ячейках вовсе не дафнию, а исчезнувшего полосатого окунька: он бил хвостом, нервно ощетинивал острый спинной плавник и вздымал задыхающиеся на воздухе жабры. Генерал осторожно вытряхнул его в баночку из-под хрена и налил туда немного воды. Затем старый нелегал вскрыл вторую ампулу, взял иголку, смочил острие и коснулся фиолетового порошка – несколько пылинок прилипло к кончику. Он погрузил иголку в баночку из-под хрена. Ждать пришлось минут пять. Брызнула во все стороны вода, обдав естествоиспытателей, а в баночке непонятно как возник стиснутый в три погибели окунек – подрагивающий красноперый хвост не уместился и торчал из нарезного горлышка.
– Ну, ясно? – спросил старик.
– О да! – прошептали потрясенные влюбленные и поцеловались.
– Теперь-то вы хоть поняли, какую великую науку погубили демократы?
– Сволочи! – кивнул Кирилл, голосовавший в 1996-м по своему политическому невежеству, обычному среди художников, за Ельцина, а в 2000-м – за Явлинского.
– Делаем поправку на то, что рыбы – существа хладнокровные и обмен веществ у них медленнее, чем у млекопитающих, – сказал генерал. – Следовательно, человек уменьшится и увеличится быстрее.
– Это не опасно? – волнуясь за любимого, спросила Юля.
– Нет, внучка, совсем не опасно. Лилипутин два года испытывали на битцевском маньяке. Он изнасиловал и задушил двенадцать женщин. Уменьшали и увеличивали раз сто. Перед расстрелом его осмотрел врач и признал не только практически здоровым, но даже помолодевшим.
– И ты, дед, предлагаешь…
– Другого выхода у нас нет.
– И какого же размера я стану? – дрожащим голосом уточнил пастельных дел мастер.
– Примерно вот такого… – чекист показал полмизинца.
– А что он будет есть?
– Не переживай! Этим вопросом специально занимались. Можно употреблять обычные продукты, но тщательно измельченные. А лучше всего детское питание. Ну, ты готов?
– Готов, – обреченно кивнул Кирилл.
– Вставай на стол!
– Зачем на стол?
– На полу мы можем тебя случайно раздавить. Но сначала разденься!
– Однако ж…
– Не стесняйся! Без этого нельзя. Упавшая одежда раздавит тебя, как горная лавина.
– Дедушка, неужели ты испытывал это на себе?
– Конечно, умница моя. А как же?
– Это не больно?
– Нет. Легкое головокружение, как от шампанского.
Кирилл тем временем взгромоздился на стол и переминался, по-штрафному прикрывая пах руками. Дед вытряхнул на розовую внучкину ладошку таблетку, и она бережно поднесла ее своему окончательному мужчине. Через минуту на полированном столе обнаружилась фигурка не больше оловянного солдатика, весело размахивавшая руками. Юля склонилась, чтобы получше рассмотреть уменьшенного любовника.
– Дыши в сторону, а то собьешь его с ног! – предостерег дед.
– Ой, какой крошечный! – вскричала она и прыснула.
Заслуженный нелегал тем временем достал из тумбочки прозрачный пластмассовый цилиндрик, вытряхнул из него но-шпу, влажной салфеткой тщательно вытер внутренность, а потом, накалив над пламенем зажигалки иглу, проделал в крышке несколько отверстий – для воздуха.
– Домик готов. У тебя есть что-нибудь мягкое?
– Косметические тампоны…
– Отлично, давай! Так. Проверим.
Кирилл, сообразив, что от него требуется, забрался в прозрачный цилиндр и улегся там, как на мягкой перине, изобразив курортную расслабленность. Юлия засмеялась и погрозила ему пальцем. Художник вылез наружу и задрал голову, вопрошая, мол, что же дальше? Его голоса слышно не было – так, еле уловимый писк. Генерал кончиком иглы подцепил несколько фиолетовых мучинок из второй ампулы, осторожно, чтобы не поранить, приблизил острие к лицу уменьшенного человечка. Через минуту Юлию и старика шатнуло так, будто они стояли в метро на краю платформы перед выстрелившим из тоннеля электропоездом. Раздался звон стекла и крик боли. Люстра под потолком раскачивалась, а Кирилл, снова принявший свои обычные размеры, держался за голову.
– Перед увеличением необходимо убедиться, что над головой чистое небо! – наставительно произнес старый генерал, словно повторяя инструкцию по применению.
– Ну и как это – быть маленьким? – спросила Юля, повиснув на шее у любимого.
– Знаешь, очень интересно! Сильнейшие запахи, а муравей размером с кошку. Вас вообще не различить, огромные размытые цветные пятна, как на полотнах Ротко…
– Да, муравьи иногда заползают с лоджии на сладкое… – озабоченно подтвердил старый разведчик.
– А порошок горький? – спросила Юля.
– Напоминает стрептоцид…
– Это ваше спасение, дети мои! – Генерал протянул вскрытые ампулы влюбленным и крепко завинтил крышку контейнера. – Остальное надо отнести назад, в тайник. Лилипутин еще понадобится, когда Россия поднимется с колен и начнет восстанавливать агентурные сети. А теперь слушайте меня внимательно…
Булькнула «Моторола». Писодей радостно вскрыл конвертик и огорчился:
Хочешь, я возьму отпуск и поеду с тобой в Сазополь? Н.В.
Пришлось отвлечься от работы и сочинить сагу про то, как Жарынин дорожит творческим уединением и как он, Кокотов, исскучается в Болгарии без Нинки. Бывшая староста дурой никогда не была и ответила мгновенно:
Ты врешь! Конец связи! В.
Автор «Преданных объятий» вздохнул и вернулся к делу.
…По плану, разработанному старым разведчиком, влюбленные, зная, что за ними следят, разыграли ссору в «Аптекарском огороде» и расстались со словами: «Все кончено!» Юля на глазах у «наружки» дала милому звонкую пощечину и гордо ушла домой. А Кирилл как ни в чем не бывало сел на скамейку, открыл альбом и начал рисовать симпатичную юную женщину, качавшую коляску и явно скучавшую в обществе младенца. Со стороны это выглядело так, будто художник умело втирается в половое доверие с помощью изобразительного искусства. Тоскующая мамаша была выбрана совсем не случайно: она жила в одном подъезде с Юлией. Кирилл вызвался проводить, помог втащить по ступенькам коляску и довел новую знакомую до самой квартиры, но от призывов продолжить рисование на дому уклонился. Он спустился в холл, уменьшился, приняв лилипутин, и спрятался в пустом спичечном коробке, заранее положенном под батарею. «Наружка» тщетно дожидалась, когда художник выйдет из подъезда, и строго осуждала похотливую неразборчивость кормящей матери. А Юля, выждав, спустилась вниз, присела, пошарила рукой под радиатором и похолодела: в заветном месте было пусто. Зато в холле орудовала шваброй уборщица в синем халате и оранжевых резиновых перчатках, рядом с ней стоял черный полиэтиленовый мешок с мусором, а вокруг терлась, выгибая полосатую спину, кошка с взволнованными желтыми глазами.
– Потеряли что-нибудь? – спросила уборщица.
– Коробок там был…
– Не там, а вон там! – она показала в противоположный угол холла. – Вам-то он зачем?
– Я… я… – растерялась Юлия. – Я собираю этикетки…
– Ага-а. – Мусорщица сверкнула золотым зубом. – А мой дурак пробки собирает – скоро дособирается
