Но встречаются и умные. Угощал Расул Гамзатов. Денег не считал. И вот он объявляет тост за женщин: «Настоящие мужчины пьют стоя!» Все, конечно, вскочили как ужаленные. А Расул, продолжая сидеть, посмотрел на нас мудрыми высокогорными глазами и усмехнулся: «Какая самоуверенность!» Где будете ночевать, рыцарь?
– Не ваше дело!
– Мое. Ровно в десять сорок пять жду вас у входа в суд. Кстати, возьмите с собой ноутбук – будет чем утешиться!
– Хорошо.
– Нет, лучше я за вами заеду. Проспите еще! В десять пятнадцать будьте готовы – одеты, побриты. Сильно не душитесь, не на панель идем! Впрочем, может, я вас еще и не отпущу сегодня…
– Как это – не отпущу?!
– Как обычно. Могу ботинки отобрать или просто запереть.
– Прекратите! Сегодня – воскресенье.
– Как говорил Сен-Жон Перс: гении не знают уик-эндов.
– Я не гений.
– Все равно не отпущу. Повторяю официально: отключите пещеристое тело и включите серое вещество! Историю мы с вами хорошую придумали, правильную. Канны ждут! Но что-то у нас не так, понимаете? Жалко мне нашего генерала! Да, он стар, жизнь кончена. И все-таки…
– А сколько ему лет?
– Это не важно. Старость наступает, когда флиртуешь с женщиной, даже не помышляя затащить ее в постель.
– Мне тоже его жалко… – сознался Андрей Львович, с неохотой отходя от окна.
– Что делать?
– Надо подумать…
– Думайте, сображайте, загляните в свое сердце! Там всё уже есть, абсолютно всё! Надо только знать, где что лежит. Ведь говорил же вам, дуракам, Сен-Жон Перс: «Плохие писатели изучают жизнь, а хорошие – себя!»
– Минуточку! – встрепенулся Кокотов. – В прошлый раз, кажется, было, наоборот?
– Разве? Возможно…
– Давайте лучше вернемся к этому завтра… – осторожно предложил писодей.
– Завтра – суд!
– Да, я как-то забыл…
– Вот что, лентяй, снимайте-ка ботинки! Босиком лучше думается.
– …А если, если… как бы это сказать… – залепетал автор «Роковой взаимности».
– Кокотов, ну что вы мне тут имитируете умственную деятельность, как проститутка – оргазм! Так и скажите: не знаю.
– Почему? – обиделся писодей. – Я не имитирую! А если… если Степан Митрофанович оставляет себе не последнюю пулю, а последнюю таблетку минималона, уменьшается и скрывается от врагов?
– Неплохо. Даже хорошо! Что будем делать с Юлькой и Кирюхой?
– Они тоже уменьшаются!
– Молодец, правильно, Львович! Юлька сидит в лоджии, греясь на солнышке и любуясь сверху «Аптекарским огородом», а маленький Кирилл дремлет в ложбинке между ее грудями. Они счастливы. Слышно, как надрывается мобильный телефон, но никто не обращает на него внимания. Зря! Это звонит Степан Митрофанович…
– Минуточку. Как он мог позвонить? Он что, уменьшился вместе с телефоном?
– Не занудствуйте! В большом кино обязательно должны попадаться милые нестыковки, изящные ляпы и сюжетная путаница. В противном случае критикам не о чем будет писать. Слушайте дальше: неожиданно дрему нарушают визг тормозов, топот и крики. Бережно прижимая любовника ладонью к груди, Юля смотрит вниз: там вереница джипов. Десятки вооруженных костоломов окружают дом. Она испугана, но, будучи достойной внучкой нелегала, берет себя в руки, глотает таблетку, а оставшийся минималон, перегнувшись через ограду лоджии, вытряхивает из пробирок на землю. Белесое облачко достигает газона, серый прогулочный дог, заинтересовавшись упавшими сверху пилюльками, исчезает бесследно, и хозяин с ужасом пялится на опустевший ошейник. Железная дверь падает под страшными ударами. Ворвавшиеся громилы хватают за грудки перепуганного Черевкова: «Где она?»
– Минуточку, Черевков в коме! – напомнил писодей.
– Вышел. Поправляется на домашнем режиме, – не моргнув разъяснил игровод.
«Там!» – добровольно сдает жену трусливый супруг.
Но лоджия пуста, как голова потомственного либерала. Костоломы находят только надушенное женское белье да пустой цилиндрик из-под но-шпы. Стрюцкий задумчиво вертит в пальцах круглую крышечку с маленькими отверстиями для воздуха и с интересом рассматривает ажурные трусики-стринги.
«Искать!»
Вооружившись лупами, все ползают по квартире, обследуя каждый сантиметр. Тщетно. Никого.
«Где-е они?!» – орет Стрюцкий так громко, что надуваются вены на его шее и чернеет лицо.
Когда-то он служил в Пятом управлении КГБ и так же кричал во время допроса на машинистку, тайно перепечатавшую роман Солженицына. Придя с Лубянки домой, бедняжка повесилась от потрясения. Черевков, не дожидаясь, когда его начнут бить, добровольно выдал брюлики, спрятанные в малахитовом унитазе с двойным дном. Ну как?
– Отлично! – похвалил Кокотов, снова глянув на часы.
– Отниму! – предупредил соавтор.
– Извините…
– Чего-то не хватает, – наморщил лысину Жарынин, рассматривая погасшую трубку.
– Чего?
– Зло не наказано.
– Ну и бог с ним!
– Вы уверены?
– Абсолютно!
– Ну, знаете, вы как-то слишком легко решили вопрос, над которым бьется вся мировая философия! – заметил режиссер, щелкая зажигалкой.
– Какой вопрос? – опешил автор «Беса наготы».
– Проблему теодиции. Люди всегда гадали: в каких отношениях состоят Бог и страдающий космос? Что, собственно говоря, есть зло? Отсутствие блага или самостоятельная сущность? Откуда она взялась, эта сущность: рождена Всеблагим или существовала предвечно? По-вашему, выходит, зло нарочно командировано в мир Творцом. Зачем? С каким умыслом? Ваши взгляды близки к ереси кумранских ессеев. Вот вы, оказывается, какой! С вами опасно!
– Я… Я просто так выразился… Случайно…
– Тогда следите за выражениями. Не знаю, как в жизни, но в кино зло надо карать. Обязательно! Сен-Жон Перс, которого вы почему-то не цените, предупреждал нас: «Искусство существует именно для того, чтобы наказывать зло, ибо жизнь с этой задачей не справляется». И я предлагаю другой ход. Согласен: генерал не выбрасывает минималон в воду, он делает вид, будто сдается на милость победителей, а на самом деле просто оттягивает время, чтобы успели скрыться Юлия и Кирилл. Стрюцкий знает Степана Митрофановича по совместным операциям КГБ и ГРУ, он его уважает, но требует инструкцию по применению препарата. Находчивый нелегал охотно объясняет, что таблетки и порошок действуют одинаково, это просто разные формы выпуска. При однократном приеме перорально происходит уменьшение, а при повторном – увеличение. Вот и все! Получив информацию, Стрюцкий хохочет в лицо генералу, выдает ему один патрон и разрешает по-людски застрелиться.
– Зачем?
– Затем, что надо блюсти традиции. Вы хоть когда-нибудь видели, чтобы в кино негодяй сразу, без комментариев, прикончил героя? Нет, нет и еще раз нет. Подлец будет ржать, глумиться, размахивать револьвером, вспоминать мерзкие эпизоды своего поруганного детства до тех пор, пока герой не найдет способ укокошить гада. Понятно? Степан Митрофанович отходит в сторону, но не стреляется, а проглатывает, как вы советуете, спрятанную таблеточку и исчезает. Костоломы вытаптывают траву окрест, надеясь приплющить крошечного разведчика, но тот уже скрылся в заранее облюбованных и проверенных кротовьих ходах. Такой способ отхода в случае провала был продуман давно в мельчайших деталях.
Впрочем, Стрюцкому наплевать, он за огромные деньги впаривает таблетки хитрому Чумазусу,
