– Прошу, пойми, – говорил он после того, как показал, как застегивать золотые броши на новых нарядах Мирины, – я люблю твое воинственное сердце и не желаю, чтобы ты становилась другой. Но люди здесь слегка старомодны, и я не хочу, чтобы они надо мной смеялись…
– Ты хочешь сказать, слегка новомодны, – поправила его Мирина. – Разве не ты рассказывал мне, что в прежние дни, до того, как здесь обосновался Сотрясатель Земли…
– Тсс! – Парис нервно оглянулся, хотя они с Мириной были совершенно одни. – Нам просто нужно дать им время, чтобы они привыкли к переменам…
– Каким переменам? – Мирина с отвращением приподняла край тонкой ткани. – Ты посмотри на это бессмысленное одеяние! Оно уже порвано! Я точно так же могла бы ходить и голой!
Их спор, как нетрудно было догадаться, тут же закончился, но тема не была закрыта, во всяком случае для Мирины. Она ничуть не преувеличивала, когда в ночь их свадьбы говорила Парису, что не знает, что это такое – быть женщиной. И хотя Парис уже весьма успешно ознакомил ее с некоторыми сторонами женственности, он не подготовил ее к тому, что ей придется ходить, сидеть и говорить, как другие женщины, с трудом вынося скуку благопристойного женского бытия.
В то время как сам Парис проводил дни с царем, либо в тронном зале, либо где-то еще, Мирине не оставалось ничего другого, кроме как оставаться с сестрами при дворе царицы. Поначалу она находила все вокруг прекрасным; широкий портик обегал прямоугольный сад со сверкающим бассейном в центре – бассейном, в три раза превосходившим по размерам тот, что был в раме богини Луны. Но после того, как Мирина несколько раз прошлась по лабиринту усыпанных толчеными раковинами дорожек и поняла, что все они заканчиваются там же, где и начинаются, она стала подозревать, что тщательно охраняемый уединенный уголок скорее предназначался для того, чтобы не выпускать женщин наружу, чем для того, чтобы не позволять проникнуть внутрь чужакам.
Удобно устроившись в тени портика, царица большую часть дня проводила с закрытыми глазами, кивая в такт нежной музыке, исполняемой старшими придворными дамами, и попивая травяные напитки, что подавала ей молчаливая служанка. Царица редко разговаривала с кем-нибудь, полагая, что ее дамы должны преданно сидеть вокруг, разделяя ее изысканную праздность.
Мирина просто поверить не могла в то, что эта женщина совсем недавно изливала на нее желчь перед домашним алтарем. С тех пор царица ни разу не упомянула о случившемся. Когда Мирина и ее сестры были официально представлены при дворе, царица вела себя так, будто до этого момента ни разу не видела свою невестку.
– Ах да, – сказала она, когда Ипполита прочитала ей затейливое приветствие госпожи Отреры. – Моя дорогая сестра. Как это мило. Поблагодарите ее и скажите ей в ответ что-нибудь приятное.
И это было все. От Ипполиты просто отмахнулись, чтобы освободить место для подноса с фруктами, и никто не сказал женщинам ни единого приветственного слова. Понятно, что подруги Мирины были весьма разочарованы и вскоре страстно заговорили о желании вернуться домой, и Мирине понадобилось немало усилий, чтобы уговорить их выдержать целую неделю здешней невероятной скуки.
– Просто поверить не могу, что ты выбрала такую жизнь, – прошептала однажды Анимона, поглядывая через двор на царских наложниц и их детишек, шумно игравших на противоположной стороне двора.
От внимания Мирины не ускользнуло то, что несколько наложниц были беременны; но что ее встревожило по-настоящему, так это выражение жалости в глазах Анимоны, явно считавшей, что однажды и Мирина превратится в такую же стареющую царицу, дремлющую в кресле, измученную долгими ночами бессонного одиночества.
В тот вечер Мирина вернулась в свою спальню с кучей тренировочного оружия и ждала Париса с особым волнением, готовясь внезапно атаковать его, как она не раз делала на песчаном берегу возле Эфеса. Но когда Парис вошел в комнату и взглянул на деревянный меч, мелькнувший перед его глазами, он просто засмеялся и покачал головой.
– Где ты все это раздобыла? – спросил он, не обращая внимания на боевую стойку Мирины.
– Стащила у парней, – ответила она, сразу съеживаясь от разочарования.
– У моих сводных братьев? – Парис нахмурился. – Бедняги. Мне придется перед ними извиниться…
Когда Парис вернулся, Мирина лежала на кровати, уставившись на украшенный орнаментом потолок. Виноградные лозы, яйца, фрукты… Всевозможные символы плодородия.
– Мы как кобылы, – сказала она, – гуляем по замкнутому пространству и ждем случки… – Парис был так ошеломлен, что ответил далеко не сразу, а Мирина, не ожидая, пока он наклонится к ней, чтобы поцеловать, спрыгнула с кровати. – Ипполите можно иметь оружие, – продолжила она, – а Мирине нельзя. Лилли можно скакать верхом, но Мирине это не дозволено…
– Конечно дозволено! – Парис с улыбкой обошел кровать, но Мирина повернулась к нему спиной.
– Лошадь! – заявила она, скрестив руки на груди. – Я хочу скакать на моей лошади.
Парис засмеялся и обхватил ее за талию:
– Моя маленькая царевна-охотница! Она уже устала от роскоши. Ей уже хочется вернуться на Крит и выпрашивать объедки. – (Мирина мгновенно вырвалась из его объятий.) – Погоди… – Парис попытался снова привлечь ее к себе. – Я же не со зла…
– Знаю. – Мирина повернулась к нему лицом, отчаянно сражаясь со своим страданием. – И ты всегда был добр ко мне. Это я неблагодарная крыса…
Парис улыбнулся и взял ее за подбородок:
– И такая прекрасная.
Мирина нервно сглотнула:
– Прошу, давай вернемся в ту хижину в холмах! Хотя бы на несколько дней…
Парис кивнул:
– Как только твои сестры уедут, мы отправимся туда. Ты сможешь охотиться на диких зверей, а я… – Он все-таки прижал к себе Мирину. – А я буду охотиться на тебя.
Но как только они скрепили свои планы поцелуем, раздался стук в дверь.
– Царь требует вас. Он в храме, – произнес чей-то голос.
Видя отразившееся во взгляде Мирины разочарование, Парис сказал:
– А почему бы тебе не пойти со мной? Пора уже им привыкнуть к твоему присутствию. Где корона, которую я тебе подарил? Надень ее. Храм – это то место, где мы принимаем своих врагов.
Храм Сотрясателя Земли оказался суровым и пугающим местом. Выстроенный из таких же гигантских валунов, как те, что Мирина видела у входа в крепость, он походил на жилище бессмертного существа, которое не находило удовольствия в том, чтобы утешать людей. В этом храме не было никакой мебели, никаких украшений; даже колонны, поддерживавшие высокий потолок, были простыми, без резьбы, но зато их размеры буквально ошеломляли.
Единственным, кто как будто чувствовал себя вполне уютно в этом каменном склепе, был сам бог в виде спящего позолоченного колосса, лежавшего на высоком каменном уступе, протянувшемся вдоль всей задней стены храма. Перед ним не было ни подношений, состоящих из какой-нибудь еды, ни зеленых гирлянд или цветочных венков, ни чего-либо еще; бога развлекали только четыре годовалых жеребенка безупречной красоты, бродившие по храму и жевавшие рассыпанное по полу сено.
Войдя в это мрачное здание вместе с Парисом, Мирина увидела, что царь расположился на возвышении в центре храма в окружении вооруженных стражей и мрачных придворных.
Когда Мирина впервые встретилась с Приамом, он поразил ее тем, что выглядел как самый обыкновенный человек, однако сегодня на нем была рогатая корона и отделанный мехом плащ, и выглядел он по-настоящему величественно.
– Отец, – заговорил Парис, поднимаясь на возвышение вместе с Мириной, – что случилось?
– Хорошо, что вы оба пришли, – сказал царь Приам, делая жест в сторону глашатая, – потому что у ворот уже дожидаются первые желающие поздравить вас – вечно голодные львы из Микен.
Мирина почувствовала, как напрягся Парис, и ощутила угрожающее волнение океана за стенами города. Она изо всех сил старалась забыть страшные события, произошедшие в Микенах, но теперь воспоминания вновь нахлынули на нее, заставив задохнуться от ужаса: мертвый сын царя на полу, вонь крови, рыдающие рабыни, оставшиеся позади…
Мирина никак не могла замедлить шаги Судьбы. Суета у входа в храм заставила девушку посмотреть в ту сторону и увидеть нескольких мужчин, пытавшихся сдержать белого коня. Когда им наконец удалось справиться с животным, двое из них – старик и юноша – выступили вперед, чтобы обратиться к Приаму, причем старший тяжело опирался на младшего.
Только в этот момент Мирина узнала в старике Агамемнона, владыку Микен. Прошло меньше года с тех пор, как она видела царя в тронном зале его огромного дворца, но эти несколько месяцев сгрызли царя как десятки голодных лет.
– Друг мой, – заговорил Приам, шагая вперед с распростертыми объятиями. – Спасибо, что благословил мою страну своим присутствием!
