Однако волею судьбы в подруги мне досталась Катька. Большего виртуоза фантастического жанра я не знаю. Даже Жюль Верн, господа Стругацкие и, страшно сказать, Азимов и Брэдбери бледнеют в сравнении с моей подружкой! Порой мне даже кажется, что ей ничего не стоит обмануть самый современный детектор лжи. Долгая жизнь бок о бок с Катериной научила меня основам сочинительства, поэтому сейчас я врала вдохновенно и, на мой взгляд, убедительно:
— Саш, мы тут с Катериной посовещались и решили прикупить кое-какие акции. Наш сосед, ты его видел, работает на товарно-сырьевой бирже. Сам он акциями не торгует, потому что — начальник, а вот его приятель, некто Саламатин
Михаил Игоревич, ба-альшой спец в этом деле! Хотим к нему обратиться. Надо же куда-то наследство вкладывать? Поможешь отыскать этого Саламатина?
— А что, ваш сосед не дал координаты своего дружка? — удивился Сашка.
— Ну, разумеется, дал. Вчера, когда новоселье праздновали. Только мы потеряли бумажку. Сам понимаешь, там такая обстановка была... А переспросить у Кита мы уже не можем, потому что он... э-э... улетел в длительную командировку. В Америку, ага. Будет там на Нью-йоркской бирже стажироваться. Полгода, а может, и дольше. Я запомнила только, что нужного нам парня зовут Михаил Игоревич Саламатин, а Катька и того не помнит. Впрочем, она после вчерашнего и себя-то не помнит...
Подружка в ответ на это смелое заявление показала мне кулак, но в целом, по-моему, побасенкой осталась довольна. Александров какое-то время молчал, прикидывал, должно быть, верить мне или нет, а я с замиранием сердца ждала приговора. Все-таки Сашка — следователь. Вдруг у него гипертрофированное профессиональное чутье? Самое неприятное, что может произойти в этом случае, — отказ Александрова в сотрудничестве. В конце концов, мы с Катериной найдем другой способ отыскать Саламатина. Хуже будет, если Сашка заподозрит нас с Катькой в том, что мы затеяли очередную игру под названием «Сыщик, ищи вора». Или убийцу. Тогда помощи от него не дождешься, наоборот, вредный следователь станет всячески мешать нашей благородной деятельности: читать мораль, контролировать каждый шаг, а то и под арест посадит — для нашего же блага. Все эти невеселые мысли галопом проскакали в моей голове, пока Сашка размышлял.
— Как, говоришь, зовут этого... м-м... бизнесмена? — наконец обреченно вздохнул он. В Сашкином голосе сквозило явное разочарование, а вот я радостно зажмурилась: сработало! На наше счастье, чутье у Александрова оказалось не таким уж профессиональным.
— Саламатин Михаил Игоревич, 1974 года рождения... То есть мы предполагаем, что ему чуть за тридцать. Раз он приятель Никиты, а тому, соответственно, тридцать пять, значит, и Саламатину примерно столько же, — поправилась я. В самом деле, откуда мы можем знать точный возраст Саламатина, коли ни разу его не видели? К счастью, эта досадная оплошность прошла мимо внимания Александрова. Он записал исходные данные и, пообещав перезвонить через полчаса, отключился.
— Поздравляю, Санчо! Теперь ты врешь и не потеешь! — захлопала в ладоши Катерина, а я украдкой смахнула капельку пота, змейкой сбежавшую по виску. — Рука профессионала все-таки чувствуется. Я имею в виду, разумеется, себя. Теперь к делу. Что сказал твой следователь?
— Во-первых, он вовсе не мой, — отозвалась я. Сомнительный комплимент подруги воодушевления не вызвал, и я не знала, стоит ли обидеться на него или пропустить мимо ушей. — А во-вторых, Сашка обещал связаться с нами через полчаса.
— Вот и отлично! Пойдем пока взбодримся, кофейку попьем, чайку... Нам скоро силы понадобятся в неограниченном количестве.
Знала бы Катька, насколько точно она предсказала наше ближайшее будущее, наверное, пятнадцать раз подумала бы, прежде чем пророчествовать! Нет, пятнадцать — это чересчур, конечно. Подружка за всю жизнь так много не думала. Но раза три мозгами пораскинула бы. Однако сейчас ничто не предвещало беды, да и мой внутренний голос мирно спал, потому я на предложение верной соратницы охотно согласилась, и мы вместе прошли в столовую. Там мы соорудили нехитрый завтрак (или уже обед? ), с аппетитом перекусили, после чего вернулись к телефону и принялись сверлить его нетерпеливыми взглядами в ожидании звонка Александрова. Сашка позвонил лишь два часа спустя, когда Катерина уже начинала злобно шипеть, призывая на голову капитана всевозможные кары, самой страшной из которых была почему-то женитьба на мне.
Голос следователя меня насторожил, если не сказать напугал, потому что звучал напряженно и как-то очень уж сухо:
— Записывай или запоминай. Ваш спец по ценным бумагам проживает в городе-герое Москве на Котельнической набережной, в знаменитой
высотке. Квартира 124. — Немного помолчав, Александров загадочно молвил: — Только вот странно, как подобный тип смог устроиться на товарно-сырьевой бирже?
—Что ты имеешь в виду? — обалдела я.
Однако следователь ответить не пожелал, коротко попрощался и швырнул трубку. Я озадаченно моргала на посылавший короткие гудки телефон. Отчего-то они казались мне тревожными, похожими на сигналы SOS. Катерина, удивленная таким поведением, схватила меня за плечи и принялась тормошить:
— Что? Что случилось-то, Санчо?! Неужто и Саламатина убили?!
Отодрав от себя Катьку, я неуверенно произнесла:
— Вроде нет. Только Сашка почему-то обозвал Саламатина «типом».
— И все?! Господи, как ты меня напугала! — облегченно выдохнула подружка. — У твоего Александрова все, кто еще не за решеткой, типы и типчики. Адрес сказал? — Я согласно хмыкнула. — Прекрасно. Больше нам от Сашки ничего не надо. Погнали, что ли, Сан Саныч?
Терзаемая мрачными предчувствиями, я собралась в дорогу, но все время, пока мы ехали, меня терзала мысль: о чем же все-таки умолчал следователь? Почему обозвал Саламатина типом? Может, Сашка на что-то намекал? Катерина, видя мое смутное состояние, сперва злилась, но потом оставила меня в покое, решив, должно быть, что толку от меня сейчас ноль и развлекать ее никто не собирается. В таком скорбном молчании мы и прибыли на Котельническую набережную.
Высотные дома всегда приводят меня в трепет и немного пугают. Наверное, оттого, что обладаю хорошо развитым воображением и хорошо представляю себе, как живется людям там, наверху. Это ж каким крепким вестибулярным аппаратом надо обладать, чтобы смотреть на мир с высоты птичьего полета! Я таким аппаратом не владею — когда-то давно, в золотые школьные годы, когда мы с одноклассниками решили прокатиться на американских горках, он у меня разладился, да так в норму и не пришел. С тех пор все, что выше уровня третьего этажа, вызывает во мне прямо-таки первобытный ужас, примерно такой, какой испытывали наши пещерные предки при виде огромного, мохнатого, да еще и дикого мамонта. Зная об этой моей слабости, Катька схватила меня за руку и со словами: «Не бойся, я тебя спасу» — увлекла в подъезд, на массивной дубовой двери которого красовалась табличка «Вход в квартиры».
