процентов знал, что Сюзанна не хотела мешать работу у Лиловых и личную жизнь. Хотя… Он и к Яну относился не совсем как к подчинённому: Яну это больше напоминало отношение к сыну, которого любят, но с которым не могут быть вместе. Да и по возрасту они друг другу не подходили: Гарвич был почти на тридцать лет её старше. Возможно раньше — год назад или полтора, он бы и развалился в кресле. А теперь… Они не виделись уже год — год, подумать только! Но Гарвич не был приветлив с теплотой, как раньше. Он всего лишь пожал руку и попросил Яна выбрать кресло. Ранее они бы обнялись, похлопали друг друга по плечу, обменялись бы парой шуток — может, даже скабрезных… А теперь… Гарвчи стал каким-то чужим. Может что-то испытывал, какие-то противоречивые чувства? Винил Яна за гибель Мишеля?.. Впрочем, Ян и сам винил себя за это… Подумать только — уже год как нет Мишеля, уже год, как Ян не убивал никого из СБА, уже год как… В памяти снова всплыли пшеничные волосы — и Ян усилием воли прогнал их из головы…
Может, он просто чувствовал, как изменилось к нему отношение Яна за последний час?
Гарвич стоял посередине комнаты, опершись задом на стол, с хрустом ел яблоко. Это был высокий белый мужчина с короткими и жёстким волосами черного цвета. Его причёска лоснилась под светом ламп. Его кожа была немного смугла. Образ дополнял вертикальный шрам правой стороне лбу, и имевший продолжение на щеке — след от ранения и отметины от швов, которыми стягивали кожу. Как ему удалось, получив эту рану, не остаться без глаза — оставалось загадкой для всех. Но никто и никогда не рисковал спрашивать, откуда у него оказались такие убедительные доказательства мужественности. Ян, глядя на Гарвича, понимал: он ведёт себя, как всегда, обладая тем редким обаянием, которому женщины не могли противостоять, однозначно признавая за ним главенство. Ему стоило лишь появиться где-то — и все женщины, вне зависимости от статуса, были его, пусть даже он занимал всего лишь их мысли, а не тела. Окружающие мужчины, при этом испытывали какую-то бессильную злобу, никто не мог противостоять этому фонтану сексуальной энергии, который он источал. Ни одна женщина не могла ему отказать, просил ли он её о близости, либо это была просьба иного характера. Гарвич внешне походил на высокомерного мачо, буквально преисполненного чувства собственного превосходства, но в тоже время — с удивительной простой в общении и нежностью во взгляде.
Наконец, прожевав кусок, Гарвич сказал:
— Итак, друзья, я затеял одну грандиозную кампанию…
Он замолк, осмотрелся вокруг себя: посмотрел, назад, на стены, вперёд себя, на потолок. Искал явные признаки шпионской аппаратуры. Да разве их отыщешь простым взглядом. Гарвич скорее успокаивал себя этим ритуалом.
— Может, по яблочку? — он показал на пакет с яблоками, стоявший сзади него на столе.
— Не, кушай один, — Ян отмахнулся.
— Ты? — Гарвич обратился к Сюзанне.
Она закачала головой.
— К сожалению, я ничего не могу сказать здесь и сейчас, — он показал на свои уши и провёл пальцами вокруг себя, намекая, что, у стен могут быть уши. — Единственное, что я могу сказать: вы понадобитесь мне оба.
Гарвич вынул из кармана ключ с брелоком и протянул его Яну:
— Это ключ от твоей комнаты.
На белом пластмассовом брелоке, выполненным в виде овала, была единственная надпись: «2-17».
Ян поднял бровь:
— Комнаты?
— Да, здесь в гостинице. Номер на этом этаже. Домой тебе не стоит возвращаться, я боюсь за твою сохранность.
Ян помолчал немного. Потом сказал:
— Ты зовёшь меня на дело, Джон, но даже не говоришь, что нужно делать. Из твоих слов я понимаю, что это нечто грандиозное, но, в тоже время, столь… — он замолчал, подыскивая слова, такие, чтоб его поняли люди, но вражеская техника не приняла за условную фразу, — …столь загадочное, — он сделал пальцами жест, символизирующий кавычки, — что согласиться очень трудно. Практически невозможно.
Ян взглянул на Сюзанну, спросил:
— Сюзанна, ты в курсе происходящего?
Она лишь покачала головой в ответ. Ян развёл руками, делая молчаливый жест для Гарвича: «Вот видишь!»
— И ты согласна? — настаивал Ян.
Сюзанна была в замешательстве — Ян это чувствовал. Шестое чувство, данное ему от рождения, никогда не подводило. Возможно, ей казалось, что заговори она сейчас — и Ян откажется, а Гарвич воспримет его отказ как предательство. Да Ян и сам боялся, что его вопрос к Сюзанне будет расценен Гарвичем как попытка нарушения их отношений, если они есть, конечно. Пытаясь как-то снять напряжение, Ян сказал:
— Ну, Сюзанна… Это не повлияет на моё решение…
— Да, Ян, я согласилась.
Желая внести ясности, она добавила:
— Но ты должен понимать, что все мы, когда пришли… — она сделала паузу, — в организацию, не руководствовались личными мотивами… Точнее даже не так: личный мотив был один — один на всех. Одинаковый у всех. Разве я могла отказаться сейчас?
Сюзанна высказалась на одном дыхании, без всякой опаски — даже не вспомнила про потенциальных «жучков».
Тогда Ян вновь обратился к Гарвичу:
— Понимаешь… Я никогда не слышал, что можно отказаться, Джон. Все послания, которые передавались… — опять пауза, — я всегда расценивал как приказ. И тут, мне заявляют, что я могу согласиться, могу отказаться. И ты при этом мотивируешь меня слишком лично для того, чтобы я расценивал это как работу, необходимую всем, а не лично тебе.
Ян встал, походил по комнате, заложив руки за спину. Потом встал у кресла, положив локоть на подголовник, уперевшись подбородком в кулак. Взгляд упал на ножки дивана. Гарвич всё это время молчал. Через некоторое время он всё же сказал Яну:
— Возможности отказаться, находясь в отлёте, не будет, потому что не будет возможности вернуться. Я гарантирую тебе, что задание направленно на общие цели и моих личных мотивов тут нет. Можешь расценивать это как приказ.
Они помолчали. Ян задумался над фразой «не будет возможности вернуться…» Она вообще могла любого испугать. Наверняка, возможность была, но уже после окончания дела.
Потом Гарвчи продолжил:
— Я собираюсь сделать то, что напрямую будет влиять на нашу независимость. До этого не было ни таких целей, ни задуманных мною масштабов. Возможно, на кон сейчас поставлено существование землян как таковых.
Ян взглянул на Гарвича. Последняя фраза звучала крайне тревожно.
Он решил, что стоит принять авантюрное предложение — и отправиться вместе с ним в неизведанное. В принципе, ему ничего не стоило переночевать здесь: его никто не будет искать: кроме Мишеля у
