Мгновенно наступила напряженная тишина. Ни одна лошадь в табуне не двигалась, каждая затаила дыхание. И вот издалека опять послышался хриплый от злобы вопль жеребца.
— Завтра они начнут бой за траву, которую мы еще не нашли, — с ехидством заметила Мирри.
— Да, а лошадь моложе и легче весом получит преимущество при таком глубоком снеге, — добавила Бел Бел.
Младшие жеребята снова улеглись спать, но остальных — и взрослых кобыл, и старших жеребят обоего пола — обуревало какое-то беспокойство.
Только успел заняться серый рассвет, как из тумана и облаков показался Бролга в сопровождении нескольких кобыл. Громобой оторвался от своего табуна и начал двигаться вперед, высоко поднимая ноги, с горделивым видом задрав голову и распушив поднятый хвост.
Бролга продолжал подступать ближе, вскидываясь на задние ноги, издавая пронзительные вопли.
Табун Громобоя словно пронизал ток возбуждения. Бролга превращался в великолепного коня, но их вожак был само совершенство — словно солнечное божество на фоне серых туч и белого снега.
Таура вздрогнул. Серый Бролга, так же как Бел Бел и сам Таура, обладал необъяснимой способностью сливаться со снегом и облаками, что в серьезной схватке могло стать преимуществом перед ярко-каштановым противником.
Тауре словно передавались злость и возбуждение, исходившие от обоих жеребцов, когда они двигались навстречу друг другу. Оба издали рев, оказавшись на близком расстоянии друг от друга. И тут из-под их копыт полетел снег, они кружили один вокруг другого, нанося друг другу удары, кусая противника и вскрикивая от ярости. Таура увидел, как кровь окрасила снег, видел грязь под их копытами.
Громобой страшной хваткой держал Бролгу зубами, но вдруг ноги старшего поскользнулись на снегу, и ему пришлось выпустить противника. Опять они принялись описывать круг за крутом. Бролга, более легкий, более проворный, крепче держался на ногах, а когда Громобой поскользнулся во второй раз, Бролга сумел жесткой хваткой вцепиться каштановому жеребцу, в загривок. Взвизгнув от ярости и боли, Громобой ударил того ногами, промахнулся, но затем невероятным усилием вырвался и нанес удар двумя копытами Бролге в грудь, едва не вышибив из него дух.
У Бролги виднелась рана над глазом, куда пришелся один из ударов. Это мешало ему смотреть, но он по-прежнему двигался с большей легкостью и уверенностью, чем более тяжелый противник. Теперь каждый пытался осуществить смертельный маневр — ухватить врага за холку. Громобою это наконец удалось, но он настолько выбился из сил и задыхался, что наблюдавшие понимали: если на этот раз он и проучил более молодого жеребца, то нанести ему настоящее поражение он уже не и силах.
Таура с ужасом смотрел на окровавленный снег, на двух измученных коней. Когда Громобой наконец отпустил Бролгу, будучи не в силах дольше удерживать его, Таура надеялся лишь на то, что Бролга тоже выдохся и не готов продолжать бой.
С облегчением он увидел, как мощный серый конь пятится назад, каждый мускул у него дрожит от усталости, а здоровый глаз неотрывно устремлен на Громобоя, который стоит перед своими кобыла ми точно огромная окровавленная статуя.
Новоприобретенная мудрость
Громобой завоевал для себя и для своего табун право спокойно пастись в любом месте, где из-под снега покажутся кусты и трава, но только не там где пасется Бролга со своим табуном.
В течение зимы молодые жеребята из обоих табунов не раз затевали драки, но вожаки держались подальше друг от друга, давая зажить своим ранам. Громобою понадобилось много времени, чтобы оправиться. Быть может, дело было в скудной пище, недостаточной для того, чтобы быстро восстановить силы, а может быть, просто снег попал в раны, а возможно, сказался возраст. Никто не знал, как скоро выздоровел Бролга, лишь Таура увидел его один раз: тот стоял высоко на скале и глядел на снежный пейзаж, и Тауре серый жеребец показался полным жизни, сильным и устрашающим.
Зима выдалась и в самом деле тяжелая. Снег шел часто. С высоких гор с ревом налетали сильные ветры. И было очень мало пищи.
Порой Тауре и Урагану попадался ручей, который плясал и журчал под блестящей коркой льда, а кое-где изморозь покрывала и разрисовывала замерзшие лужи красивыми ледяными цветами. Иногда они слушали, как поет ветер в обледеневших листьях снежного эвкалипта.
Бел Бел и Мирри не разрешали жеребятам уходить далеко, опасаясь, как бы они не встретились с Другим табуном. Да и сами они бродили меньше обычного, так как боялись навлечь неприятности на себя и на Громобоя.
И вот, как только инстинкт подсказал Бел Бел, что с Каскадов, наверное, уже сошло немало снега, они с Мирри и двумя жеребятами отправились в обратный путь, не дожидаясь остальных.
До весны было еще далеко, трава лежала примятая и безжизненная, но обе кобылы и Таура с Ураганом были счастливы очутиться дома. В Каскадах оставалось еще много снега, но он лежал не сплошь, а перемежался с участками земли и травы. В их привычном пристанище в конце долины нанесло снега больше, чем в южном конце, где жеребята впервые увидели Бролгу, так что сейчас они паслись главным образом на территории Бролги.
Солнечных дней было много, но по ночам стоял лютый мороз. Как-то раз в глубокой расщелине Таура и Ураган обнаружили снег, покрытый замерзшими шуршащими листьями, и спустились по крутому склону замечательным образом: они скатились на спине, а взметнувшиеся блестящие оледенелые листья, поднятые снеговым вихрем, осыпали их сверху.
— Вам уже почти год, а ведете себя как маленькие, — фыркнула Бел Бел, но тоже легла и скатилась на спине вниз.
Иногда любовь старших лошадей к бродяжничеству заводила их с жеребятами высоко на хребет Боба, и они носились друг за другом по склону, вспахивая снег и падая на всем скаку.
Как-то раз, вернувшись в Каскады, они обнаружили, что появился их табун, но Таура и Ураган даже как-то не очень обрадовались — так хорош было жить самим по себе.
Брауни наградила Бел Бел злобным взглядом.
— Обе вы вырастите из своих жеребят одиноки волков, таких же, как вы сами, — сказала она.
И все вы, скорее всего, плохо кончите.
— Зато поживем хорошо, — огрызнулась, обнажив зубы, Бел Бел.
Всего лишь несколько дней спустя случился первый настоящий бой Тауры с Дротиком. Оба закончили его в ушибах, израненные, но не победил ни один. Таура вышел из боя немного поумневшим. Теперь он знал: мама была права, он сам вырастил себе мстительного врага из Дротика, и впереди, скорее всего, предстояло много драк.
— Весна в этом году будет поздняя, — заметила Бел Бел в один из многих дней, когда по долине гулял холодный ветер. — Я рада, что на этот раз у меня нет малыша.
В табуне, кстати, и вообще родился этой зимой только один жеребенок.
И вот в какой-то из дней, когда ветер дул легкий и теплый и ярко светило солнце, лошади заметили, что шерсть у Громобоя да и у них самих приобрела прежний блеск, и поняли, что наступила весна.
Наступила весна, и красногрудые малиновки принялись охотиться за насекомыми, динго начали выть по ночам при полной луне, призывая своих партнеров. И вот однажды издалека, с юга, послышался громкий клич дикого жеребца.
Громобой насторожил уши и прислушался, и корда вопль повторился, он вскинул голову с прекрасной золотисто-светлой гривой и издал ответный исступленный крик. Когда солнце поднялось выше, он взбежал на гребень, чтобы наблюдать за Бролгой, голова у Громобоя была высоко поднята, солнце ярко блестело на шкуре. Время от времени он испускал клич, означающий вызов, но Бролга не пришел, и Громобой понял, что этой весной он все еще неоспоримо властвует над дикими лошадьми в Каскадах.
Итак, жеребята достигли годовалого возраста и за последовавшие за снежной зимой отличные весну и лето сделались крупными и сильными и научились бегать еще быстрее. Дротик далеко не сразу уяснил, что, хотя он крупнее и сильнее всех жеребят, именно Таура оправдывает свое имя: он мчался как ветер, быстрее, чем Дротик, быстрее всех других жеребят.
В то лето не случалось организованных охот на брамби, однако Таура научился узнавать (и страшился его) свистящий звук веревки, летящей по воздуху. Как и предполагала Бел Бел, ее прекрасный молочно-белый сын пленял каждого человека, стоило ему только раз увидеть его, однако Таура, будучи от природы сильным и храбрым, не старался прятаться, как делала его мать. Она пыталась обучить его всем своим хитрым уловкам, но поняла, что он не может научиться всему сразу за один год.
Ураган тоже стал резвым конем. Матери гордились ими обоими, они наблюдали, как за лето и осень жеребята сделались более самостоятельными. С удовольствием они замечали, что дружба между их сыновьями оставалась стойкой. И они видели также, как усиливалась враждебность в отношениях между Дротиком и Таурой, и гадали, к чем это приведет.
