И тем не менее 1-я танковая приехала именно в Алакуртти (и именно в те дни, когда советские генералы разглядывали в бинокли лесные финские дороги) не случайно, и совсем не по дурости, а в соответствии с изумительно красивым Планом. К обсуждению этого плана мы подойдем чуть позднее, а сейчас снова обратимся к событиям 17 июня 1941 г.
Именно в этот день, когда 1-я тд начала погрузку в эшелоны, уходящие в Заполярье, командный состав 10-го МК убыл на штабные учения. Провести эти учения руководство округа решило на севере Карельского перешейка, в районе Выборга, рядом с финской границей. В 9 часов утра 21 июня что-то изменилось, .учения были неожиданно прерваны, а всем командирам было приказано немедленно вернуться в свои части [17].
В два часа ночи 22 июня 1941 г. (в то самое время, когда эшелоны с 1-й танковой дивизией приближались к станции выгрузки) на командный пункт 21-й тд 10-го мехкорпуса, в поселок Черная Речка под Ленинградом, прибыл сам генерал-лейтенант П.С. Пшенников — командующий 23-й, самой крупной из трех армий Северного фронта. Генерал-лейтенант лично поставил командиру 21-й тд полковнику Бунину задачу готовить дивизию к выступлению.
В 12.00 22 июня в дивизии объявлена боевая тревога с выходом частей в свои районы сбора по тревоге [17]. На следующий день, в 6 часов утра 23 июня в 21-й танковой дивизии получен боевой приказ штаба 10-го МК о выступлении в район Иля-Носкуа (ныне г. Светогорск Ленинградской области), в нескольких километрах от финской границы.
В распоряжении автора не было текста «Журнала боевых действий» других дивизий 10-го МК (24-й танковой и 198-й моторизованной), но, судя по тому, что они вышли из района постоянной дислокации в Пушкине и Ораниенбауме в то же самое время, что и 21-я тд, и двинулись в том же направлении, можно предположить, что 22 июня 41 г. и они получили аналогичные приказы от командования корпуса и 23-й армии.
Самое время познакомиться теперь поближе и с этим мехкорпусом.
10-й мехкорпус (командир — генерал-майор И.Г. Лазарев) был оснащен и подготовлен к ведению боевых действий значительно хуже 1-го МК. В разных источниках приводятся разные цифры укомплектованности 10-го МК танками: от 469 до 818 единиц [3, 8]. Такая неразбериха в цифрах, по всей вероятности, связана с тем, что на вооружение корпуса было принято множество танков Т-26 и БТ ранних выпусков, которые перед началом войны ускоренно списывались в преддверии поступления новой техники.
В большей степени это замечание относилось к 24-й танковой дивизии 10-го мехкорпуса, сформированной на базе 11-го запасного танкового полка и принявшей от него сильно изношенную учебную материальную часть: 139 БТ-2 и 142 БТ-5 (всего 281 танк выпуска 1932—1934 годов). Когда 24-я тд начала выдвижение в исходный для наступления район, из 281 имеющегося в наличии танка 49 были оставлены в месте постоянной дислокации как неисправные. После чего из вышедших в поход 232 танков до лесного массива в районе Светогорска дошло только 177 танков.
Во всех отношениях лучше обстояли дела в другой танковой дивизии 10-го МК. 21-я танковая дивизия была сформирована на базе 40-й краснознаменной танковой бригады, заслужившей свой орден за мужество и мастерство, проявленные в боях на Карельском перешейке. К началу войны 21-я тд имела по списку 217 легких танков Т-26 [8]. И марш эта дивизия выполнила гораздо организованнее. В журнале боевых действий 21-й танковой читаем: «...на марше имели место отставания отдельных танков и машин, которые службой замыкания дивизии быстро восстанавливались и направлялись по маршруту» [17].
Что касается третьей дивизии 10-го МК — 198-й моторизованной, — то она имела всего несколько десятков исправных танков, и по сути дела была обычной стрелковой дивизией с необычно большим количеством автотранспорта.
Все познается в сравнении. К этому золотому правилу, так старательно забытому коммунистическими «историками», мы будем обращаться еще не один раз. Разумеется, в сравнении с 1-м МК (1039 танков и 4730 автомашин самого разного назначения, от бензоцистерн до рефрижераторов и душевых кабин, новейшие гусеничные тягачи и новейшие гаубицы в артполках) 10-й МК выглядит просто безоружным. Но воевать-то собирались не со своим соседом по округу, а с каким-то другим противником...
В тот же самый день и час, когда огромные грохочущие и изрядно дымящие колонны танков, броневиков, гусеничных тягачей 10-го мехкорпуса двинулись через Ленинград на Выборг, утром 23 июня 1941 г., по Ленинградскому шоссе из Пскова в Гатчину (Красногвардейск) двинулась и главная ударная сила Северного фронта: две дивизии (3-я танковая и 163-я моторизованная) из состава 1-го МК.
«Мчались танки, ветер поднимая, наступала грозная броня...»
Только в каком-то странном направлении мчались. Не на войну — а от войны. Или все-таки на войну, но на другую?
А в это время на самых дальних (пока еще — дальних) западных подступах к Ленинграду назревала большая беда.
С первых же часов войны в Прибалтике, в полосе обороны Северо-Западного фронта, ход боевых действий отчетливо приобретал характер небывалого разгрома.
Вот как описывают советские военные историки события тех дней в монографии «1941 год — уроки и выводы»: «...последствия первых ударов противника оказались для войск Северо-Западного фронта катастрофическими. Войска армий прикрытия начали беспорядочный отход... Потеряв управление, командование фронта не смогло принять решительных мер по восстановлению положения и предотвращению отхода 8-й и 11-й армий...» [3]
Стоит отметить, что на противника «беспорядочный отход» войск Северо-Западного фронта произвел впечатление заранее запланированного отступления! Начальник штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записывает 23 июня 1941 г. в своем знаменитом «Военном дневнике»:
«...об организованном отходе до сих пор как будто говорить не приходится. Исключение составляет, возможно, район перед фронтом группы армий «Север», где, видимо, действительно заранее был запланирован и подготовлен отход за реку Западная Двина. Причины такой подготовки пока установить нельзя...» [12] Да, не хватало у немецких генералов фантазии на то, чтобы представить себе наши реалии...
Вернемся, однако, к описанию этих событий, данному российскими историками:
«...26 июня положение отходивших войск резко ухудшилось. 11-я армия потеряла до 75% техники и до 60% личного состава. Ее командующий генерал-лейтенант В. И. Морозов упрекал командующего фронтом генерал-полковника Ф.И. Кузнецова в бездействии... в Военном совете фронта посчитали, что он не мог докладывать в такой грубой форме, при этом Ф.И. Кузнецов сделал ошибочный вывод, что штаб армии вместе с В.И. Морозовым попал в плен и работает под диктовку врага... Среди командования возникли раздоры. Член Военного совета корпусной комиссар П.А. Дибров, например, докладывал, что начальник штаба генерал-лейтенант П. С. Кленов вечно болеет, работа штаба не организована, а командующий фронтом нервничает...» [3]
Пока в штабе Северо-Западного фронта искали «крайнего», 26 июня 1941 г. в районе Даугавпилса сдался в плен начальник Оперативного управления штаба Северо-Западного фронта генерал-майор Трухин (в дальнейшем Трухин активно сотрудничал с немцами, возглавил штаб власовской «армии» и закончил жизнь на виселице 1 августа 1946 года) [20, с. 164].
Для правильного понимания дальнейших событий очень важно отметить, что Верховное командование в Москве трезво оценивало ситуацию и не питало никаких иллюзий по поводу того, что разрозненные остатки неуправляемого Северо-Западного фронта смогут сдержать наступление немецких войск.
Уже 24 июня (т.е. на третий день войны!) было принято решение о создании оборонительной полосы на рубеже реки Луга — 550 км к западу от границы, 90 км до улиц Ленинграда [21]. Вместе с тем, 25 июня Ставка приняла решение о проведении контрудара против 56-го танкового корпуса вермахта, прорвавшегося к Даугавпилсу. В стремлении хоть как-то задержать наступление немцев на естественном оборонительном рубеже реки Западная Двина командование РККА привлекло к участию в этом контрударе совершенно неукомплектованный 21-й мехкорпус (плановый срок завершения формирования этого корпуса был назначен на 1942 г.) и даже 5-й воздушно-десантный (!) корпус, не имевший для борьбы с танками ни соответствующего вооружения, ни должной подготовки. Другими словами, брешь в разваливающемся фронте обороны пытались заткнуть всем, что было под руками.
И вот в этой-то обстановке самый мощный на северо-западном ТВД 1 -й мехкорпус (который даже после отправки 1-й тд в Лапландию еще имел в шесть раз больше танков, чем 21-й мехкорпус Лелюшенко!), разбивая дороги гусеницами сотен танков, уходил на север, в Гатчину, т.е. в прямо противоположном от линии фронта направлении!
К слову говоря, сами немцы были весьма обескуражены необъяснимым для них исчезновением «псковской танковой группы». Сперва им показалось, что 1-й МК ушел от Пскова на юг. Гальдер 22 июня 1941 г. отмечает в своем дневнике:
