— Решайте, может ваша икона вам подскажет. Пока она нам не очень помогла.
— Как вы можете, ведь мы могли погибнуть, а до сих пор живы — это она, она нас спасла!
— Простите великодушно! Я человек маловерный, полагаться привык на себя и на свой разум. Родители мои придерживались атеистических взглядов. Признаться, мне даже немного завидно, вы действительно так верите?
— Не знаю как так. Верю, как учила бабушка. Верю, что кроме господа нам уповать не на кого. Верю что матушка богородица — наша заступница и спасительница, верю…
— Довольно. Пойдемте!
В затхлом воздухе подземелья изредка слышались звуки падающих капель воды, странные шорохи. Внезапно Аника запнулся обо что-то. Опустившись, он ощупал предмет:
— Факел! Держите, Настя, сейчас, я вспомнил, — он лихорадочно хлопал себя по карманам, — у меня же есть спички.
Вспыхнувший огонек тусклым светом осветил подземелье. Аника зажег факел. От непривычно яркого пламени резало глаза. Они огляделись вокруг. Тоннель с мрачными влажными, местами скользкими каменными стенами и таким же полом шел в двух направлениях.
— Да, задача не из легких, пойдем наугад?
— Я не знаю… — Настя растерянно озиралась вокруг, — я думаю…туда!
— Идемте! — Аника взял её за руку и пошел по тоннелю. — Интересно, что это за подземелье?
— Да! Непростой был этот дед Иван, упокой господь его душу, почему он прорыл подземный ход сюда?
— Вот тебе и бортник!
Они шли по каменному подземелью, ход петлял, в стене за поворотом появилась небольшая дубовая дверь.
— Что там?
— Откроем? — Аника отодвинул щеколду.
— Ааааа! — Настя завизжала от ужаса. В открывшейся их взору нише лежали белые человеческие черепа и кости.
— Тише! Тише, и после этого вы будете рассказывать мне о религии? Настя. Даже я знаю, что так монахи хранят мощи своих ушедших братьев.
— Вы полагаете это кости монахов? — Она вцепилась в руку Аники мертвой хваткой.
— Смотрите, — Аника подошел к нише и взял один из черепов, — вокруг сырость, по стенам стекает испарина, а здесь в нише сухо, и кости, смотрите, — он поднес череп к её глазам, Настя в ужасе отшатнулась, — смотрите какие белые кости!
— И что это, по-вашему, значит?
— Один мой знакомый дьяк…да, да, не удивляйтесь, у месье Шарля есть знакомый дьяк. Так вот, он рассказывал, что каждые три года монастырская братия спускается, чтобы посмотреть какого цвета кости умерших братьев — если темные — значит надо еще молиться за упокой души усопших, а если белые — все, умерший в раю. Отмолили.
— И после этого вы будете рассказывать мне, что вы атеист.
— Я и не говорил, что атеист, я говорил, что мои родители были атеистами, на самом деле и в моей жизни был случай, когда я был на волоске от гибели, и, кто знает, если бы не чудо, случившееся во время представления…
— Расскажите, прошу вас, — Настя семенила следом за Аникой, умирая от любопытства.
— Ну что ж, мы с вами идем уже не первый час, а конца туннелю не видно. Хотите отдохнуть?
— Я бы с удовольствием подкрепилась!
— Похоже, пока это невозможно. Присядем? Ну, рассказывать особо не о чем. Обычный трюк под куполом цирка. Я был мальчишкой совсем, униформист упустил страховку и я полетел из-под купола на манеж. И знаете, — было ощущение, что меня придерживают чьи то руки, словно замедляя мое падение. Я упал, точно с двухметровой высоты, отделавшись легким испугом и парой переломов. А ведь при падении из-под купола не выживают — поверьте. Вот после этого я и усомнился в правильности взглядов моего отца. Мать все же его поддерживала, но не так рьяно — она тайком крестила меня в раннем детстве. Отец не знал…
— Как все сложно… — Настя придвинулась поближе к нему.
— Озябли. Настя?
Она кивнула головой.
— Тут сыро.
Он обнял её за плечи:
— Так теплее? Неизвестно сколько мы проведем времени в этом подвале.
— Хочется есть и спать.
Ну, с первым ничего не выйдет, пока мы с вами не выберемся наружу, а вот вздремнуть — вздремнуть, пожалуй, не помешает.
Поудобней устроившись у стены подземелья, Настя прикрыла глаза, погрузившись в сон.
* * *
В питейном доме на Московской окраине, как и во всех питейных домах всех городов в вечернее время публики было много и публики не самой трезвой. Работяги, торговый люд, мелкое сословие собиралось в шумные компании, и отмечали завершение рабочей недели. Двое за угловым столиком выпадали из общей картины. Один — худощавый, всклокоченный, смуглый, чем-то похожий на цыгана, второй — холеный, упитанный и как видно обеспеченный господин в добротном дорогом костюме.
— Как же вы могли, раззявы! Упустить девку! У меня покупатель нервничает, сделка горит!
— Так может, барин, ты сам попробуешь?! Вон, Тимоха — тот того, на том свете уже из-за безделушки этой!
— Да ведь никто и не говорил, что задание из простых. Заказ уж полгода как поступил. Ты знаешь кто у меня заказчик? Знаешь?
— Плевать я хотел на ваших заказчиков. Жизнь дороже. С девкой этой мужик — циркач, силищи в нем немерено — троих раскидывает влёт! Здоровый бугай. Я и жандармов подключил и людей по улицам поставил — только нет на него управы. Да и хитры, лисы! Ушли в прошлый раз из-под носа.
— Где хочешь сыщи мне их, слышишь, вокруг образа этого такая каша заварилась, что не добудь мы его — не жить ни мне ни тебе, понял?!
— Бросьте, Акакий Петрович, это вам не жить, а Лука — что Лука? Перекати поле — сегодня здесь, завра там — ищи свищи…
Акакий Петрович ухватил Луку за грудки и, брызгая слюной, зашипел:
— Ааа! Смыться решил, шкура! Так я сейчас городового кликну, то-то радости будет — семь лет душегуба ищут по всей России — матушке, а он вон где — в Москве ошивается по кабакам.
— Ты меня не пугай, не пугай пуганые мы!
— А про пащенка своего забыл? Мои ребята глаз с твоей бабы и дитя не спускают — телеграфирую и все- каюк обоим!
Лука злобно сверкнул глазами, и Акакий Петрович почувствовал укол холодной стали в бок под столешницей.
— Ты, Лука, помни, а ежели что со мной случится — так и с ними в тот же день приключится страшное горе — пожар спалит избу дотла вместе с бабой и малолетним сыном твоим.
— Черт с тобой, — Лука опустил нож и стукнул кулаком по столу, — но деньжат добавить придется — уж больно расходов много!
— А вот это уже другой разговор. — Акакий Петрович, радостно потирая руки, достал пачку червонцев, — бери Лука, бери, не скупись на расходы — все к нам потом сторицей вернется.
Ты никак осерчал на меня? Лука, ты зла — то не держи, я ведь так, для порядку, — он вновь наклонился к Луке и зашептал на ухо:
